Кристина Тарасова - Карамель
Мне хочется узнать, кто из них с поверхности, а кто родился в Остроге, но подобной возможности не представляется: Серафим и Б-Нель разгоняют всех по своим работам. Единственный, кто остается со мной в комнате — Лоло.
— Я предсказательница, — заявляет она, когда я приземляюсь на диване рядом.
Б-Нель убегает подключать камеры видео наблюдения через компьютер, а Серафим повторяет кому-то в коридоре план действий.
— Не верю в это, — отвечаю я, ничуть не боясь обидеть Лоло.
— Дай руку. — Она вытягивает свою ладонь впереди себя, и тогда я кладу свою руку поверх ее. Думает, не соглашусь? пускай покажет, что умеет. Точнее, что НЕ умеет!
Она сжимает свои пальцы и закрывает глаза.
— Я вижу воду, — шепчет женщина. — Мутная вода, похожая на кисель.
Замечаю ухмылку, а сама хмурюсь, в попытке выдернуть руку шевелю пальцами, хочу выскользнуть и сбежать.
— Сладкая девочка с желчью внутри, — улыбается она. — Так ты о себе думаешь? Это правда…
Заходит мой спаситель — в который раз, но Лоло не отвлекается на него.
— Ты потонешь в грязи этого города, — шепчет она. — Потонешь в этом мире, в грязи, потонешь и…
— Довольно, Лоло, это не смешно, — заступается за меня Серафим, подходит и выхватывает мою руку из ледяных пальцев женщины. — Мы со всем справимся, не надо ничего усложнять.
Я замечаю напряжение между ними: если они не дружны, то почему бы им не разойтись? Серафим — главный в резиденции, это видно, зачем он держит женщину, если может прогнать ее?
— Пойдем, Карамель, еще раз обсудим твою работу.
Я следую за ним, и мы останавливаемся около главного входа резиденции. Разговор с Лоло сгустком остается в душе — откуда ей было знать про мои мысли, если ни разу фразы эти не было озвучены ни в одном интервью?
— Ты готова к встрече с семьей? — отвлекая, спрашивает меня Серафим, но тема для смены беседы выбрана неудачная — одна ложка дегтя, вторая.
Слишком неожиданно, неужели он готов подняться на поверхность прямо сейчас?
— Готова, — вру я.
— Ни с кем не прощайся, ладно?
— Ну, — мычу под нос и выдерживаю паузу. — А почему?
— Мы никогда не прощаемся друг с другом, но всегда возвращаемся. Такова традиция.
Мы останавливаемся у шкафа в коридоре, где Серафим надевает куртку.
— Ты в этом и пойдешь? — спрашивает он, указывая на мои майку и джинсы.
— У меня другого нет, — угрюмо кидаю я.
— Тогда ладно. Просто, когда ты идешь сбоку, кажется, что меня преследует Б-Нель, — посмеивается юноша. — Так непривычно… Она ведь никогда не поднималась на поверхность после того инцидента… Вы с ней очень похожи.
«Надеюсь, что только внешностью и фигурой», подмечаю я.
— Вы подружились?
Серафим дает мне чью-то куртку, и мы уходим.
Шагаем по тропинкам между домами — опять светит солнце. Изредка вижу людей, которые ходят от участка к участку: они не обращают на нас внимания, не обращают внимания на меня; все иное — это непривычно. Мы равны.
— Вчера хорошо провели время, — отвечаю я. — Очень хорошо.
— Она много о тебе говорила. Просила сильно не загружать, и я пообещал беречь тебя.
Искренне улыбаюсь Серафиму, потом удивляюсь этому и вдруг вспоминаю свой дурной сон. Спрашиваю о том, снится ли ему что-либо и когда-либо.
— Да, бывает, — протягивает в ответ юноша, — я вижу, как плаваю.
— Плаваешь? — переспрашиваю я.
— Мне нравится это, люблю воду. Даже в искусственном водоеме некогда купался.
Не могу поверить… — начинаю спорить с ним, мотая головой, и выражать полнейшее несогласие, после чего сдаюсь и киваю юноше.
— А повторяющиеся сны у тебя есть?
Я пытаюсь разобраться в смысле моего сна — почему я постоянно тону? почему вода вечно поглощает меня и забирает к себе? отчего? Серафим замирает, обдумывает, смакует на языке разные ответы, но с оглаской ни одного из них не торопится. Мы оказываемся у арки, и я опять смотрю в сторону Солнца — его вечно улыбающаяся персона вдыхает в меня жизнь. Серые тучи вновь сгущаются над верхними этажами Нового Мира — я наблюдаю за этим и несколько горюю: горюю от того, что приходится возвращаться.
— Один есть, — тихо проговаривает Серафим.
— Ты не хочешь рассказывать о нем? — Выведываю причину его резкой смены настроения.
— Не то чтобы… Мне снится девушка — она держит на руках маленького котенка, но я никогда не вижу ее лица. Котенок начинает брыкаться, но она останавливает его, слегка прихватывая за горло. Я наклоняюсь к ней и целую в висок, а потом тут же просыпаюсь.
— У тебя есть пара?
— Нет.
— Может, ты влюблен? — предполагаю я.
— Это уж вряд ли.
Я пытаюсь.
В метро мы ждем поезд, Серафим повторяет, какие указания раздал другим членам команды, меня ждут несколько незатейливых историй о жизни в Остроге и забавные истории, случавшиеся на Золотом Кольце, но дергает меня — изнутри, на уровне сердца, — тот рассказ, когда юноша роняет факт знакомства с Ирис. Обмолвившись, он говорит, что знаком с моей подругой, про которую я рассказываю — припоминаю нелепый момент с ее подарком-уколом на мой день рождения.
— И где же вы повстречались впервые? — спрашиваю я, представляя то, каковы же реальные размеры Нового Мира — крошечный участок земли, где собраны все те, кто друг друга знает или хоть раз как-то пересекался, говорил или взаимодействовал, а безучастный люд — декорации.
— Я припарковался на посадочном месте около одного из отделов Золотого Кольца, — повествует мой друг. — Ирис стояла неподалеку, как сейчас помню короткую шубку на ней и оголенные ноги как у курицы, которую посадили на вертел. — Сравнения его заставляют меня прыскать от смеха в кулак. — Я вышел из машины, а она окрикнула меня как-то… глупо так. Счастливчик, что ли. И попросила закурить. — После слов этих мысли мои расходятся на две параллели: обращение было бы очень в стиле подруги, но вот второе… табачная продукция, как и алкоголь были запрещены — в общественных местах беспрекословно под строжайшим табу, а если выискать это на дом — надо постараться. Никогда бы не подумала, что Ирис курила. — Я, конечно, остановился рядом с ней, спросил имя, на что она оторопела, — продолжает свой рассказ Серафим. — Я попросил ее не волноваться, ибо вопрос мой оправдан личным интересом. «Ирис — как конфеты, которые вряд ли сейчас найдешь» — ответила она и опять улыбнулась. Знаешь, Карамель, твоя подруга, несмотря на небольшую разницу в возрасте — а, кажется, она младше тебя — чертовка та еще. И, сидя потом в ресторане с ней, я решил, что она из тех, кто собирает множество мужчин, озирающихся ей вслед. Никогда не замечала подобного в подруге? — улыбается юноша, наблюдая за моим резко переменившимся выражением лица; признаться — я сама никогда не интересовалась жизнью Ирис, ее привычками и интересами.
— Вы были в ресторане? — Как с полки статуэтку роняю я, перебив своего друга.
— Да, в этот же день, в ту же минуту знакомства, — смеется Серафим. — Охотница….шла так, словно каждым ударом бедер хотела снести пол защитной стены — вульгарная девушка. Я напоил ее кофе в одном из ближайших ресторанов и за нашим разговором велел не тащить в рот всякую дрянь. — На мои округляющиеся глаза юноша добавляет: — Подразумевал я сигареты, но, думаю, поняла она меня хорошо.
Такой крохотный Новый Мир…
По приезду мы идем через мост на Золотое Кольцо; впервые я пребываю в самом низу магазинов. Здесь грязно, народ как тараканы: снуют друг перед другом, наползают друг на друга, суетятся, толкаются, спешат, света мало — по фонарю висит через магазин, товар на открытых витринах выглядит страшно. Пробираемся сквозь толпу, моя одежда схожа с их одеждой, лицо я прячу за волосами. Серафим ведет меня, и мы не доходим до верхушки Золотого Кольца несколько пролетов.
— Садись в машину, — слышу я и получаю кивок в сторону автомобиля, припаркованного у посадочного места — единственного на весь этаж.
— Это твоя? — удивляюсь я.
— Наша. Исключительно для работы, — отвечает парень, — поэтому давай не будем разбивать ее или скидывать вниз?
Не понимаю шутку и серьезно киваю — Серафим смеется. Он рассказывает о том, что у них множество разнообразных машин по всем точкам города: разные районы, разные предприятия, разные владельцы, но все их объединяет одно — принадлежность к фирме «Циклоп». Я о такой не слышала, посему особого внимания этому не уделяю. Автомобиль же, который в действительности принадлежит Серафиму и является его личным, тот серебристый мустанг без крыши — первый увиденный мной.
Мы садимся и отправляемся, я признаюсь в том, что боюсь быть замеченной и узнанной — не людьми, а проклятыми камерами, которые распиханы по всему городу и млеют над людскими головами, пока те ничего не ведают. Серафим успокаивает меня тем, что пока управляющие признают меня без вести пропавшей, сбежавшей или убитой — намеренно искать мою персону не захочет никто, ибо тогда один из кирпичей управляющих падет, и понесет за собой волну разрушений — нельзя противоречить самим себе. Однако, если я совершу какую-либо покупку, и камера засечет меня, или некто из прохожих признает во мне Карамель, никто не поднимет дебош и не побежит делать репортаж о том, что дочь Голдман жива-здорова, а все сказанное ранее — цирк; они объявят слежение, и тогда городские камеры намеренно будут наблюдать за моим перемещением. Вот хитрые черти! Но пока я ехала на автомобиле, числившимся на человека, никак ко мне не относящегося, все было в порядке — главное прятать лицо под волосами и не привлекать внимания громкими речами.
