Вадим Сухачевский - Ковчег. Исчезновения — 1.
Опять взметнулись голоса:
— Черт!..
— Самаритянинова — размажу!
— Сначала отсюда выбраться…
— Скорей надо, скорей!.. Откройте же!..
— Замолчите! — властно перебил их тенор и обратился к Нине: — Почему мы должны вам верить? Кто вы, собственно, такая?
— Я — Кшистова, если моя фамилия вам что-нибудь говорит.
— Та самая вундеркиндша, — подсказал кто-то из находившихся за дверью.
— Да, да, я знаю, — вспомнил тенор. — Наслышан про ваш недюжинный интеллект. Но также наслышан про авантюрный склад вашего характера. Почему мы должны верить, что вы сейчас говорите правду, а не ведете какую-то свою рискованную игру?
— Пожалуй, тут вы правы, — согласилась Нина, — принимать мои слова на веру было бы с вашей стороны весьма опрометчиво. Ну а если бы их подтвердил кто-то, к кому у вас большее доверие?
— Например?
— Ну, например, Борис Галерников.
— Да, это было бы совсем иное дело, — отозвался тенор после некоторых раздумий. — Но интересно, где вы сейчас добудете Галерникова?
— Он здесь, сейчас он стоит рядом со мной.
— Но чтобы в этом убедиться, я должен увидеть его. Вообще, если вы можете открыть эту чертову дверь, то, по-моему, самое время это сделать… Это в ваших силах?
— Да — если вы мне чуть-чуть поможете.
— Какая же помощь вам нужна?
— Мне нужен код наружного замка, кто-то там у вас должен его знать.
— И кто же это, по-вашему?
— Вероятнее всего, Самаритянинов. Надеюсь, сейчас он с вами?
После некоторой паузы последовал ответ:
— Гм… Это как сказать…
— Да уж говорите как есть. Он жив, я надеюсь?
— Жив-то он жив, но толку от этого… Они с Петросянцем какой-то дряни наглотались и теперь спят мертвым сном, уже второй час добудиться не можем.
Нина машинально коснулась рукой своего пояска. Еремеев опять посмотрел на часы. В запасе было не больше десяти минут.
— Что, разбудить — никаких надежд? — не теряя самообладания, спросила Нина. — Попробуйте еще. И имейте в виду, через несколько минут будет поздно.
— Слыхали? — спросил тенор.
— Да я его сейчас, паскуду!.. — отозвался бас.
— Вот у меня булавка от галстука, — вставил еще кто-то. — Ну-ка мы ему… — И через минуту с досадой сказал: — Нет, ни шиша не реагирует…
— Вы куда, в зад кололи?
— Куда только ни колол. Все равно ни шиша!
— Мы вот, помню, когда служил в армии, соням портянку на морду клали.
— Действовало?
— Еще как! Эх, сейчас бы сюда нестиранные портяночки, какие были у ефрейтора Хайбердинова!..
— Хватит болтать! Действуйте же, действуйте как-нибудь! В моем ведомстве акций "Ковчега" на четыре миллиарда!
— У нас не меньше. Хоть что-то спасти!
— О чем вы говорите! — вклинился нервный голос. — У нас кислорода — на считанные минуты! Все подохнем!
— Так разбудите сами, попробуйте. Лично я уже за ухо кусал. Безрезультатно!
— Пустите меня к нему!.. Просыпайся, давай, просыпайся, мерзавец!.. Из-за тебя подыхаем! А у меня астма!.. Просыпайся! Ну!..
Послышались звуки оплеух, такие частые, что, казалось, это стяг на ветру полощется. Однако через минуту хлопки стихли и раздались малодушные всхлипы, но всхлипывал, судя по всему, отнюдь не Самаритянинов, а все тот же нервный астматик.
— Кшистова, вы слышите меня? — спросил тенор в микрофон. — Мы испробовали все, ничего не получается. Что еще мы можем сделать?
Впервые Еремеев видел у Нины такое выражение лица. Она явно не знала, что ей делать.
Тенор не умолкал:
— Кшистова, Кшистова, вы слышите?! Кшистова, куда вы пропали?..
Нина нажала одну из кнопок, чтобы по ту сторону двери ее не слышали, и сказала твердо:
— Быстро уходите отсюда все… Дима, только не нужно бессмысленного геройства. Прошу тебя, не упрямься, уходи, пожалуйста.
Было странно, что она тратит на это слова, ведь должна была понимать наверняка, что он, Еремеев, ни за что не оставит ее одну. Он судорожно пытался найти какой-нибудь выход. Хотя, если даже она так ничего и не придумала…
И вдруг смутно почувствовал, что решение плавает где-то в воздухе.
— Послушайте, Галерников, — сказал он, — вы, кажется, было дело, помогали кому—то угадывать номера в лотто-миллион?
— Да, — отозвался он, — было такое, но…
Нина все сразу поняла.
— Браво, Димочка! — она чмокнула его в щеку. — Ты гений, настоящий гений!
Из ее уст такая похвала дорогого стоила!
— Давайте теперь, — обернулась она к Галерникову, — поскорее угадывайте этот код!
— Но мне вряд ли удастся, — сказал он. — Код устанавливали когда-то в прошлом, а мои способности простираются только на будущее.
— Боже, какой вы непонятливый! — воскликнула Нина. — Ну конечно же, в будущем! Вот и попытайтесь увидеть, как я через полминуты буду открывать эту дверь; какой код я в этом случае наберу?
— Да, да, — понял он наконец, — сейчас…
— Давай, давай, Боренька! — Ирина прижалась к нему, обвила руками за шею. — Крепче, изо всех сил меня обними!.. Ну, видишь что-нибудь?
— Да… Она нажимает кнопки на пульте… Цифры: три… шесть… три… ноль… четыре… ноль… восемь… один… один… семь… два… четыре. Повторить?
— Не надо, — ответила Нина, — я запомнила. — Она подошла к пульту и открыла панель.
Между тем из переговорного устройства звенел встревоженный тенор:
— Кшистова, что случилось? Почему вы не отзываетесь? Вы еще здесь? Кшистова, не уходите! Прошу, скажите хоть что-нибудь!..
Сколь ни драгоценен был каждый миг, Еремеев все-таки сказал:
— Может, сперва поставишь им какие-нибудь условия? Они сейчас согласятся на что угодно.
— Нам всего-то и нужно от них, — сказала Нина, — чтобы они поскорей начали сбывать свои акции, а насчет этого их и уговаривать не надо. Не потоптали бы друг друга, когда дунут к своим машинам со спецсвязью. Или тебе нужно от них что-нибудь еще?
— Для себя — ничего, — ответил он. — Я лишь хотел сделать что-нибудь для них, — Еремеев указал на Ирину и Галерникова.
— Да, — кивнула Нина, — это я имела в виду. Но ты помнишь завет Воланда?
— Ты о том, что ничего не надо просить у сильных мира сего?
— Именно! Сами предложат и сами все дадут, — и с этими словами она нажала последнюю кнопку на пульте.
Раздался громкий щелчок, и дверь, на которую, видимо, напирали с той стороны, стремительно распахнулась. Кто-то упал, кто-то перелетел через первого упавшего, сразу возникла куча-мала, и из этой кучи доносились радостные возгласы:
— Свобода!
— Господи, да неужто же!
— А воздух, воздух-то как, оказывается, пахнет!
Еремеев посветил фонариком. Упавшие уже поднимались. Кое-кого из них он сразу же узнал, ибо не раз видел по телевизору. Самый узнаваемый из них вышел вперед и, взглянув на Нину, произнес тоже весьма узнаваемым, как сейчас лишь осознал Еремеев, тенором:
— Я так понимаю, вы и есть Кшистова? Восхищен вами и весьма, весьма вам благодарен… Вы, однако, говорили, Галерников может подтвердить ваши недавние слова. Хотелось бы в этом удостовериться. Где он?
Галерников поклонился:
— Это я.
— И вы подтверждаете, что все предсказания, которыми нас пугал Самаритянинов и его камарилья…
— Они совершенно недостоверны. Я имею в виду сроки. В действительности их следует отодвинуть по крайней мере на три тысячелетия…
— Что ж, — проговорил тенор, — в таком случае…
— В таком случае, — подхватил бас, — как бы нам выйти к машинам? Лично у меня совершенно неотложные дела.
— У него, понимаете ли, дела! — саркастически отозвался баритон.
— У него у одного! А у других, можно подумать, никаких дел! — визгливо воскликнул нервный.
— Но вы должны осознавать разницу в масштабах, — не сдавался бас.
— Ну это еще поглядеть!
— У него у одного, понимаете ли, масштабы!..
Тенор властно сказал:
— Прекратите перебранку, в любом случае вы последуете за мной, — и вслед затем обратился к Нине: — Еще раз повторяю, Кшистова, что искренне восхищаюсь вами. И в этой связи хочу сделать вам одно предложение, которое многие сочли бы весьма заманчивым. Я имею в виду сотрудничество. Как бы вы, например, отнеслись к должности…
— Простите, — перебила его Нина, — но я совсем недавно уже получила одно не менее заманчивое предложение от очень, поверьте, влиятельных сил.
Тот поморщился:
— От кого-то из олигархов?
— Думаю, эти силы гораздо могущественнее, чем все наши олигархи вместе взятые, — сказала Нина, — и тем не менее, я их предложения не приняла. Можете отнести это к причудам моего характера.
— Что ж, как угодно, — произнес тенор холодно. — Если передумаете — знайте, мое предложение остается в силе. Однако пока что не хотелось бы, — можете отнести это к причудам уже моего характера, — не хотелось бы оставаться у вас в должниках. Могу ли я сейчас все-таки что-то для вас сделать?
