Дмитрий Бочарник - Звёзда II
— Я не хочу… — Ирма поняла, что её ребёнок становится серьёзным препятствием. Виктория это настроение уловила сразу:
— И думать забудь. Никаких попыток, Ирма. — она чётко представила желание гостьи избавиться от ребёнка как можно скорее.
— А…
— Служба Безопасности Московска подключится в самом крайнем случае. А я этого случая не допущу.
— Вика… — Ирма посмотрела на Лидера Науки школы с почти молитвенным почтением, понимая, что её подруга берет на себя функции добрых двух десятков мощных профессиональных организаций.
— Не надо, Ирма. Сейчас ты пойдёшь к себе домой и на неделю исчезнешь из школы. Дверь никому из незнакомых не открывай. С твоей мамой я переговорю отдельно.
— А…
— Он к тебе не придёт.
— Ты…
— Убивать его я не буду и калечить — тоже, но над ним поработаю. — сухо ответила Виктория. Всё, Ирма. Иди. В школе его нет, а на улице он к тебе не подойдёт. Я об этом позабочусь.
— И ты…
— Всё, Ирма. — повторила Виктория, неуловимо мрачнея и собираясь в пружину. Её мозг уже выстраивал нелегкую цепочку действий, обычных в таких ситуациях. Предстояло немедленно заняться разговором с виновником данного происшествия.
— Если ты так хочешь… — Ирма встала. — То я пойду.
— Иди. — как можно мягче ответила Белова.
Едва закрыв дверь за посетительницей, Виктория оказалась у рабочего стола. За несколько минут опрокинув в себя скудный дополнительный обед, девушка закрыла дверь «кабинетика» и побежала к руководителю службы психологической поддержки Ольге Христофоровне Любимовой.
Рассказав ей ситуацию, Виктория настояла на своем праве вести дело самостоятельно:
— Ольга Христофоровна, я прошу, требую и настаиваю на том, чтобы вся мощь нашей школьной службы поддержки и вся мощь общественных служб безопасности города и области в данном случае были только наготове и вмешивались только по моей просьбе или в том случае, если я явно провалюсь.
— Вика, но…
— Или я чего до сих пор преступно не понимаю в нашем обществе и тогда тотчас же прилюдно распишусь в своём бессилии и в своей непроходимой глупости, понеся любое мыслимое и немыслимое наказание, или мне придётся решить эту проблему в одиночку, чтобы доказать — и один человек в состоянии бороться за другого и наша «Волна» — не игрушка, а необходимость.
— А Ирма?…
— Ей не о борьбе, а о ребёнке думать следует.
— Согласна. Ладно, Вика. Действуй и помни — поможем всем.
— Спасибо, Ольга Христофоровна.
— Будь осмотрительна, Вика.
— Буду. — Виктория тенью выскользнула из рабочего кабинета главы школьной Службы психологической поддержки.
Шагая по школьным переходам и механически отвечая на приветствия педагогов и школьников, Виктория поморщилась, представляя себе самый общий план предстоящей работы: необходимо было встретиться с насильником несовершеннолетней девушки. И, что тяжелее всего — из той же школы, что и жертва. В самой Виктории все протестовало против такого развития событий, но здесь она была не просто ученицей школы, а человеком, обязанным собственными руками и собственной головой решить проблему, которая при стандартном варианте привела бы преступника к пожизненной, не снимаемой никакими амнистиями судимости. Впрочем, Виктория не сомневалась, что даже при её прямом участии и попытке подменить собой два десятка служб и организаций, Элем получит судимость.
«А если судимость в данном случае правомерна? А если я зря вмешиваюсь? А если это просто бред? Но какой там бред, если всё есть — и насильник, и жертва, и даже будущий ребёнок? — спрашивала сама себя Виктория, направляясь к своему дому по сильно удлинённому пути. — И зачем я только в это ввязалась? Тоже мне — мать Тереза. Витка, послушай и пойми сама: то, что ты пытаешься сделать — это глупость несусветная. Здесь нужен мужик, причём богатырского телосложения, чтобы поговорить с этим «субъектом» по-мужски, просто и грубо. А ты тут зачем? Совершенно не богатырша, да вдобавок и девушка.
А что если сыграть следует на этом? Не поздновато ли? Я же чувствую и даже очень точно знаю, что от этого Гугнева теперь уже сторонятся как от прокажённого. И что должен дать мой с ним разговор? Выдавить силой из него стандартные и мало помогающие жертве и окружающим слова: «Простите, люди добрые, бес попутал и черт подвёл!»? Глупо, как в плохом романе. Представляю Гугнева на коленях перед школой, выстроившейся при знамёнах в каре в спорткомплексе. А ведь мы при нашей с трудом поднятой до необходимого уровня гуманности над ним сможем поиздеваться вдоволь чтобы только подчеркнуть наше всяческое превосходство, как это ни прискорбно признать. Учёные — они тоже злыми и раздражёнными бывают. И при их вооружённости знаниями и аппаратурой своему недругу они обеспечат кучу всяческих неприятностей. А Гугнев на коленях — чем не неприятность для этого насильника и чем не удовольствие для нашей честной компании. Грешник на коленях перед синклитом святейшей инквизиции светлейших разумов средневековья? Гм. Зрелище — для вечернего выпуска ужастиков. Но у нас ужастиков уже который век по телевидению просто так не показывают? Правильно, второй. А значит — никаких дешёвых сенсаций. И Лосева я не имею права подключить — он с его орлами Гугнева просто изуродует. Я не могу прямо подключить к этому делу также Геру Чхеидзе. Их Прессклуб, я наслышана, уже в полном составе землю роет, пытаясь достать Гугнева или пострадавшую. Нет. Пострадавшую я им не дам и до Гугнева, пока с ним не поговорю, не допущу. — решила Виктория. — И чего меня понесло по этому дальнему маршруту?».
Додумать она не успела — обломившийся тяжёлый сук скользнул по спине и припечатал бы Викторию к земле, не сделай она спасительный шаг.
«Чего то у нас деревья так необычно ломаться стали? — спрашивала себя Виктория, отряхиваясь — сказались многочасовые тренировки в спортзале — и мысленно оглядываясь по сторонам. Та-а-к. Направление — сто двадцать налево — Гугнев собственной персоной. Вперёд!».
Виновник падения подпиленного сука видел, что жертва не пострадала и был готов бежать с места преступления, но и вздохнуть не успел, как Виктория встала перед ним, отрезая своим внезапным приближением почти вплотную все мыслимые пути к отступлению. В её позе не было ничего воинственного, но юноша ясно чувствовал, что уйти от преследовательницы на этот раз ему не суждено. Он выпрямился и потупил взгляд.
— Накручиваем срок?! Так?! — ледяным тоном поинтересовалась Виктория.
— Какой там срок, если светит мне судимость пожизненная. — немного по старинному ответствовал Гугнев.
— Во-во! На остренькие ощущения потянуло? — едко усмехаясь, продолжила вопрошать Виктория и вдруг, разом посуровев, отчеканила. — Вот что, Гугнев. Мне с тобой растабарывать некогда и я долго говорить не буду. Ирма Левицкая будет рожать. Ребёнок будет записан за тобой. Навсегда. В качестве твоего греха, а не в качестве твоего достижения. Тебе не удастся спихнуть это дело с себя как некую детскую шалость. — Она не хотела говорить насильнику о том, что красавица Ирма может впоследствии дать право называться отцом ребёнка любому достойному мужчине, за которого она согласится, как говорили раньше, выйти замуж, а теперь — подписать Договор.
— И ты… — Гугнев ещё пытался сопротивляться, но с каждой секундой всё сильнее ощущал, что его возможности сопротивления очень малы.
— И я… И не советую приставать с этого момента к любой девушке. Они уже все проинформированы в необходимом объёме. — добавила Виктория.
— Как… — прошептал Гугнев, осознавая стоявшее за простыми словами. Он понял, что информация о происшедшем уже ушла в женский сектор Российского Инета и осела на десятках миллионов компьютеров женской половины населения страны. А оттуда она с лёгкостью неимоверной уже перекочевала на зарубежные женские сервера, сайты и компьютеры.
— Так. Ты, Гугнев, останешься холостым на всю жизнь. Если, конечно, не захочешь лишиться кое-чего более существенного. — сказав это, Виктория не сомневалась, что насильник понял, что она имела в виду.
— Но… — он хотел сказать, что согласен на что угодно, только не на эту кару.
— Или у тебя есть одна единственная, пусть небольшая, но всё же возможность. — столь же холодно произнесла Виктория и Гугнев сразу уцепился за соломинку:
— Какая?!
— Нет, Гугнев. Не то что ты подумал. — использовав толику своих возможностей Виктория прочитала мысли Гугнева. — Не принести извинения Ирме. Это было бы слишком просто. Да и это не сняло бы с тебя ответственность за содеянное. Ты должен будешь на экстренном построении перед всей школой дать согласие на… — она специально не договорила, поняв, что юноша сам догадается о несказанном и не ошиблась. В глазах собеседника мелькнул почти животный страх, сменившийся ужасом.
