Юрий Козлов - Ночная охота
— Поднимись, — сказал Ланкастер.
— Где сортир? — спросил Антон.
— Делаешь успехи, — усмехнулся капитан, — культура начинается с поиска сортира.
«И заканчивается поиском, кого бы убить», — покосился Антон на винтовку Ланкастера. Почему-то он был уверен, что не просто так стоит капитан на смотровой вышке с лазерной винтовкой.
— Иди по этой дорожке, — сказал Ланкастер, — увидишь домик возле бассейна. Кстати, можешь принять там душ.
Антон растянул это дело, надеясь, что капитан уйдет, но когда подошел к сараю, Ланкастер все еще был на вышке.
— Поднимись, — повторил он. Антон поднялся.
— Стрелял когда-нибудь с оптическим лазером? — спросил капитан.
— Никогда, — ответил Антон, и это было истинной правдой.
— Возьми мой бинокль, — сказал Ланкастер. — Смотри.
Антон приставил к глазам окуляры. Прорезиненная оболочка мягко облепила лоб и переносицу, как бы вобрала в себя глаза Антона. Смотреть в такой бинокль ему еще не доводилось, как и стрелять с оптическим лазером. Внизу по разноцветной мигающей линейке бежали какие-то цифры. В какую бы сторону Антон ни поворачивал бинокль, изображение было удивительно приближенным и четким, как если бы он не смотрел ни в какой бинокль, а просто находился рядом.
— Гляди, какой косматырь! — воскликнул капитан. — Ну и отродье!
Антон рассмотрел черные с желтыми точками прыщи на безлобом лице косматыря, многочисленные, рассыпавшиеся вокруг головы заплетенные косички. Косматырь как будто выглядывал из шалаша. Со злобной энергией, умело и быстро он налаживал ржавый крупнокалиберный пулемет. Вряд ли это существо сделало в жизни хоть одно доброе дело. Ланкастер нажал курок. Вместо выстрела Антон услышал тихий мелодичный свист. Косматырь дернулся, замер, из виска фонтаном ударила… оранжевая кровь. Антону до сих пор не приходилось видеть людей с оранжевой кровью. Капитану, наверное, приходилось, потому что он ничего не сказал. К пулемету тотчас подбежал другой бандит, но у него была такая глупая, лопоухая физиономия, он так бездарно торчал на открытом пространстве, как бы приглашая себя убить, что Ланкастер разочарованно опустил винтовку. Такая дичь его не устраивала. «Он, конечно, преступник, — объяснил капитан, — но, мне кажется, у него есть шансы исправиться, превратиться в законопослушного гражданина и честного налогоплательщика».
Капитан, впрочем, быстро повеселел, завидев отлично экипированного, зигзагообразно и стремительно перебегающего от пушки к пушке косоглазого азиата с зажатым в зубах ножом. Ланкастер положил его только с третьего выстрела. После чего велел Антону смотреть в другую сторону. Обороняющиеся тоже несли потери. Но в их действиях было больше порядка. Вне всяких сомнений, если бы не угроза затопления, Ланкастер одержал бы победу.
Антон чуть не выронил бинокль. Возле вертолета стояли, покуривая, захватившие их с Золой ефрейтор и рядовой. У них были хмурые озабоченные лица. Судя по всему, происходившее им решительно не нравилось.
Ланкастер дружески толкнул Антона локтем в бок, протянул винтовку. Антону хотелось пристрелить их, но он пересилил себя, покачал головой. Невозможно было принять их смерть из рук капитана Ланкастера.
— Они выкинули тебя из вертолета, сломали тебе ребра и пальцы, — удивленно посмотрел на него Ланкастер.
Антон молчал, скользя по тонкой, ломкой грани: почему можно внезапно убить Колю и его команду, а этих нет?
— Ты не спортсмен, — разочарованно произнес капитан, — и не охотник, — быстро вскинул винтовку. Раздались два коротких свистка. Антон влепился в бинокль. Ефрейтор еще нес к губам дымящуюся сигарету, однако на месте сердца по камуфляжу расплывалось темное пятно. Солдат, не меняя выражения лица, медленно падал навзничь. Пуля вошла ему точно по центру лба. — Хамье… — пробормотал Ланкастер, — я расторгаю с вами контракт…
Антон понял, что все его надежды остаться в живых — смехотворны. Капитан никогда не простит.
— Ты не спортсмен и не охотник, — со вздохом повторил Ланкастер. — Но и не предатель. — И отвернулся, забыв про Антона.
На следующее утро Антон проснулся от лая громкоговорителей. В провинции объявлялись всеобщие свободные выборы. Город был залеплен предвыборными плакатами и листовками. На всех углах бесплатно раздавали водку.
28
Антон и Зола поселились в небольшом особняке в дальнем углу правительственного квартала, где начинался центральный городской парк. Небольшим особняк был в сравнении с другими особняками. В нем было шесть комнат — три внизу, три наверху. Антону особняк казался огромным.
Под утро Антону приснился странный сон, будто он на груженной камнями лодке вплыл в полосу ярчайшего света. Антон открыл глаза. Сквозь просвет в занавесках полумрак спальни проколол солнечный луч, доставший до его закрытых глаз. Крохотный семицветный овал перекатился с подушки на пепельный лоб Золы. Антон испугался. Бог играл с его подругой, как недавно капитан Ланкастер с Антоном, гоняя по переносице красную лазерную прицельную точку. Антон поднялся, задвинул занавески.
Он уже мог свободно шевелить под шинами пальцами. Ребра, похоже, тоже срослись. У Антона немного кружилась голова. Каждый вечер они с Золой выпивали. Но не столько, чтобы утром мучиться с похмелья. В новой жизни было и немало других радостей. Скажем, неизвестный ранее Антону коричневый напиток — кофе, — сообщающий поутру приятную бодрость. Плавание в бассейне. Облепивший ребра пластырь не беспокоил Антона, на плавник он натягивал резиновую перчатку. Всякий раз, выбираясь из бассейна, Антон думал, что родился заново. Потом, облачившись в мягкий
халат, долго сидел, вытянув ноги в шезлонге, бессмысленно глядя на траву, деревья, начинающийся за забором парк, небо, облака, солнце.
Место было сухим и теплым, но границы провинции, как выяснил Антон, не доходили до моря. «Низменность-VI, Pannonia» — так называлась эта провинция, входящая в свою очередь в более крупную — «Урал-Дунай 4». Километрах в трехстах вниз находилось когда-то огромное, но сейчас почти пересохшее озеро, в илистом дне которого добывали саламандр.
В провинции, где была школа Антона, в это время года уже начинались заморозки. Когда они шли утром на уроки, белая земля скрипела под ногами, как разбитая тарелка. Черный холодный воздух-наждак терзал легкие. Здесь же, в «Низменности-VI, Pannonia», трава и листья желтели медленно, как бы с неохотой. В воздухе носились прозрачные нити. На клумбе возле бассейна цвели крапчатые мохнатые цветы. Зола сказала, что это астры — последние осенние цветы.
Впервые в жизни у Антона было много свободного времени и мало дел.
Меньше всего на свете ему хотелось оказаться за забором, где гремели выстрелы, ревели, призывая граждан на свободные демократические выборы, громкоговорители, а на центральной, изрытой снарядами площади на специальных помостах под одобрительные крики толпы рубили головы проворовавшимся, обманывавшим народ чиновникам и бизнесменам. Посаженного на цепь голого председателя местного союза предпринимателей и банкиров заставляли грызть пластиковые акции трастового муниципального займа, по которым, естественно, никто не сумел получить обещанных дивидендов. Видимо, председатель готовился к крутому повороту судьбы, потому что буквально накануне выборов вставил себе искрящиеся титановые самодвижущиеся челюсти, которыми сейчас и щелкал пластиковые акции, как семечки. Будь его воля, он бы запросто перегрыз и цепь, на которой сидел. По законам провинции за мошенничество на фондовом рынке предусматривалось именно такое — съедение эмитентом необеспеченных реальными активами ценных бумаг — наказание. У негодяя были все шансы легко отделаться — поток пластиковых акций иссякал, титановые же челюсти не знали усталости. Такого шанса не было у недвижно застывшего в корыте с бетоном президента городской биржи недвижимости, занимавшегося, как выяснилось, махинациями с муниципальными квартирами. О том, что президент все еще жив, свидетельствовал его исполненный нечеловеческой тоски, устремленный в небо взгляд. Наверное, президент считал мгновения до переселения из бесконечно тесной бетонной квартиры-корыта в бесконечно просторную квартиру-небо.
Пусть другие школьники идут ранним утром на уроки труда. Другие люди отоваривают в очередях талоны на студень и свекольное рагу. Другие рабочие клепают в отравленных, задымленных цехах пистолеты и пулеметы, и обменивают их на хлеб и водку в коммерческих ларьках. Антон отныне не желал иметь к этому ни малейшего отношения.
Конечно, убивали и в пределах, ограниченных бетонными заборами. У Антона до сих пор стоял перед глазами падающий в реку транспортный вертолет, объятый пламенем и дымом. Однако некоторые «внутризаборцы», если их не душили в постелях малолетние или уже не столь малолетние «воспитанницы», доживали до весьма преклонного возраста.
