Богдан Петецкий - Люди со звезды Фери

Напротив дюны, которую мы покинули с такой поспешностью, океан отступал. Не отступал. Не было заметно никакого видимого движения. Просто образовывалась пустота с гладкими, вертикальными, растущими с расстоянием стенами воды. Воды! Скорее — разбавленного молоком жидкого серебра. Изолированное таким способом пространство имело форму треугольного клина, нацелен его острием к горизонту. В конце этого острия, метрах в ста от берега, что-то зашевелилось.

— Жиль! — донесся до меня растерянный голос Гускина.

Я даже не покосился в его сторону. Сейчас не до этого.

— Дай зонд, — бросил я.

— Зонд! — отозвался динамик.

На этот раз я не стал представлять, чем занят Сеннисон у себя в кабине. Скорее, мне хотелось бы закрыть глаза и открыть их только тогда, когда тут, на экране, появится приближенное изображение океана.

Да. Это были люди. Три фигуры, тяжело бредущие по обнажившемуся дну моря. С характерными утолщениями вакуумной экипировки.

Люди.

Бред. Новые дьявольские штучки расы, заселяющей эту симпатичную планету.

Трудно даже сказать: люди. О знакомых так не говорят. А этих людей я знал. Знал фигуру того, кто шел первым. Ее невозможно забыть, если ты видел ее хоть раз в жизни. Этот наклон вперед. Сутуловатость, а точнее — излом в том месте, где начинается шлем.

Реусс. Биохимик, создатель теории информационного стыка, первый навигатор «Анимы».

Реусс. Когда он шел, то его необычайно длинные руки раскачивались взад и вперед, как старинные маятники. Казалось, ему стоит немалых трудов удерживать их над поверхностью земли.

Теперь виднелся в них какой-то поблескивающий, темный предмет.

— Дай сигнал! — бросил я, ударив пальцем по клавише фотонного прожектора, и добавил: — Кислород.

Гускин развернул кабину. Руки его порхали над пультом распределителя как запрограммированные.

Из подлокотников кресел высунулись эластичные щупальца, поддерживающие шлемы. Вдоль наших тел зашевелились антенны контрольных автоматов. Установка касок, подключение энергоцепей, проверка герметичности скафандров и аппаратуры связи — на все это не потребовалось и пяти секунд. В висках зашумело, как всегда в первые минуты после перехода на замкнутую систему жизнеобеспечения. Панцирные стены кабины бесшумно ушли внутрь. Вспышка ослепила меня. Я неосторожно повернулся лицом к фотонному прожектору, из которого через неровные промежутки времени били серии сигналов. Не было необходимости проверять, заметили ли люди на океанском дне, обнажившемся как в сказочке о Черноморе, эти неизмеримо тонкие нити, в течение тысячных долей секунды соединяющие прибрежные дюны с линией горизонта. Они не могли их не заметить.

Когда зрение вернулось ко мне, я уже бежал со всей скоростью, которую позволяло мое обмундирование. Надо мной полыхнуло, я не обратил на это внимания, вскарабкиваясь по склону первой дюны, с трудом вытаскивая ноги из мелкого песка. Береговая линия описывала дугу, пологую, но и она показалась мне слишком длинной; я пустился напрямик. Но не пробежал и ста метров, как на моих висках сомкнулись узкие, кольчатые крепления. Я бросил взгляд на указатель, вмонтированный под козырек шлема и увеличил подачу кислорода. Я бежал. Споткнулся, полетел вперед, оттолкнулся руками от мягкой поверхности, зашатался и понесся дальше. Видеть я ничего не видел. Оставалось преодолеть два последних крохотных холма. И только сейчас я сообразил, что делаю глупости. Бежать следовало по пляжу.

Я взобрался на очередную дюну. И тотчас снова увидел их. Они были не дальше, чем в двадцати шагах. Даже, вернись сейчас море, они оказались бы на суше.

Реусс заметил меня. Замер. Я остановился и крикнул. Помахал ему рукой. Он не отвечал. Он какое-то время вообще ничего не предпринимал. Даже не повернулся к двоим остальным. Потом, словно принял решение, поднял руки. Теперь я имел возможность более подробно рассмотреть то, что он в них держал.

Я снова закричал. Теперь я видел его совсем отчетливо, сквозь прозрачный щиток шлема я узнавал черты его лица. И тут он неожиданно опустил руки, поглядел прямо перед собой, в сторону возвышения, с которого согнал нас «странствующий склон», и двинулся дальше. Остальные последовали за ним.

Мне это не понравилось. Не понравилось нечто неестественное в их движениях, в манере двигать руками, в неторопливых, словно бы размеренных шагах.

Поразмыслить над этим я не успел. Мое внимание привлекло уловленное краем глаза движение в районе соседней дюны. Словно весь гребень ее несколько сместился в направлении моря.

Я пригляделся повнимательнее.

Прямо подо мной, в центре ближайшей котловины грунт начал вспухать.

Я оцепенел. В воздухе установилась идеальная тишина. Даже ветер утих.

Склон набухал на глазах. Точнее, не сам склон. Его тончайший, поверхностный слой. Словно он был соткан из эластичной материи, под которой кому-то вздумалось теперь надувать воздушный шарик. Размером с дом.

И неожиданно вся дюна, вместе с выпирающим из-под нее пузырем, метнулась в мою сторону.

— Жиль! Жиль! — Крик Сеннисона чуть не расколол мне череп.

Он видел. Тем не менее я резким движением головы вогнал в шлем контакт аварийной сигнализации. Уже на бегу, несясь быстрее, чем минуту назад. У меня даже излучателя не было. Я о нем и не подумал, выбираясь из вездехода на встречу с людьми.

— Ко мне, Гус! Ко мне! — закричал я.

И немедленно услышал:

— Сейчас, Жиль.

В голосе Гускина слышалось облегчение. «Не слишком ли рано?» — мелькнуло у меня в голове.

Слишком рано. Мне в спину ударила стена расширяющегося с чудовищной скоростью газа, под веками заполыхали красные солнца, крутясь, я перелетел через вершину холма и потерял сознание.

Не знаю, как долго это продолжалось. Но не особенно. Иного не допустила бы вмонтированная в скафандр аппаратура. Но мир, который я увидел, очнувшись, был так не похож на мир запомнившийся, что вполне могли пройти годы.

У планеты оказалась подходящая атмосфера. Случись по-другому, меня бы уже не было. От колен и ниже моего скафандра остались одни лохмотья. Пояс был сорван. Только шлем, когда я осторожно ощупал его пальцами, казался неповрежденным. Его аппаратура действовала нормально. Уцелели сигнальные индикаторы. Один из них, мерцая лихорадочным пульсом, давал знать, что скафандр поврежден.

Я поглядел перед собой и поразился. С невольным страхом провел пальцами перед глазами. Опять наткнулся на поверхность шлема и успокоился. Помотал головой. Это не помогло.

Услышал глухое гудение. Вскочил на ноги и напрягся. Напрягая зрение, выставил перед собой руки, словно собираясь смягчить предстоящий удар. Но ничего не произошло.

Я переждал с минуту и огляделся. Дым. Я был заключен в тесном, черном коконе. Стенки его были сотканы из узких полосок, но света между ними проникало недостаточно даже для того, чтобы разглядеть собственные руки.

Датчик излучения не шевельнулся. Индикаторы молчали. Значит, излучатели не имели с этим ничего общего. Удар последовал снаружи. С суши или с океана? Не так и важно. Раз они не были знакомы с термоядерным оружием… по крайней мере, раз они его не использовали.

Я поднялся и вызвал Гускина. Он не отвечал. Антеннки скафандра, скорее всего, все-таки не выдержали. Меня успокоило зрелище голубой ниточки пеленга, перечеркивающей миниатюрный экран под креплениями шлема. Направление.

Я с трудом выбрался наружу. Это движение сопровождалось звуками, словно лопались удерживающие меня много лет веревки. Я почувствовал, как земля выскальзывает у меня из-под ног и на мгновение зажмурил глаза.

Все же я шел. Причем — не в направлении вездехода. Глупость, но дым этот, или что там было, создавал иллюзию безопасности.

Я шел в противоположную сторону. Туда, где только что были люди. Я уже приблизительно понимал, что именно произошло. В любом случае, не я был объектом нападения. Я бы не сумел защититься. На это у меня не было ни единого шанса. Если же я жив, значит, все представление разыгрывалось между «странствующими склонами» и Реуссом с его товарищами.

Только тут я понял, что даже не разглядел их как следует. И не мог бы теперь определить даже то, шли ли за биохимиком мужчины или женщины. На «Аниме» находились две специалистки, совсем недавно появившиеся на Базе, Иба и Нися.

Впереди посветлело. Я сделал еще два шага и остановился. Носки моих ботинок коснулись неподвижной поверхности океана.

В дыму мигали слабые отблески. Я вспомнил об облаках, повисших над планетой, о просветах в их клубящейся массе, словно в тех местах небо желтым пламенем.

Я свернул и пошел вдоль пляжа. Брел я не спеша, стараясь придерживаться береговой линии. А потом, в метре перед собой, обнаружил темный, угловатый силуэт. Я сделал еще шаг вперед и оказался на полном свету. Стена дыма осталась позади. До самого предела видимости расстилалось пространство, на котором ничего не происходило. От черных колодцев в океане не осталось и следа. Горные склоны и широкие откосы, ведущие к самым вершинам, покоились в неподвижности. Даже самый слабый шелест не нарушал тишину.