Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса
— А должен был угадать ведьму?
— Перестаньте, иначе я рассержусь.
— Вот что испугает меня больше всего на свете.
— Не бойтесь. Вы же прыгали с нераскрытым парашютом. Вы — мой идеал. Кончится ваша беседа, я вас все равно не отпущу! Ну право же!
Илью коробило от этих слов маленькой хищницы, как он теперь думал об этой коварной заговорщице.
И тут Имма принялась плакать. Илья, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, растерянно смотрел на оголенные, худенькие, вздрагивающие теперь плечики.
— Ну почему такой рок висит надо мной! — сквозь слезы воскликнула она. — Именно он не хочет понять меня!
— Почему вас должна понимать ваша жертва, которую вы заманили в капкан, заранее приготовив сеточку, падающую с потолка.
— Это не я готовила, это они, которые угрожали мне. Я слабая и беззащитная. И вы обещали меня защитить.
— Но вы брались защитить кого угодно, — саркастически напомнил Илья.
— Да, готова! И буду вас защищать. Я останусь при вас, когда те приедут, и не дам вас в обиду, вы уж поверьте. Я хоть и маленькая, но со мной шутки плохи.
— И вы держите бандитов в страхе?
— Представьте, они даже побаиваются меня, от которой зависел весь успех их операции.
— Ничего себе, операция, — усмехнулся Ильм.
— Ну что же они не сдут! — воскликнула Имма. — Нет сил ждать.
— А вам–то чего ждать? Идите себе и займитесь туалетом или еще чем–нибудь, что вам под стать.
— Противный, я же сказала, что буду при вас, чтобы защитить, не дать в обиду.
— Больше всего на свете мечтал о такой защитнице.
— Вы мне дороги! Поймите вы это, несносный человек.
— Представить трудно.
— А вот, кажется, и они, — услышала звонок в дверь Имма, бросаясь в переднюю.
Она вернулась в сопровождении трех человек в балахонах с надетыми на голову капюшонами.
— Это наши братья, — пояснила Имма. — Они поговорят с вами, а я буду при вас, как обещала. А вы обещали открыть свои формулы.
— Простите нас, уважаемый Илья Платонович. Мы все невольники клятв, подписанных собственной кровью. Дело идет о спасении человечества, и наш долг, как и ваш, однозначно ясен.
— Сожалею, дорогой профессор, что вы вынуждены задыхаться под надетым на голову колпаком, который скрыл знакомое мне лицо, но не изменил не менее знакомого мне голоса.
— Тем лучше! Капюшоны — формальность. В этом Братстве, ставящем далеко идущие благородные цели, много формальных традиций, которые приходится соблюдать. Но перейдем к делу. Вас вынуждают к беседе с нами. И мы искренне сожалеем, что эта беседа происходит не на равных, как полагалось бы, таким ученым, как мы с вами, но что делать! У нас строгая субординация. Братья более высоких степеней диктуют нам наши поступки.
— И о чем же вы хотите вести беседу?
— Мы хотели бы узнать у вас, как можно воплотить в жизнь замысел вашего уважаемого отца и уничтожить «парниковый эффект» и вашу тайную формулу.
— Она вовсе не тайная, а общеизвестная.
— Я вас не понимаю, Илья Платонович. Речь идет об аннигиляции слоя углекислоты, вызывающей губительный «парниковый эффект», а вы говорите о чем–то общеизвестном, хотя никто, кроме вас, получить антивещество не может, и вы даже своему почтенному отцу, генералу Муромцеву, предложившему способ уничтожения «парникового эффекта», однозначно отказались открыть метод получения антивещества.
— Я сообщу вам общеизвестную формулу, после анализа которой вам уже не понадобятся никакие другие сведения об аннигиляции.
— Сгораю от нетерпения, Илья Платонович.
— Извольте. Вот вам формула Эйнштейна, связывающая энергию с массой, то есть формула перехода вещества в энергию. Е = Mс2.
— Что это означает, Илья Платонович?
— Но вы же физик, профессор. Надо думать, что и ваши спутники также физики, и, взглянув на эту формулу, вы поймете, что вам понадобится столько энергии, сколько составляет общая масса углекислоты в верхних слоях атмосферы, умноженная на квадрат скорости света.
— Мне бы хотелось услышать ваши поясняющие комментарии, Илья Платонович.
— Неудобно мне, признаться, связанному сеткой, рассуждать с вами обо всем этом. Но иду вам навстречу, чтобы убить в вас желание узнать еще что–нибудь.
— Мы не будем выяснять что–либо лишнее. Итак, речь идет о массе углекислоты в верхних слоях атмосферы и об энергии, которая потребуется для аннигиляции. Как однозначно представить себе эту массу, а также и требуемую энергию?
— Очень просто: углекислота — это СО2. Молекула углерода и две молекулы кислорода. Кислород, Бог с ним, он бы только улучшил состав атмосферы. Но вот углерод! Можно представить себе, сколько его накопилось за века сжигания топлива на Земле. И сколько энергии выделилось при его сжигании во всех видах: древесины, каменного угля или нефти. Сколько же энергии понадобится для того, чтобы разъединить это химическое соединение или еще больше для аннигиляции такого окисла. Вам, как ученому, должно стать ясным, что человечество не располагает единовременной энергией, равной многовековому ее расходу.
— Кажется, я однозначно понял вас, Илья Платонович. Действительно, аннигиляция слоя углекислоты в верхних слоях атмосферы, скопившейся за многие столетия, невозможна.
— Вот именно, Яков Борисович. И нет никакой надобности знать, как получить антивещество для аннигиляции, которую провести невозможно!
— Но как же быть? Действие «парникового эффекта» губительно.
— Надо искать совсем другие пути, в первую очередь, создание бестопливной энергетики, и сосредоточить на этой задаче все научные силы планеты и вашего Братства в том числе.
— Я думаю, что продолжение беседы в столь неудобной позе, которую вам приходится переносить, бесполезно, — решил узнанный Ильей профессор под капюшоном, — хотя бестопливная энергетика не всех устроит.
Два его спутника согласились с ним.
Он позвал из коридора троих исполнителей на «Синдиката особых услуг» и предложил им освободить академика Муромцева от сетки, приковавшей его к креслу.
Молодчики беспрекословно выполнили просьбу профессора в балахоне, только спросив, сообщил ли Муромцев свою формулу.
— Да, да, сообщил формулу, правда не свою, а Эйнштейна.
— Ах, Эйнштейна! — понимающе сказал старший из молодчиков, освобождая Илью от пут. — А того не надо брать?
— С ним не побеседуешь, — расправляя плечи и двигая онемевшими руками, заметил Илья.
— А ты обалденно здоров, приятель! — похвалил молодчик. — Я тебя еще по карате помню.
— Это же Илья Муромец! — восхищенно воскликнула Имма. — Только не уходите, умоляю вас, Илья Платонович, не уходите! Я за все отвечу!
— А снотворное осталось? — насмешливо спросил Илья.
— А если без него? — вызывающе ответила «фея».
Вернулся Илья домой под утро. Он знал, что отец встает рано и прошел в его кабинет. Платон Никандрович сидел за столом.
— Я сейчас приготовлю тебе кофе, — пообещал сын.
— Не торопись, я вижу, тебе есть что рассказать. — Они оба сели на диван, где спал генерал. Постельные принадлежности были уже сложены в ящик.
— Ну, признавайся, сынок. Почему браслет личной связи молчал?
— Было невозможно до него дотянуться.
— Объясни.
— Ты, предложивший аннигиляцию слоя углекислоты, никогда не допытывался у меня, как это сделать.
— Разумеется, я знаю важность научных секретов.
— У меня попытались вырвать этот секрет. Но я сообщил им только одну формулу Эйнштейна Е = Мс2, доказывающую невозможность израсходовать на такую операцию энергию, равную той, что получили люди от сжигания топлив на протяжении многих столетий.
— Это убедительно, сынок. Что же ты меня не надоумил?
— Напрасно жалел твое самолюбие, ваше генеральство. А их, сидя в сетке, не пощадил.
— Тогда расскажи все по порядку. Что за сетки? Почему до браслета не мог дотянуться?
Илья, ничего не скрывая, рассказал ему всю историю своего похищения.
Генерал то хмурился, то хитро улыбался.
— Так, — сказал он, — выходит, ты попал в плен к лесной фее?
— Выходит, так. Но выбрался из плена с помощью Эйнштейна.
— А я, брат, никак не выберусь. Только моя «фея» другого масштаба. Она стихи написала про наши дела.
— Ты помнишь?
— Конечно:
«Там, на загадочном распутье.Где конь падет, где Смерть права,Нехоженый, целинный путь есть.Где всаднику по грудь трава».
Хорошие стихи. И, главное, верные. Нехоженый путь, где всаднику по грудь трава, — это новая энергетика нетрадиционного использования солнечных лучей. Я пойду, кофе тебе поставлю. А я–то уж попил.
— Как попил? Ты ж только пригубил.
— А утром мне по–настоящему сварили.
— Постой–постой! Так ты не ушел вслед за этими учеными балбесами в капюшонах?
— Надо же было получить все по счету за совершенное покушение?
— И ты получил?
— Сполна, — ответил Илья.
