Яна Завацкая - Ликей. Новое время (роман второй)
Агнию вчера увезли в Соколов Ручей, прямо с похорон. Все уехали, а детей Алексей взял домой, но с ними обещала прийти посидеть Ленкина тетя, баба Ира.
Агния ему вчера какую-то книгу сунула, и вот теперь Алексей вспомнил о ней, разбирая вчерашнее детское барахло. Книга там и была, в пакете с одеждой. Агния, садясь в машину, вдруг вспомнила, вылезла, подбежала к нему. "Вам это надо обязательно почитать!" Алексей повертел книгу в руках. Так он уже ее читал, давно, правда, но примерно еще помнил, о чем речь. Соловьев это был Владимир, "Три разговора", заложенные открыткой, и еще что-то, эссе какие-то.
Девочки как раз играли в куклы - приволокли все барахло в гостиную, на столе у них был замок, а на диване роща. Алексей не возражал, пусть себе играют. Борька в детской, судя по звукам, качался на подвесной лесенке.
Надо бы к Ленке пойти. Баба Ира придет скоро, тогда уж. Алексей вспоминал вчерашнее Ленкино лицо, и ему становилось страшно. Он ее никогда такой не видел. Как она пережила ночь в больнице, одна? Он бы посидел с ней и ночь, но дети…
Без Марии Петровны будет тяжело. Но о Ленке думать - совсем ужас. Страшно, потому что полное бессилие - чем помочь-то?
Алексей открыл книгу, перелистал.
Ну да, помнится еще… пророчества про желтую опасность… приход Антихриста. Чудеса. Всеобщее благорастворение воздухов. Он заметил еще одну маленькую закладку - на этой странице несколько абзацев были жирно отчеркнуты на полях красной линией.
"Он был еще юн, но благодаря своей высокой гениальности к тридцати трем годам прославился как великий мыслитель, писатель и общественный деятель. Сознавая в самом себе великую силу духа, он был всегда убежденным спиритуалистом, и ясный ум всегда указывал ему истину того, во что должно верить: добро, Бога, Мессию. В это он верил, но любил он только одного себя. Он верил в Бога, но в глубине души невольно и безотчетно предпочитал Ему себя. Он верил в Добро, но всевидящее око Вечности знало, что этот человек преклонится перед злою силою, лишь только она подкупит его - не обманом чувств и низких страстей и даже не высокою приманкой власти, а через одно безмерное самолюбие. Впрочем, это самолюбие не было ни безотчетным инстинктом, ни безумным притязанием. Помимо исключительной гениальности, красоты и благородства высочайшие проявления воздержания, бескорыстия и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа. И обвинять ли его за то, что, столь обильно снабженный дарами Божьими, он увидел в них особые знаки исключительного благоволения к нему свыше и счел себя вторым по Боге, единственным в своем роде сыном Божиим. Одним словом, он признал себя тем, чем в действительности был Христос. Но это сознание своего высшего достоинства на деле определилось в нем не как его нравственная обязанность к Богу и миру, а как его право и преимущество перед другими, и прежде всего перед Христом. У него не было первоначально вражды и к Иисусу. Он признавал Его мессианское значение и достоинство, но он искренно видел в нем лишь своего величайшего предшественника - нравственный подвиг Христа и Его абсолютная единственность были непонятны для этого омраченного самолюбием ума."
Алексей пожал плечами. Ну да, дело, в общем, известное. Пролистнул страницу. И здесь кое-что было отмечено красным.
"Нестерпимая тоска давила его сердце. Вдруг в нем что-то шевельнулось. "Позвать Его, - спросить, что мне делать?" И среди темноты ему представился кроткий и грустный образ. "Он меня жалеет… Нет, никогда! Не воскрес, не воскрес!" И он бросился с обрыва. Но что-то упругое, как водяной столб, удержало его в воздухе, он почувствовал сотрясение, как от электрического удара, и какая-то сила отбросила его назад. На миг он потерял сознание и очнулся стоящим на коленях в нескольких шагах от обрыва. Перед ним обрисовывалась какая-то светящаяся фосфорическим туманным сиянием фигура, и из нее два глаза нестерпимым острым блеском пронизывали его душу… Видит он эти два пронзительных глаза и слышит не то внутри себя, не то снаружи какой-то странный голос, глухой, точно сдавленный и вместе с тем отчетливый, металлический и совершенно бездушный, вроде как из фонографа. И этот голос говорит ему: "Сын мой возлюбленный, в тебе все мое благоволение. Зачем ты не взыскал меня? Зачем почитал того, дурного, и отца его? Я бог и отец твой. А тот нищий, распятый - мне и тебе чужой. У меня нет другого сына, кроме тебя. Ты единственный, единородный, равный со мной. Я люблю тебя и ничего от тебя не требую. Ты и так прекрасен, велик, могуч. Делай твое дело во имя твое, не мое. У меня нет зависти к тебе. Я люблю тебя. Мне ничего не нужно от тебя.Тот, Кого ты считал богом, требовал от Своего сына послушания, и послушания беспредельного - до крестной смерти,- и Он не помог ему на кресте. Я ничего от тебя не требую, и я помогу тебе. Ради тебя самого, ради твоего собственного достоинства и превосходства и ради моей чистой бескорыстной любви к тебе - я помогу тебе. Прими дух мой. Как прежде дух мой родил тебя в красоте, так теперь он рождает тебя в силе". И с этими словами неведомого уста сверхчеловека не- вольно разомкнулись, два пронзительных глаза совсем приблизились к лицу его, и он почувствовал, как острая ледяная струя вошла в него и наполнила все существо его. И с тем вместе он почувствовал небывалую силу, бодрость, легкость и восторг. В тот же миг светящийся облик и два глаза вдруг исчезли, что-то подняло сверхчеловека над землею и разом опустило в его саду, у дверей дома. На другой день не только посетители великого человека, но даже его слуги бы- ли изумлены его особенным, каким-то вдохновенным видом. Но они были бы еще более поражены, если бы могли видеть, с какою сверхъестественною быстротою и легкостью писал он, запершись в своем кабинете, свое знаменитое сочинение под заглавием: "Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию".
Это все понятно, подумал Алексей, но к чему это она? Она подразумевает кого-то конкретного? И при чем тут все эти туманные предостережения? Не понимаю.
"Эта удивительная книга сейчас будет переведена на языки всех образованных и некоторых необразованных наций. Тысячи газет во всех частях света будут целый год наполняться издательскими рекламами и восторгами критиков. Дешевые издания с портретами автора будут расходиться в миллионах экземпляров, и весь культурный мир - а в то время это будет почти значить то же, что весь земной шар, - наполнится славою несравненного, великого, единственного! Никто не будет возражать на эту книгу, она покажется каждому откровением всецелой правды. Всему прошедшему будет воздана в ней такая полная справедливость, все текущее оценено так беспристрастно и всесторонне и лучшее будущее так наглядно и осязательно придвинуто к настоящему, что всякий скажет: "Вот оно, то самое, что нам нужно; вот идеал, который не есть утопия, вот замысел, который не есть химера". И чудный писатель не только увлечет всех, но он будет всякому приятен, так что исполнится слово Христово: "Я пришел во имя Отца, и не принимаете меня, придет другой во имя свое, того примете". Ведь для того, чтобы быть принятым, надо быть приятным".
"Грядущий человек был выбран почти единогласно в пожизненные президенты европейских соединенных штатов; когда же он явился на трибуне во всем блеске своей сверхчеловеческой юной красоты и силы и с вдохновенным красноречием изложил свою универсальную программу, увлеченное и очарованное собрание в порыве энтузиазма без голосования решило воздать ему высшую почесть избранием в римские императоры. Конгресс закрылся среди всеобщего ликования, и великий избранник издал манифест, начинавшийся так: "Народы земли! Мир мой даю вам!" - и кончавшийся такими словами: "Народы земли! Свершились обетования! Вечный вселенский мир обеспечен. Всякая попытка его нарушить сейчас же встретит неодолимое противодействие. Ибо отныне есть на земле одна срединная власть, которая сильнее всех прочих властей и порознь, и вместе взятых. Эта ничем не одолимая, все превозмогающая власть принадлежит мне, полномочному избраннику Европы, императору всех ее сил. Международное право имеет, наконец, недостававшую ему доселе санкцию. И отныне никакая держава не осмелится сказать: война, когда я говорю: мир. Народы земли - мир вам!"
Алексей пролистнул до конца. Ну да, пророчество. Больше ничего красным отчеркнуто не было. Но он помнил дальнейший текст, оказывается, довольно хорошо - как сатанинский избранник вызвал представителей трех основных христианских конфессий, предложил им различные блага на выбор, и православный старец сказал, что главное в христианстве - это сам Христос.
- Пап, а можно мы вазу возьмем? - спросила Маша, - это у нас будет дворец.
