Иван Наумов - Обмен заложниками
— Очень в стиле твоего папы, — говорит Марату ЭдВа. — Но малоэстетично.
Старшего дрессировщика смешно зовут Мухтаром, будто и над ним подшутил остроумный Марат Карлович.
— Для штрельбы по тшелям, — шепеляво объясняет он, — мы их приутшиваем к трафаретам. Это не шшобаки, утшатся быштро. Жа три дня натшинают попадать в тшель.
Его лицо явно было разодрано на части, а собрать назад получилось не очень. Мухтар выводит пращников, и веселые мумбаки, не обращая внимания на разбросанные тела, приседая то влево, то вправо, раскручивают ремни, выпускают тяжелые железные гирьки в трафареты в форме мумбаки со щитом и мечом. Некоторые даже попадают.
— Баланс воинов для ближнего и дальнего боя когда-то решал исход битв, — Марат стоит, покачивается на носках, руки в карманах, сама уверенность, — и у каждого из вас будет вдвое больше солдат, чем в моих отрядах. А у меня уже есть фора в две недели. Через двадцать дней ваши армии атакуют мою. Это и есть тест.
— А сколько солдат будет у каждого? — спрашивает Александер.
— Марат, а ты уверен, что все это нужно? — ЭдВа единственный, кто на правах крестного может говорить свободно.
— Эдуард Валерьянович, — чуть дрогнули желваки, и снова Маратище абсолютно спокоен, — это не нужно. Это необходимо. Тому, кто встанет на мое место, придется самостоятельно принимать решения. Связанные в том числе со смертью людей. Не каких-то мумбак, а людей, с семьями, увлечениями, мечтами. И их тоже будет жалко. В «Трансресурсе» восемьсот тысяч человек. И я отвечаю за каждого из них. Я доходчиво объясняю?
— Скольких мумбак мы должны натренировать за эти двадцать дней? — Александера всегда волнуют прежде всего практические вопросы.
— В первые дни у каждого будет помощник, — кивает Марат на блистающих лысинами загонщиков. — Дальше — сами. Звери повторяют все, что увидят, очень склонны к массовым играм. Не разбегаются, не понимают разницы между свободой и неволей, ничего не боятся, абсолютно не агрессивны.
— Видно, им было здесь без нас скучно, — Железная Софа обезоруживающе улыбается, — застоялись…
— Сколько… — снова начинает Александер.
— Зануда, — усмехается Маратище. — У меня будет шесть тысяч солдат. У вас — по три на каждого. Вопросы есть?
Да, это проще, чем могло показаться сначала. Мало того, это выполнимо. Потому что Маратище не дает невыполнимых заданий.
Четыре дня, и звери уже тянут на себя из громадной кучи белые с серебром одежды, пытаются засунуть головы в шлемы, часами маршируют, пристраиваясь одной группой к другой, размахивая мягкими блестящими палками, которые пока что заменяют мечи.
Ром испытывает странное чувство — он бог. Стоит показать зверям что-то на большом голографическом экране, как они начинают повторять то, что увидят. Мало того, они слушаются и почти не делают повторных ошибок. Легко запоминают сигналы рожка. Бесконечный забор, огораживающий квадратный километр территории, служит естественной преградой для мумбак, они не пытаются убежать, и Ром испытывает странное чувство — он чёрт. Пусть безмозглых, лишенных самых простых инстинктов, но все-таки живых тварей он готовит к глупой показушной смерти. Но Маратище ничего не делает просто так. И обычно он прав.
Надувной дворец возвышается на три этажа над гигантским загоном. Ведь кто-то загнал сюда тысячи мумбак, с запасом приготовил и доспехов, и оружия! Построил игрушечный дом со всеми мыслимыми удобствами. Когда же Марат замыслил операцию с «Кросс-Волдом»? И как лучше выстроить войско?.. В памяти — только Фермопилы и Тразименское озеро, ну, еще Канны…
— Роман Андреевич, есть предложение!
Каждому из них выделен маленький прогулочный катер, ведь ночью мумбаки спят и толку от них никакого. ЭдВа управляет катером, старомодно приподнимая локти и крепко держась за штурвал.
— Интересное местечко — горы!
— Здесь нет гор, — возражает Ром.
— Я тоже так думал. Позвонили девчонки из археологического, клянутся, что там у них прямо скальные породы — плато метров тридцати в высоту и настоящий пещерный комплекс…
— Из археологии? — подозрительно переспрашивает Ром.
— Да, — кивает ЭдВа. — Милые девчушки. Хоть в чем-то польза от наших спонсорских программ.
Разумеется, там Вера. Глаза горят, чуть заикается, старается на Рома не смотреть, ЭдВа роет землю копытом, строит глазки Вериной подруге, хотя он просто веселый старикан, без подтекстов, и любит приключения, а тут настоящая пещера, да, у них есть и фонари и каски, не надо про Минотавра, но шнур мы все-таки на входе привяжем, давайте, милочка, я вас подержу, нет уж, Эдуард Валерьянович, лучше мы вас, и как дела, Эр-Оу, кажется, что тихо, а своды играют эхом, и надо уже сказать ей, что все, что ничего не будет, и не морочить ей голову, луч света выхватывает кудрявый локон и бархат щеки, и почему же я так остыл к ней, Вера, ты не изменилась, значит, изменился я?..
— Смотрите, — говорит Верина подруга, — и ставит луч фонаря на максимальную ширину.
В снопе света — высокие косые стены, покрытые темными линиями. Все задирают головы, четыре круга пляшут по смешным и страшным картинкам: вот хвостатый зверь держит мумбаку в зубах, вот стая гонит огромного ежа, вот перед мумбакой с восемью лапами маленькие мумбачата нанизывают на веревку полевых мышей…
— Возраст? — выдавливает из себя Ром, осипнув в момент.
— Это не подделка? — неуверенно спрашивает ЭдВа.
— Триста тысяч, — говорит Вера. — Уже сделали радиологию. Здесь еще вот это…
Она ведет их дальше и дает каждому в руку по несколько глиняных табличек. Кривые-косые значки не повторяются ни на одной, и какая разница, как это называть, хоть буквами хоть иероглифами, и Вера грустно улыбается:
— На память… Я же все понимаю.
Хотя на самом деле непонятно, кому и о чем она говорит…
— И что? — спрашивает Марат Карлович, взирая с балкона своего надувного донжона на поле предстоящего сражения.
Красные мумбаки бегут, замирают, перестраиваются, феерический гибельный танец. Все четверо дрессировщиков теперь уже здесь.
— Вы самые умные. Самые гуманные. Перво-, мать вашу, открыватели, да? — Маратище зол и не думает этого скрывать. Ром и ЭдВа ссутулились перед ним как провинившиеся школьники. — Здесь всё проще, чем у нас, понимаете? От солнечных лучей поднимается трава. Мыши ее грызут. Мумбаки ловят мышей. Все сыты и довольны. Это устойчивый мир, позавидуйте мохнатым зверушкам! Они победили! Если забрать каждую вторую мумбаку, через пару лет их все равно окажется столько же. Им нечего делить и нечего бояться.
— Марат Карлович, — ЭдВа говорит тихо, но всё же говорит, — там все признаки цивилизации, наскальная живопись, творчество, письменность… — Ром кладет перед Маратищем глиняный прямоугольник.
— Не может быть! — саркастически восклицает тот, не глядя. — Наверное, где-то ближе к полюсу нашли? Летали куда-нибудь?
ЭдВа неуверенно кивает.
— А под ногами у себя копнуть не пробовали? — орет Маратище. — Этим добром здесь все усеяно, от горизонта до горизонта. А толку?! Познакомьтесь с победившей цивилизацией мумбак! Вы знаете, что они андрогины? Высшие существа, да! Любые две — или два, как хотите — друг другу могут передать свой генный материал. И обе-оба родят через два месяца. У них нет семей, нет прайдов, нет брачного дележа самок. А еще нет наводнений, пожаров, землетрясений, они просто не знают, отчего можно умереть, кроме старости. Завидуйте, земляне, грызите локти, загляните в рай одним глазком!
Ром переминается с ноги на ногу, никак не может подобрать слова для мысли, что только оформляется у него в голове. ЭдВа вытирает пот со лба. Красная волна мумбак устремляется из-под стен дворца вперед.
— Очень не люблю, когда меня подозревают в некомпетентности, — говорит Марат Карлович уже спокойнее и на мгновение превращается в нервного талантливого подростка, стремящегося выйти из тени своего великого отца. — Открыли Америку, понимаете ли…
И добавляет еще тише:
— В конце концов, я никого не держу.
Откуда-то издалека навстречу бегущим мумбакам прилетает шквал снарядов. Тяжелые гирьки не пробивают поднятых щитов, но несколько зазевавшихся зверей падает на землю с проломленными черепами и грудными клетками.
— Карл поступил бы так же, — задумчиво говорит ЭдВа. — Но я — пас.
Маратище смотрит на крестного прозрачно, насквозь, думая о чем-то другом.
— Значит у вас, — говорит он Рому, — задача усложняется.
Огни потушены, и надо идти низко, поменьше шуметь, хотя и так, наверное, все знают, здесь же каждый метр с орбиты виден, а раз знает Александер, то уж шеф-то точно, а значит, никто не против, шепчет она, и целует в дверях, и распахивает его рубашку, здесь все шатается, так даже забавно, правда, а почему ты говоришь шепотом, иди сюда, посмотри, какие красивые звезды, я был у Александера, зачем сейчас об этом, глупенький, и да, минус ЭдВа — нас осталось трое, но про все будем думать утром, какие сладкие губы, мы не можем, смех как звон бокалов, очень даже можем, мы все можем, дотронься, тебе нравится?..
