Гоар Маркосян-Каспер - Земное счастье
— Но не во всем, — сказал Патрик.
— Не во всем. Начну со своего первого впечатления. Конечно, тогда мне было не до того, чтобы о чем-то судить, и даже не до наблюдений, я сидел почти безвылазно в квартире Дана и старался не сойти с ума…
— Это после истории с письмом? — спросил Патрик тихо.
— Да. Словом, я был невнимателен и отчужден. Но за одним я следил. За тем, что об этом деле писали и говорили. Конечно, шеф меня прикрыл. Ни одного обвинения, ни одного упрека. Даже наедине.
— Он просто считал, что ты поступил правильно, — сказал Патрик.
— Думаешь?
— Я знаю. Мы поспорили. Я был иного мнения.
— Не ты один. Большинство. Его ругали. Некоторые одобряли. Но никто не снизошел до меня. А ведь он вовсе не говорил, что сделал это сам или отдал мне соответствующий приказ, отнюдь. И однако на меня просто не обращали внимания. Словно меня не существовало. Я уже говорил, что за свои поступки и ошибки привык отвечать сам, а тут оказалось, что я как бы не стою того, чтобы с меня спрашивать. Какой-то гуманоид… — Дан заметил, как Артур побагровел и судорожно сглотнул слюну. Заметил это и Маран. — Извини, Артур, я вовсе не собирался напоминать тебе о наших маленьких, канувших в Лету трениях… Я не хочу называть это ксенофобией. Не то слово. Ведь у вас нет ксенофобии по отношению к кошкам и собакам, наоборот, вы их любите, иногда даже слишком нежно. Естественно, не считая их равными себе. Но у кошек и собак нет гордости… Не вскидывайся, Патрик. То, что я говорю, к Разведке не имеет ни малейшего отношения, с моей стороны было бы черной неблагодарностью этого не признать… Да, потом все изменилось, как по волшебству. Когда выяснилось, что мы с вами одной породы… Ладно, я слишком много говорю о себе. Может, я не прав и должен сказать спасибо, что меня щадили… как младшего брата… Возьмем другую сторону. Что всех возмущало? Не то, что это письмо перевернуло ситуацию на Торене и могло стать причиной войны. А то, что было совершено вмешательство, причем самовольно, без референдума. А если б его провели, референдум? Я уверен в результате: решили бы оставить все, как есть. Авось, Лайва не начнет войну. А если и начнет, то не выиграет даже с глубинным оружием. А если и выиграет и установит на всей Торене власть Лиги, и это не конец, рано или поздно режим распадется. Самопроизвольно, как это не раз случалось и на Земле. В любом случае, для глобальной катастрофы того, что Лайва может накопить, мало, а все прочее… Пострадает несколько поколений, ну и что? С точки зрения истории — пустяк, мелочь. Вы не согласны? Поправьте меня, если я неправ.
— Прав, — сказал Патрик. — Ты абсолютно прав.
— Не обязательно, — возразил Артур. — Были бы разные мнения.
— Мнения одно, результат другое. Он прав. Решение вынесли бы именно такое.
— И это не со зла, — сказал Маран. — Земляне народ добрый. И даже не от равнодушия. Многие бы сопереживали, покажи им сериал о том, что творилось в Бакнии, некоторые и прослезились бы. Нет. От нерешительности. От нежелания прилагать усилия. Земляне стали ленивы. Они слишком хорошо живут. Бесконечные праздники, карнавалы, гуляния. Вялое сидение у экранов… Конечно, я не против хорошей жизни и вовсе не собираюсь ратовать за нищету. Когда-то Лига орала, что ее цель дать людям хлеб и жилье. Видите ли, Бакния всегда была бедной страной. В ней мало плодородных земель и сырья, у нас всегда несытно ели и тесно жили. И, конечно, много воевали… Так вот, хлеб и жилье. В этом нет ничего плохого, я был с этим согласен, но мое определение все же звучало немного иначе. Хлеб, жилье и свобода. Еще не попав на Землю, я понял, что вы это в той или иной степени осуществили, ведь у вас хлеб и жилье есть даже у безработных, правда, хлеб и жилье разной степени совершенства, но мне всегда претила идея равенства, доведенного до абсурда. Несравненно больше, впрочем, меня волновало третье: свобода. Я не о свободе жить, где хочешь, и ехать, куда хочешь, хотя и это все должно, само собой, быть. Я о другом. Мое понимание свободы совпадает с формулой Поэта: думать, что хочешь, и говорить, что думаешь.
— Но ведь у нас есть и это, — сказал Артур.
— Не спорю. У вас есть свобода мысли и свобода слова. Если, конечно, забыть о некотором лицемерии, свойственном отнюдь не только политикам, для которых оно испокон веку было главным инструментом, но и большинству обычных людей. На самом деле ведь далеко не все и не всегда говорят то, что думают.
— Это не лицемерие, а самоограничение, — возразил Дан. — Нежелание задевать других.
— Самоограничение, — сказал Маран, — это когда человек о части своих мыслей умалчивает. А когда он думает одно, но говорит другое, это лицемерие.
— Почему обязательно другое?
— Хочешь сказать, что самоограничение это затрагивает не только словесное выражение мыслей, но и сами мысли? — спросил Маран.
Дан покраснел.
— Лично я всегда говорю то, что думаю. По крайней мере, стараюсь. Но ограничиваю ли я себя в мыслях?.. Может, и так.
— Вообще-то я не имел в виду тебя… — начал Маран, но Дан перебил его.
— Теперь ты сам лицемеришь, — буркнул он. — Перестань!
Маран промолчал, но вмешался Патрик.
— Не знаю, как насчет Дана, но я себя в мыслях не ограничиваю. Однако большинство людей занимается этим постоянно, факт бесспорный. Но сдается мне, ты слишком многого хочешь от рядовых представителей человечества. По мне свобода мысли это удел немногих.
— Как и мышление вообще, — проворчал Дан.
— Но без свободы мысли не может быть никакого творчества, — заметил Маран. — Если не считать таковым всякую доктринальную мазню и писанину. Вот мы качаем головами и сокрушаемся, что здесь не появились ни Леонардо, ни Бах. Извините, господа земляне, но сколько веков назад был ваш Леонардо? И кто у вас сейчас? Донато? Вы можете обидеться за своего знаменитого современника, но, если честно, ведь все его картины вместе не стоят одного подсолнуха Ван-Гога. А сколько веков назад был Ван-Гог? Где ваши писатели и композиторы? Театр? Кино? Или вы называете искусством ваши телепрограммы? Вы сейчас схватитесь за спасательный круг — наша техника! Наука! Гиперпространственный прыжок! Может быть, то, что я вам скажу, покажется ересью, но развитие техники само по себе не может восполнить умирания созидательного начала. Ну придумаете вы новый способ перемещения по Земле, сейчас вы тратите на это часы и минуты, будете передвигаться мгновенно, выиграете время. Для чего? Усовершенствуете свое стереовидение, доведете до логического конца, когда создастся впечатление, что актеры играют в вашей комнате. И что они будут играть? Нести ту же ахинею, что сейчас?.. А этот наркотик!.. Вначале я удивлялся глупо-радостным лицам, только потом узнал…
— Ты имеешь в виду эйфорин? — спросил Патрик.
— Да. Безопасный наркотик!
— Он действительно безопасен, — сказал Артур. — Конечно, ничего хорошего в нем нет, но… Его придумали от отчаяния, век назад Земля была заражена наркоманией в ее опаснейших видах, морфий, героин, медленная смерть или быстрое разложение. Чтобы как-то выманить из этого кошмара целые поколения, разработали эйфорин.
— Топор заменили гильотиной, — заключил Маран.
— Это не совсем так. Эйфорин не разрушает здоровье, не укорачивает жизнь…
— Конечно. Он только отупляет. Люди, которые неспособны получить радость от творчества или любви, глотают эту дрянь и забывают и то немногое, что умели.
— Кстати, — сказал Патрик, — я все жду, когда ты заговоришь о любви.
— Что ты называешь любовью? — осведомился Маран. — Надеюсь, не те упражнения, которые проделываются парочками на ваших улицах у всех на глазах? Бездарно и неумело. Грубо и примитивно. Меня поражает даже не отсутствие естественной стыдливости или сдержанности, а то, что никто не стесняется своей некомпетентности, нет, чтобы спрятаться подальше и поглубже. Но об этом я говорить не стану. Я ведь знаю только то, что на виду.
— Увы, — сказал Патрик, — то, что не на виду, еще хуже. Ведь на улицах забавляются юнцы, еще крепкие физически. А те, что прячутся, как ты говоришь, подальше… Ладно, не будем об этом, тут твоей критики не надо, мне самому найдется, что сказать… Достаточно, Маран. Я согласен, если мы еще не зашли в тупик, то близки к тому. И в чем же ты видишь выход? В создании федерации?
— Не знаю, выход ли это, — вздохнул Маран. — Но попытка его найти. Если сложить вместе вашу технику, нашу не вполне умершую способность к творчеству…
— Кевзэ, — сказал Дан.
— Да, и это тоже. Элементы телепатии. Ген гениальности, который, возможно, найдется благодаря здешним жителям. Мне жаль, что мы не поладили с палевианами. Эмпатия не самое плохое свойство, если им правильно распорядиться. Да и вообще, мы ведь тоже стремимся испытывать сильные чувства, в конце концов, в чем смысл и назначение искусства как не в создании того же эмоционального поля, в котором заблудились палевиане. Так что они гораздо ближе нам, чем им кажется. И это ведь не все. Неизвестно, что нам даст звездный атлас.
