Владимир Круковер - Исполнение желаний
2) 12 % так называемых бытовых преступников порождены нищетой, бескультурьем и алкоголизмом. Тут действительно профилактика могла бы снизить их количество. Но и в развитых странах этот процент не так уж мал. В Дании 7 % всех преступлений падает на домашних дебоширов, истязателей, хулиганов.
3) Оставшиеся одиннадцать процентов состоят из 3 % двурушников, работающих на иностранные разведки, 2 % маньяков и 6 % сексуальных преступников: насильников, педофилов и тому подобных.
Те, кто у нас с вами входит в третью группу, не от плохой жизни становятся опасными для общества. Но главная группа — первая, и никакая профилактика не уничтожить корыстных преступников, пока существуют деньги и соблазны.
Теперь представьте, что этих преступников поражает вирус наподобие СПИДа. Этот вирус активизируется только в момент совершения преступления и приводит к немедленному летальному исходу. Не кажется ли вам, что новые поколения генетически не будут способны совершать корыстные преступления?
Скорынин замялся.
— Все это выглядит весьма заманчиво, но тогда всякая законность исчезнет. Нельзя же без суда и следствия…
— А тут, батенька вы мой, — прервал его Ревокур, — вы, как говорил дедушка Ленин, архизаблуждаетесь. Конечно, когда какая-то группа людей начинает вершить суды Линча — это беда, это террор. Я же имею средства безошибочного опознания любого преступника. Более того, вот взгляните…
Истаявший было экран вновь наполнился жизнью. На нем появилась карта одного из районов Москвы, Свиблово. На карте зажглись желтые, зеленые и красные огоньки. Красных было больше всего.
— Красные — совершаемое в данный момент преступление с точной географией, желтые — задуманное или находящееся в стадии подготовки, зеленые — отказ от преступления. Как видите зеленых огоньков всего два, а желтых и красных десятки. А ведь сейчас день, время неблагоприятное для бандитов. Расшифруем любой огонек наугад. Вон тот, желтый слева.
Невидимый проектор приблизил карту, вместо огонька появилось четкое изображение угла улицы, к углу подошла женщина, навстречу ей вышло двое парней, один сорвал с плеча женщины сумку а второй сунул ей под нос раскрытую опасную бритву и прошипел: «Только пикни!». Женщина поднесла руки к лицу, парни быстро ушли вдоль по улице, через минуту их подобрала машина.
— Ладно, — неожиданно отвлекся фигурант. Такое впечатление, что он о чем-то напряженно беседовал с внутренним голосом, как в анекдоте. — Зайди ко мне часов в десять вечера, я тебе еще кое-что покажу. А сейчас или, пиши свои донесения. Ел плохо, а ведь это твои любимые кушанье, те, которые мама готовила, когда жива была. — Он извлек из воздуха пластиковый пакет и все лакомства со стола сами собой упаковались в прозрачные коробочки и нырнули в пакет. — На, дома съешь.
Скорынину ничего не оставалось, как уйти. Он шел к своему микроавтобусу и ему казалось, что он выброшен из сказки в противную реальность.
Владимир Ревокур
Я выпроводил собеседника потому, что Проводник неожиданно сообщил мне неприятную весть. Он принял от миокарда тревожный сигнал и рекомендовал мне прекратить физическую и умственную деятельность.
«Послушай, — подумал я ему, — нельзя ли раз и навсегда избавиться от последствий инфаркта?»
«Теперь можно, — ответил Проводник. — Теперь у нас есть Материализатор, он может провести нужную операцию, у вас ее называют шунтированием».
«Так давай проведем».
«Дня через два. Мне нужно несколько изменить обменные процессы твоего организма, повысить содержание эритроцитов, еще кое-что… Тебя же не интересуют детали».
«Нет, не интересуют. И что, все это время мне лежать и не думать?»
«Полежи часика два, в сущности, ничего опасного, но ты же сам поручил мне контроль над твоим здоровьем».
Я чертыхнулся, перенесся под землю и в тени камышового навеса завалился на суперлежбище. Проводник послал в мой мозг успокаивающие волны, глаза слиплись, рукам и ногам стало тепло…
Как вихрь, пронеслись события этого месяца. Они зачеркнули прожитое и изменили будущее. И тогда из усталого интеллигента, одного из многомиллионных служащих огромного государственного аппарата вдруг возникло нечто или некто среднего рода — вроде Оно или Он — Оно, черт его знает!
Но, видимо, бродили еще по его жилам остатки старой и крепкой закваски, которые и спасли усталого интеллигента от сумасшествия в тот дикий и жуткий момент, когда он впервые увидел ЭТО.
А произошло все в обычное утро, когда он, спустив ноги с кровати, щурясь полусонно, уставился в зеркало. «Чертовщина какая-то!» — мысленно удивился интеллигент и протер глаза. Но ЭТО не исчезло! Он еще трижды протер глаза, но все же не поверил им. «Галлюцинации, что ли начались?» — опять подумал интеллигент, но прикосновение ладонями к волосатым ребрам, а затем и выше развеяли всякие сомнения: за ночь у него, тридцатилетнего мужика с волосатым телом выросли там, где им и положено быть… упругие девичьи груди!!!
Он окаменел перед зеркалом, и только нижняя челюсть оставалась живой, мелко и непроизвольно дрожа. «Мама родная!» — ужаснулся интеллигент и тут же к нему вернулась возможность пошевелиться. Робко и смущенно, как в пору наступающей юности, он провел кончиками пальцев по припухшему соску левой груди, и судорога вспыхнувшего желания молнией пронзила низ живота. Тогда интеллигент глухо и протяжно застонал, а затем стал яростно биться лбом об зеркальную твердь. Однако рассудок все же контролировал чувства, и стекло осталось целым, А он упрямо стучался лбом в стекло, словно пытаясь прорваться туда, в Зазеркалье, и там найти спасение от этого утреннего кошмара. И вдруг новая мысль обожгла его сознание, которое, кажется, было в полном порядке:
«Что будет, если кто-нибудь ЭТО заметит?!»
Интеллигент рывком перемахнул расстояние до двери и резко повернул задвижку замка. Это чуточку успокоило его и мыслить стало легче. «Если перетянуть грудь, например, полотенцем, а сверху напялить просторную куртку, то вряд ли эти бабские гениталии кто-нибудь заметит». Однако, когда он глотал из-под крана холодную воду, струйка ее торопливо сбежала по шее, перевалила через ключицу и вышла — опять-таки! — на сосок левой груди. Острое желание снова охватило его. «Черт-черт-черт!» — застонал интеллигент и хрястнул кулаком по раковине.
Боль в кисти окончательно привела его в себя:
«Должно быть, какой-нибудь в стельку пьяный чародей подшутил надо мной во сне. Иначе кому еще в голову придет украсить меня. волосатыми сиськами! О чем это я, дурень! Ведь вот-вот вернется жена, что я ей-то скажу, голова дубовая! А ведь вернется, а ведь увидит! Что же мне ей сказать? У-у-у, стерва!» Ему немного полегчало: это хорошо — перенести вину за случившееся на кого-нибудь из окружающих и тут же возненавидеть их.
Борясь с корчившим его сущность извращенным и противоестественным желанием самого себя, он туго перетянул грудь широким бинтом. Если при этом он нечаянно задевал рукой один из сосков, то низ живота вновь охватывал сладкий холодок, от которого, однако жаром отдавало в мозгах. Он торопливо натянул на себя ковбойку, с удовольствием отметив при этом, что она не задела его грудей, накинул на себя спортивную куртку, повертелся перед зеркалом в ней, затем просунул кулаки в рукава и застегнул «молнию». Вид его стал совершенно обыкновенным, и до вечера можно было ни о чем не беспокоиться. Пригоршня таблеток седуксена успокоила его взвинченные нервы.
Таков был первый день. Один из тридцати. И в этот день приглушенная спокойствием гордость и скрытое тщеславие стали главными определяющими судьбы интеллигента Безруким инвалидом он не потерял бы себя до такой степени, до которой дошел сейчас, когда судьба выделила именно его и оставила в одиночестве перед всем населением Земли. Даже убежать в смертное небытие он не мог, так как боялся что церемониал погребального обряда — омовение тела — выдал бы его с голо… то есть с грудями, а это, считал он, лишило бы покоя его душу, покинувшую опозоренное тело. Самые близкие стали бы «линчевать» его тело саркастически ехидными взглядами, грязными мыслями, вернее, измышлениями, кривыми усмешками. Некоторые люди боятся оказаться смешными в глазах окружающих больше, чем смерти, и наш интеллигент был именно из таких.
Он вышел из дома и пошагал по улице, которая увела его в реденький лес, который заметно оживила наступившая весна. Набухшие почки уже вполне созрели, чтобы лопнуть и выстрелить вверх зелеными свечками клейкой листвы, пряно пахнущей. А под ногами у интеллигента стелился перепоенный влагой перегной, и сухая изморозь скрипела под подошвами, как новые яловые сапоги.
