Келли Линк - Милые чудовища
Озма была мала для своих лет. Голос у нее был нежный, а ручки и ножки миниатюрные, как у куклы. Она заматывала грудь куском ткани. Она никогда не отказывалась от горячего шоколада, хотя предпочитала вино. Но от вина можно сделаться сонной или неуклюжей, и тогда будет трудно тихо и аккуратно пробираться в спальни, гардеробные и кабинеты и оставаться незамеченной, когда на тебе болтаются сотни приманивающих духов талисманов. Они, как рыболовные грузила, свисали с воротника, лифа, с подола и из швов. Удивительно, как Озме вообще удавалось двигаться.
Зилла звала дочку Принцессой-Обезьянкой, но Озма чувствовала себя скорее вьючным животным — так много тайн и секретов нагрузила на нее мать. Среди талисманов Озмы имелись отмычки и маленькие зубила. В том, как Озма проникала в запертые покои и вскрывала ящики столов, не было никакой магии. А если бы ее застали за делом, всегда можно было сослаться на поиски одного из ее духов. Он, видите ли, затеял с ней игру в прятки. Случайный свидетель увидел бы только мрачную маленькую девочку, охотящуюся за своим невидимым приятелем.
Зилла не была алчной. Она была умелой шантажисткой. Она не выпивала из своих клиентов всю кровь досуха, она их доила. Можно даже сказать, что она это делала по доброте душевной. Ну зачем нужна тайна, если о ней так никто и не узнает? Если человек не может позволить себе скандал, шантажист для него — сущая находка. Озма и Зилла собирали свидетельства интрижек, супружеских измен, младенческих смертей, краж наследств и убийств. Они были внимательнее любого биографа, бдительнее любого надзирателя.
Зилла скармливала кусочки трагедий, романтических историй и комедий голодным призракам, болтавшимся на кончиках ее лент. Иногда духов надо кормить деликатесами, и лучше, если это что угодно, только не кровь женщины и малорослой девчонки.
В констебле оказалось много крови. Молодой, довольно миловидный, амбициозный и на содержании у госпожи В. То ли Зилла где-то прокололась, то ли госпожа В. была умнее, чем казалось. И уж точно ума ей досталось куда больше, чем красоты, заявила Зилла в ярости. Зилла ткнула констебля в шею демонической иглой. Кровь хлынула сквозь полую иглу, как красные чернила. Все духи Озмы принялись неистово дергать за ленточки, как будто они были детворой, а она — майским шестом с подарками.
Сперва констебль был юношей, полным жизни и надежд, потом стал мертвецом в луже собственной крови, и в конце концов сделался духом, таким крошечным, что Зилла могла бы зажать его в ладонях и, хлопнув, разорвать, как пакет с тестом — если бы, конечно, в нем оставалась хоть какая-то плоть. Он вцепился в один из Зиллиных талисманов, висевший на ленточке, как будто это была спасительная веревка, брошенная тонущему с корабля. На лице его застыло комичное удивленное выражение.
Озма подумала, что из него получился симпатичный дух. Она подмигнула ему, но дела не позволяли отвлекаться. Нужно было разобраться с трупом, а потом упаковать одежду Зиллы, и книги, и украшения, а всякие чрезвычайно хрупкие талисманы предстояло обернуть ватой и тряпками.
Зилла была в отвратительном настроении. Она пнула мертвого констебля. Пока Озма трудилась, она мерила шагами комнату и пила. Разворачивала карты и снова скатывала их в трубочку.
— Куда мы теперь отправимся? — спросила Озма.
— Домой, — сказала Зилла. И высморкалась прямо на карту. Летом ее терзала сильная аллергия. — Мы едем домой.
На седьмой день пути бандиты пристрелили слугу Зиллы Нерена. Он поил лошадей из ручья, тут-то его и убили. Зилла, оставшаяся в карете, вытащила пистолет. Она подождала, пока бандиты не подойдут поближе, а потом уложила обоих выстрелами в голову. Зилла стреляла метко.
К тому времени, как Озма успокоила лошадей, дух Нерена уже уплыл вниз по реке. У нее не было при себе лишних ленточек, чтобы тратить их на такую шваль, как бандиты. Зилла перед отъездом развязала большинство лент и отпустила духов. Когда духов слишком много, это затрудняет путешествие — они пугают лошадей и привлекают ненужное внимание. К тому же, обустроившись на новом месте, всегда можно наплести новых ленточек и наловить новых духов. Озма оставила при себе только трех любимчиков: старую злобную императрицу, мальчишку, чей призрак почему-то был убежден, что он котенок, и констебля. Но ни императрица, ни мальчик в последнее время почти ничего не говорили. До них не достучаться. А вот в констебле еще оставалось немножко жизни, а может, это было просто воспоминание о его удивленном лице и яркой-яркой крови.
«Она чудовище», — сказал констебль Озме. Он глядел на Зиллу как будто даже с восхищением. Озма ощутила укол ревности, а может, наоборот, гордость от обладания чем-то ценным.
— Она убила сотню мужчин и женщин, — сообщила ему Озма. — У нее в книжице хранится список их имен. Мы ставим в храме свечки в память о них.
«Я не помню своего имени, — посетовал констебль. — Может, я успел представиться вам с матерью, прежде чем она меня убила?»
— Ты вроде назвался Печать или Наковальня, — сказала Озма. — Или Булыжник.
— Озма, — окликнула дочку Зилла, — прекрати разговаривать с этим духом, лучше помоги мне с Нереном.
Озма с Нереном друг друга недолюбливали. Нерену нравилось щипать и дразнить Озму, пока Зилла не видит. Он лапал плоский лиф платья, под которым пряталась ее туго перетянутая тряпкой грудь. Иногда он хватал ее за волосы и приподнимал, чтобы показать, как он силен и как она мала и беспомощна.
Они обернули тело Нерена куском красного полотна, а потом закрепили его на дереве, между ветвями, намотав еще несколько слоев ткани поверх покрывала. Так обычно поступали с мертвыми, если не было времени на похороны. Что до Озмы, то она бы охотно оставила Нерена на съедение псам. А сама бы задержалась посмотреть.
«Я голоден», — сказал дух констебля. Озма дала ему маленькую мисочку с кровью и землей, собранной с того места, где умер Нерен.
Потом они поехали быстрее. Лошади боялись матери Озмы, хотя та хлестала их кнутом куда реже, чем Нерен.
Озма сидела в карете и играла с духом констебля: один загадывает предмет, а другой должен его отгадать.
«Что я вижу, назови. Я загадал, а ты води!» — сказал констебль.
— Облако, — сказала Озма. — Или мужчина в поле.
Вид из окна кареты открывался однообразный. Поля побурели и загнили на корню, а воздух был вонючий и полный пыли. Пшеница в этом году гибла от какой-то растительной болезни, как люди от чумы. В небе ни облачка. А мужчина в поле на самом деле был сломанным стволом, торчащим на прогалине и перевязанным маленькими грязными тряпочками — его поставили тут как атрибут деревенской магии. Полевой божок, отмечающий то место, где кто-то наткнулся на белый камень.
«Не мужчина, — поправил ее констебль. — Женщина. Грустная девушка с каштановыми волосами. Она немного похожа на тебя».
— Она симпатичная? — спросила Озма.
«А ты симпатичная?» — ответил вопросом на вопрос констебль.
Озма резко тряхнула волосами.
— Дамы в Абале называли меня милой куколкой, — сказала она. — Они говорили, что у меня волосы медового цвета.
«Мать у тебя очень красивая», — сказал констебль. Зилла сидела на облучке и пела про черных птиц, клюющих чьи-то глаза и пальцы. Она любила печальные песни.
— Я стану еще красивее, когда вырасту, — сказала Озма. — Зилла всегда так говорит.
«А сколько тебе лет?» — спросил констебль.
— Шестнадцать, — сказала Озма, хотя точно она не знала. Год назад у нее начались месячные. Зилла этому не обрадовалась.
«Зачем ты бинтуешь грудь?» — поинтересовался констебль.
В дороге Озма одевалась по-мальчишески и завязывала черные волосы в простой хвост. Но все равно каждый день продолжала утягивать грудь тряпицей.
— В один прекрасный день, — сказала она, — Зилла подыщет мне мужа. Богатого старика с поместьем. Или юного повесу с большим наследством. Но до тех пор, пока я не выросла слишком большой, я больше полезна ей как ребенок. Зиллина Принцесса-Обезьянка.
«А я вот уже никогда не стану старше», — оплакивая свою судьбу, промолвил констебль.
— Что я вижу, назови. Я загадала, ты води! — сказала Озма.
«Облако, — попытался угадать констебль. — Или огненное колесо». — Мертвые не любят произносить слово «солнце».
— Мышонок, — ответила Озма. — Он пробежал под колесами кареты.
«Куда мы едем?» — спросил констебль. Он задавал этот вопрос уже много-много раз.
— Домой, — сказала Озма.
«А где этот дом?» — уточнил констебль.
— Не знаю, — ответила Озма.
Если верить Зилле, отцом Озмы был принц Подземелья, дипломат из далекой страны Торлал, шпион, головорез с ножом в переулках Бенина. Нерен был низкорослый, и его пронзительные черные глаза напоминали Озмины, но он не был ее отцом. Если бы был, она бы опустила в поток ленту и выловила бы его дух, как на удочку.
