Ольга Славникова - Легкая голова
— Вот хрень! — возмутился Максим Т. Ермаков. — Выкатывайтесь, вам по-русски сказано! Это пока что моя частная территория. Надо будет, сам вызову врача.
— Вот она, благодарность! — с нехорошей гримасой произнес блондин. — Мы за ним ухаживаем, как за маленьким ребенком. Все, между прочим, при исполнении. Могли бы решать вопросы поважней, если бы вы, господин Ермаков, не придумали прыгать с моста и получать в результате двустороннюю очаговую пневмонию.
— Что вы мне пургу гоните! Я и есть ваш самый важный вопрос, — ухмыльнулся Максим Т. Ермаков и внезапно почувствовал страшное утомление, так, что захотелось осесть прямо на немытый пол, заляпанный почерневшими и мохнатыми от грязи пищевыми кляксами.
Ближайший социальный прогнозист, тот, что с крашеной в коричневую краску головой, вскочил с табурета и подхватил Максима Т. Ермакова под мышки. От него, сквозь нагретую шерсть свитерка, исходил смешанный запах дешевого парфюма, геля, еще каких-то мужских средств по уходу; на лбу прыщи, замазанные кое-как тональным кремом, напоминали убитых мух. Максим Т. Ермаков внезапно догадался, что социальный прогнозист влюблен и справляется с этим как может.
— Вы нас, пожалуйста, извините, — произнес коричневоголовый офицер хорошим честным голосом, тем косвенно подтверждая догадку. — Мы уйти не можем, не имеем права покинуть дежурство. Кто будет вам уколы делать, кормить? А что засрали немножко расположение, так это ничего, я всю посуду сейчас перемою, дело нехитрое.
Максим Т. Ермаков покосился на кухонную раковину, полную почти до краев нечистой водой: гора посуды в ней напоминала океанский тонущий корабль.
— Ладно, оставьте всю помойку, только, ради бога, валите отсюда в подъезд, — прохрипел он примирительно. — Сейчас соседей позову, они помогут, приберут.
— Это каких соседей, можно поинтересоваться? — живо вмешался блондинистый врач. — Это не гражданина Шутова с его гражданками? Так убыли они, спешу сообщить. Далеко и надолго. На них не надейтесь.
— Как убыли, куда?
Максим Т. Ермаков для устойчивости вцепился в косяк и в державшего его социального прогнозиста — во что-то толстое, хрусткое, оказавшееся волосатым запястьем с железными часами. Максим Т. Ермаков узнал эти часы: это они поили его с ложки подслащенным лекарством и кормили пресной кашицей с теплым молоком.
— Не переживайте вы за них, — проговорил у Максима Т. Ермакова над ухом владелец часов. — Достала всех алкашня, только и всего. Мимо той квартиры пройти было неудобно. Девки полуголые прямо по лестнице бегали. Жильцы в подъезде терпели-терпели, а потом написали коллективную жалобу в милицию. Милиция приехала и разом всех позабирала. А как бы вы хотели? На том гражданине Шутове статей, как на собаке блох. У меня девушка, Катя, медсестра, короче. Приходит сюда помогать в мое дежурство. Так я ее раньше у самого метро встречал, чтобы не обидели уроды. И очень она стеснялась, что я ее сюда вожу, будто она такая же, как эти поблядушки с красными коленками…
— Теперь не стесняется? — перебил Максим Т. Ермаков, нехорошо оскалившись.
— Теперь нет, — честно и уверенно ответил социальный прогнозист.
Первое, что надо сделать, подумал Максим Т. Ермаков, это мысленно освоиться с положением дел. Освоиться с положением дел. Совсем рядом чернеет бездна, где исчезают, будто гаснущие спички, Маринка, Саша, Шутов, остальные. Где-то совсем рядом. Можно случайно попасть ногой, и край провала осыплется комьями реальности под старым домашним шлепанцем.
— Кстати, что за французский прохвост является вас навещать? — подал голос самый крупный из сидевших за столом. В этом тяжелом мужике с ягодно-красным крошечным носиком Максим Т. Ермаков узнал майора Селезнева, особый отдел.
— Мой дед, — коротко сообщил Максим Т. Ермаков, ожидая от особиста извинений за прохвоста.
Но никаких извинений не последовало.
— У вас что, родственники за границей? — удивился майор Селезнев. — В нашей базе такие сведения на вас отсутствуют.
— Да, за границей, вы даже не представляете, за какой серьезной, — издевательски проговорил Максим Т. Ермаков и вдруг сам вообразил эту границу, эту черту между жизнью и смертью, размазанную, бледную, вроде сплошной разделительной на трассе при скорости двести, когда вся разметка словно отделяется от покрытия и становится призрачной.
— У вашего родственника есть ключи от этой квартиры? — поинтересовался между тем майор Селезнев, вытирая мясистые пальцы комочком розовой салфетки. — Вы их ему передавали?
— Я должен отвечать? — озлился Максим Т. Ермаков. — Вот вам я точно не передавал никаких ключей!
— Допустим, — нахмурился майор. — Меня гораздо больше интересует, почему этот посетитель отсутствует в записях наших видеокамер. Это какая-то специальная экранирующая техника? Или особая ловкость? Он что, ниндзя, ваш французский старик?
«Догадайся сам», — злорадно подумал Максим Т. Ермаков, а вслух произнес:
— Ладно, я не буду отвечать ни на какие вопросы, я больной, ведите в кровать, — и приподнял локти, чтобы социальным прогнозистам удобнее было взяться.
— Помочь? — привстал от стола один из жующих дежурных, основными чертами похожий на всех остальных.
— Не надо, вы обедайте, обедайте спокойно! — отозвался коричневоголовый. — Я доставлю, и уложу, и лекарство дам. А потом и посуду вымою, чего не вымыть? Трудно мне, что ли? — бормотал социальный прогнозист, услужливый от счастья.
— Зовут вас как? — сдавленно спросил Максим Т. Ермаков.
— Виктором, можно просто Витя, — охотно отозвался социальный прогнозист. — А девушку мою зовут Катя. Вот так, тапочки не теряем. Укладываемся, укладываемся, осторожно… Теперь тапочки давайте. Подушку поправим… Удобно? А где наш пистолет? Вот он, пистолет, на пол свалился. Мы его под бочок…
Этот Витя оказался и правда очень старательный. Он бегал за продуктами, притаскивал в двух руках битком набитые пакеты, из которых всегда капало молоко. Он не ленился готовить каши и супы, имевшие едва уловимый технический привкус, и продолжал, несмотря на протесты, потчевать Максима Т. Ермакова с ложки, так что Объект Альфа даже привык, в конце концов, к кормящей руке в железных часах, тикавших, ширкавших и стучавших, будто миниатюрная слесарная мастерская.
— Я левша, — всякий раз считал нужным пояснить старательный Витя, попадая ложкой в щеку больному.
Девушка Катя оказалась, без вуали бреда, щекастенькой особой с румянцем цвета редиса, с бледными, тонкими, почти прозрачными волосами, собранными в хвостик. Она орала на своего старательного Витю и капризно ковырялась в приготовленном им обеде, но Витя от этого становился только счастливее.
Вдвоем они, после долгих требований и легкого шантажа, помогли Максиму Т. Ермакову спуститься к шутовской квартире. Памятная дверь, еле державшаяся на петлях и на кривоватом зубе единственного замка, была приклеена к косяку несколькими бумажками с одинаковыми, проевшими листки, сизыми печатями. Максим Т. Ермаков потыкал в звонок, оказавшийся обесточенной пустышкой. Старательный Витя мокро дышал ему в затылок, а в это время девушка Катя, поставив полную ножку в острой туфле на лестничную ступеньку, говорила по своему хорошенькому, обвешанному стразами мобильнику:
— Да, пиджачок стильный, укороченной формы… Цена унижена вдвое. Пятна-адцать. Что пятнадцать? Тысяч рублей, конечно! Не подошел, вот и продаю. Привезен из Италии месяц назад. Часики? Оригинал, конечно! Оригинальная копия шанели. Девушка, вы мое объявление по слогам читали или что? Вы ва-абще читать умеете? А не умеете, так и нечего зва-анить!
Максим Т. Ермаков представил, как он сейчас, будто в американском кино, с разворота высаживает ногой хлипкую дверь, которая плоско, вздымая прах, падает внутрь. А внутри, например, живой и здоровый Шутов, с густым пузыристым бульканьем и шевелением бороды, полощет рот водкой. Или — болтается на видном месте записка от псевдоинтеллигента, который обещал помочь и прислал мобильный телефон. Но вместо удара ногой, которая не поднималась и мелко дрожала в коленке, Максим Т. Ермаков шлепнулся на дверь всем ослабевшим телом, будто кусок мяса на разделочную доску. Отшатнулся и шлепнулся опять. От второго удара сухие бумажки с печатями резко полопались, между дверью и косяком образовалась кривая щель, и из нее потянуло каким-то сволочным запашком — едкой химической обработкой пополам с цветочным ароматизатором.
— Что вы делаете! — перепуганный Витя вцепился Максиму Т. Ермакову в отшибленное плечо. — Туда нельзя! И напрягаться вам нельзя! Что я начальству скажу?
— А сапожки узкие по ширине, — продолжала говорить по мобильнику девушка Катя, в то время как Максим Т. Ермаков задыхался от парфюмированного дуста, вытекавшего из темной щели. — Барбири, слыхали про такую фирму? Очень дорогая фирма. Нет, меньше чем за тридцать не отдам…
