Юрий Козлов - Ночная охота
Он, наверное, заснул, потому что контуры и цвет падающей воды вдруг изменились. Только что струи были прямыми, прозрачными, как стрелы в белом паровом оперении. Сделались же косыми, поглощающими свет.
Антон открыл глаза. Над ним стояла Зола. Капли почему-то не скатывались с ее пепельной кожи. Зола как бы была в водяной капельной чешуе, если бы не была абсолютно обнаженной. Чем дольше Антон смотрел на нее, стоящую над ним, тем очевиднее убеждался, что в нем еще осталось немного жизни.
Зола приложила палец к губам:
— У нас мало времени. Я обещала — я пришла. Даже скорее, чем ты ждал.
Антон подумал, что не так уж, чтобы очень ждал. Если честно, совсем не ждал.
— Да, но… — поднял вверх руку с распухшими сломанными пальцами. Недоговорил. «Да» пересиливало «но».
— Остальное-то у тебя не сломано… — скользнул по нему бесстыжий взгляд Золы.
Антон охнул, прижал ее к сломанным ребрам. Когда-то Кан спросила его, что такое любовь. Он не сумел ответить. Сейчас бы ответил: это когда, простившись с жизнью, воскресаешь в бане — в пару, среди льющейся отовсюду горячей воды, — воскресаешь вопреки всему посреди одиночества и смерти. Вероятно, Кан подобный ответ бы расстроил. С ней у Антона никогда так не получалось.
Время растворилось в воде.
— Я люблю тебя, — вдруг сказала Зола. — Ты единственный, кого я ни разу не предала даже в мыслях.
Антон отвалился на белый горячий пол. Ребра, пальцы, голова — все, что он мгновение назад не чувствовал, — вдруг разболелись нестерпимо. Ему показалось, что дверь в блестящую водяную комнату открыта, что на пороге стоит капитан Ланкастер и смотрит на них. Антон всмотрелся пристальнее: дверь была закрыта. Но и сквозь дверь он видел капитана, а за ним каких-то других людей без лиц и без числа.
Антон закрыл глаза. Единственное, что было у него в новом мире — Зола. Это было очень ненадежно. В жизни не было ничего надежного. Только воля Бога. Она вела Антона сквозь безнадежность.
Куда?
27
Зола исчезла так же незаметно, как появилась, — улетела вместе с белым паром, а может, ее смыло чистой горячей водой.
Разум оставил Антона. Он плохо помнил, как врач стянул ему ребра зверским шершавым пластырем. Антону показалось, его живьем заглатывает огромная змея. Негры рассказывали, что в Африке такие змей охотятся на людей. Врач составил сломанные пальцы, наложил шины, туго обмотал их уже другим, как-то вдруг окаменевшим пластырем. Вместо руки у Антона образовался плавник, как у ротана. Только в отличие от ротана Антон мог своим плавником убить.
Его вдруг прошиб пот. Несколько раз врач прерывался, чтобы обтереть его полотенцем. Антона начала бить дрожь. Он услышал дробный костяной звук, — оказывается, стучали зубы.
Врач покачал головой, вышел, вернулся со шприцем. На сгибе локтя вены Антона были девственно чисты. «Давненько не баловался?» — не поверил врач, вколол инъекцию. Пот высох. Дрожь унялась. Стук зубов прекратился. Антон ощутил глубочайшее спокойствие, полнейшее равнодушие ко всему на свете. Так, должно быть, чувствовала себя Елена после того, как он нажал кнопки на ее бессмертном электронном сердце. «Не спи, — сказал врач, — тебе предстоит путешествие».
Антон чувствовал себя хорошо. Разум как бы залег на дно. Движения несколько замедлились. Тем не менее ему удалось натянуть на себя просторные штаны и куртку зеленого цвета. Антон вспомнил, в такой одежде ходит прислуга возле частных особняков и шикарных отелей типа «Hilton», «Pullman» и «Penta». Это ему не понравилось. Капитан Ланкастер издевался, одевая его как слугу, а не как солдата. Но потребовать себе камуфляж сил не было. Медленно переставляя ноги, Антон пересек ковровый холл, вышел на ступени.
Ночь. Над белой с колоннами резиденцией главы администрации провинции время от времени вспыхивали осветительные ракеты. В их меркнущем свете сквозь пролом в стене можно было разглядеть лужайку, лежащие на траве трупы. Они успели закоченеть на осенней земле под падающими звездами. Один почему-то указывал рукой на луну. Другой как-то непонятно скрестил в воздухе ноги.
Посреди лужайки стоял вертолет. Ланкастер, Зола, другие суетящиеся вокруг вертолета люди показались Антону тенями.
— Не перекачал? — с сомнением посмотрел на шатающегося на крыльце Антона капитан.
— У него был возвратный шок, — объяснил врач, — сейчас он в норме, — подтолкнул Антона к вертолету.
Антон пошел. Ему было все равно куда идти.
Из особняка принесли продолговатую электронную пластинку, прикрепили к куртке Ланкастера. «Пульт дистанционного управления», — подумал Антон, но штучка оказалась хитрее. Над крыльцом включили прожектор. Ланкастер сел на ступеньку, запрокинул голову. Антон увидел в руках врача длинную медицинскую иглу. Такой иглой можно было проколоть человека насквозь. Врач смазал иглу какой-то жидкостью, вогнал Ланкастеру под кожу на виске. Смуглое лицо капитана оставалось безмятежным. Врач вытащил иглу, вживил в проторенный туннельчик тонкую, как волос, металлическую антенну. Другую — точно таким же образом — под кожу другого виска. По пульту побежал пульсирующий огонек. Капитан посмотрел на многосложную, как бы составленную из всех мыслимых и немыслимых геометрических фигур антенну-локатор над крышей особняка.
— Молите Бога, чтобы он меня не убил, — рассмеялся капитан.
Антон догадался: если биотоки из головы Ланкастера перестанут транслироваться через пульт на антенну-локатор, центр города немедленно взлетит на воздух. Врач осторожно залепил проколы в висках кусочками пластыря. Ланкастер сделался похожим на сатану с замаскированными рогами.
В вертолете Антон заснул. Он не помнил, как летели, как приземлились, как он вышел из вертолета. Очнулся на берегу светящейся, как будто все звезды с неба упали именно в нее, радиоактивной реки. Конявичус обнимал его и хлопал по плечу.
— Я выполнил твою просьбу, Бернатас, — сказал Ланкастер, — хотя мне очень хотелось его убить.
Конявичус и Ланкастер встретились как друзья, словно и не воевали. Они пошли по берегу вперед. Зола и засыпающий на ходу Антон потащились следом. Зола вытянулась в струну, тугие уши ее, казалось, трепещут в ночном воздухе, вылавливая произносимые слова. Антону не было дела до слов. Он только успел подумать, что всякая власть мертва, как радиоактивная река, как заваленный мусором берег. Слишком много смерти там, где власть. Смерть как бы очерчивает вокруг власти круг, и власть обреченно правит внутри этого круга.
Вышли к брезентовой, одиноко и странно вставшей на берегу палатке. Внутри палатки тускло светилась забранная в металлическую сетку угольная лампа. Конявичус поставил на стол бутылку, походные стаканчики.
— Настойка «Свобода». Горькая, крепкая, — поднес бутылку к угольному свету Ланкастер. — Последний раз пил на банкете по случаю защиты диссертации. Думал, ее уже не делают.
Антон проглотил горькую крепкую, как воду. Голова сделалась одновременно легкой и тяжелой. Рвалась, как воздушный шарик, вверх, клонилась, как гиря, вниз. Антон заснул.
— …знает, как технически оформить перемену власти… — донесся до него голос Золы. — Если Центризбирком не утвердит результаты выборов, они двинут войска, уничтожат нас!
— Я залью водой правительственный квартал, уйду в леса, — возразил Конявичус— Зачем им присылать войска?
— Центр не пугают разрушения и жертвы, — ответил Ланкастер. — Никто не знает, как принимаются решения. Бывает вообще ничего не происходит, а они посылают танки, устраивают ковровые бомбометания. Для них нет правил игры. Для нас есть, и мы должны их соблюдать неукоснительно. Может пронесет. Ты не знаешь этих правил. Я знаю. Вот и все Бернатас.
— Соглашайся, Конь, — посоветовала Зола. — Пока Центризбирком не утвердит результаты выборов, вам нечего делить
— Да, но глава администрации жив-здоров, сидит в резиденции, — усмехнулся Конявичус.
— Это не имеет значения, — поморщился Ланкастер. — У него нет связи с центральным правительством, я отключил линию. Бывает, главу администрации избирают всеобщим тайным голосованием, бывает — на совместном заседании двух палат местного законодательного собрания, иногда — назначают из центра. Твоих данных нет в компьютере, Бернатас ты не входишь в «Who is who?» провинциальной номенклатуры и бизнес-элиты. Я вхожу. Теоретически меня могут утвердить или назначить главой администрации и премьер-министром провинции. Я сразу же делаю тебя вице-премьером v главнокомандующим. Ты получаешь чистые документы, входишь в совет директоров «Богад-банка», становишься миллионером и государственным человеком, Бернатас!
Антон подумал, что невозможно отыскать более государственных людей, нежели сидящие сейчас за столом в палатке при тусклом свете зарешеченной угольной лампы предатель и государственный преступник Ланкастер; главарь банды Конявичус; проститутка и душительница Зола; наконец, он — дезертир, вор и убийца. Вместе с тем не было сейчас у Антона людей ближе и роднее, нежели Зола, Конявичус и Ланкастер. Антон присутствовал при решении судеб мира — вернее, одной из его частиц, имеющей все признаки целого, — а не избавиться было от ощущения, что он вернулся в детство и, затаив дыхание, следит за карточной игрой старшеклассников. Те обычно играли на пищевые талоны. Помнится, однажды один из выигравших от избытка щедрости харкнул на талон да и прилепил ко лбу восхищенно смотревшего на него Антона. Это был талон на студень. Антон подумал, что все в жизни повторяется.
