Михаил Антонов - Божий Суд
Ведь от меня прежнего до этого момента только мое сознание еще и существовало. Так что же, может именно наше сознание мы и определяем как душу? На этот вопрос я пока еще не знал ответа.
Валерий сидел передо мной молча и с любопытством смотрел на меня. Вряд ли он мог в точности читать мои мысли, но судя по всему, догадывался, о чем я думаю.
— А ты дозреваешь, — произнес он, как только я перестал думать о себе и обратил свое внимание на него.
— Как это? — спросил я.
— В этом и заключается твое отличие от тех душ, что ты видел в приемной. Сначала ты вроде как они. Ни внешне, ни внутренне ничем не отличаешься, но чем больше здесь находишься, тем больше начинаешь понимать. Здесь в тебе просыпаются все предыдущие знания, которые ты приобрел за все свои прошлые воплощения или реинкарнации, если тебе это слово понятнее.
— Так что, я уже жил на Земле?
— Да, и наверное неоднократно. Это можно выяснить по уровням, пройденным тобой.
— Ничего не помню, — признался я.
— Да сейчас это и не важно, — ответил мой собеседник. — Перед уходом возможно вспомнишь. Если захочешь уходить.
— Куда уходить?
— Куда, куда — на Землю. Но это все, если суд пройдешь нормально.
— Так что, меня еще могут оживить? — удивился я.
— Нет, конечно, — возразил Валерий. — Кому это надо. Начнешь все заново с пеленок, с чистого листа, так сказать, с нового сознания. Как говорят в некоторых местах: "на свободу с чистой совестью".
— Ничего пока не понял.
— Поймешь. Да вот сейчас можно пролистать твое дело и на твоем же примере пояснить. Хочешь? — спросил он.
Я кивнул головой и сказал:
— Давай попробуем.
Валерий снова взял мой пластиковый пакет и положил его на стеклянный экран, вмонтированный в его рабочий стол. Точь в точь такой же, как в регистратуре.
Пакет снова засветился алым цветом.
— Цвет свидетельствует о категории души, — начал он свое пояснение.
— Это я уже понял, — ответил я.
— А вот теперь мы определим твой уровень… О, у тебя был четвертый.
— И что это значит?
— Ты должен был заниматься развитием своих творческих задатков. Писать, рисовать, ваять, снимать фильмы, быть артистом или музыкантом, выступать с концертами, — ответил мне Валерий, — было такое?
Несколько озадаченный я недоуменно произнес:
— Не совсем. Насколько помню, ни артистом, ни художником я не был. И как-то даже не тянуло. Работал обычным инженером, и меня это вполне устраивало. Я даже не был изобретателем и рационализатором, просто тянул профессиональную лямку и выполнял то, что от меня требовали. Хотя, в одном месте свербило, и я пописывал.
— Стихи?
— В основном прозу. Мне казалось, что проза у меня получается лучше, хотя и стишками баловался, особенно когда на знакомых дам хотел произвести впечатление.
— Ну и как успехи?
Валерий смотрел на меня не без интереса.
— Дамам нравилось, а вот редакторам почему-то нет, — ответил я. — Несколько раз я пытался вступить на тропу большой литературы, посылая рукописи в различные издательства и «толстые» литературные журналы, но на все мои обращения мне только один раз пришел вежливый отказа, а из остальных мест даже не соизволили ответить.
— Не, ну значит ты, все-таки, хоть что-то пытался сделать?
— Да, но, видимо, не слишком настойчиво. Мне это могут поставить в вину?
— Могут, — вполне серьезно ответил Валерий.
И я понял, что действительно могут и поставят. Впервые я почувствовал какое-то беспокойство. Знакомое с детства сочетание слов — " Божий суд" наконец-то произвело конкретное впечатление, это впечатление и поселило в душе беспокойство.
— Ну вот и попробуй обосновать свои аргументы, когда тебя об этом спросят, — посоветовал мне Валерий, почувствовав мое напряженное состояние.
И, видимо, пытаясь отвлечь меня от размышлений, он продолжил свой рассказ:
— Итак, как я говорил, ты проходил четвертый уровень. Достаточно высокий. Первый — самый легкий. Либо за счет безгрешной жизни, либо по праву рождения ты должен был попасть в состав избранных. Попасть в избранные по праву рождения — это скорее исключение, чем правило. Для этого нужно, чтобы твоими родителями оказались двое избранных более высокого уровня- второго или даже выше. А это событие маловероятное. Их так мало на этой земле. Проще, за счет безгрешной жизни.
— Безгрешной жизни? — удивился я. — Кем же надо быть? Монахом?
— Совсем нет, — ответил мой собеседник. — Монахом — это перебор. Вера- это во втором уровне. Чаще всего это происходит, если ты просто не дожил до той поры, когда грешат. Хотя, впрочем, всякий из вновь живущих имеет право на избранность, и совсем не обязательно для этого умирать в младенчестве. Можно прожить долго, по земным меркам, и заслужить это право, но жить надо порядочно.
Только трудно это.
Он опять положил мою папку на свой экран и сделал действие, похожее на перелистывание страницы.
И я увидел самые яркие страницы своей первой судьбы: я — восьмилетний мальчишка — стою на каком-то высоком косогоре. За спиной вздымаются заросшие лесом горы, а внизу бежит быстрая и холодная речка, голубая-голубая под заливающим все солнечным светом. А дальше, за рекой наше село с приземистыми домишками и высокой церковью с зелеными куполами. Рядом со мной другие мальчишки, мы вместе пасем коней. Ребята болтают о чем-то, смеются, а я, не слушая их, заворожено любуюсь окружающим меня прекрасным миром…
Все это было достаточно давно, где-то в конце 19 века. Потом я увидел мать. Она любила и баловала меня младшенького. Были у меня еще два старших брата и сестра, и отец — строгий, высокий черноусый мужчина, почему-то всегда с топором за поясом…
Валерий снова убрал папку с экрана.
— Это твое последнее лето. 1867 год. Осенью этого года во время сплава леса — твой отец был лесорубом и сплавщиком — ты упал с плота и утонул, не дожив до девятого дня рождения трех недель.
И так почти все мы. Я тоже в первой жизни прожил недолго, умер от тифа.
— Значит, попадание в наши ряды — это судьба всех рано умерших детей?
— Тот пацаненок, про которого ты сейчас подумал, такой участи не удостоится. Даже ребенку не позволено нарушать заповеди.
Я не удивился тому, что Валерий прочел мои мысли о мальчишке- токсикомане, виденным мной в регистратуре.
— Какие заповеди? Библейские? — не без иронии поинтересовался я.
— Это скорее наши заповеди в несколько искаженном, упрощенном виде вписаны в библию, а не наоборот, — достаточно сурово ответил мне Валерий.
И тут же без паузы он добавил:
— Сложней пройти второй уровень. Это уровень веры и убеждений. Тут у каждого свой путь. Самая закавыка в том, что ты получаешь все, чтобы не пройти его. Искушения на каждом шагу.
— Проделки дьявола? — поинтересовался я.
Мой собеседник только улыбнулся.
— Дьявол, как субъект — падший ангел, не имеет к этому никакого отношения, — пояснил он. — Ведь дьявол он не вне, он внутри нас. Всякое благо сверх меры является искушением. Дьявольским искушением. Когда тебе все дано от рождения: сила, молодость, красота, богатство, власть, трудно быть скромным и обходиться минимумом. Именно в этом — искушение. Зачем трудиться, когда ты можешь просто эксплуатировать то, что дано тебе от природы. Главное на этом этапе выработать в себе упорство, терпение, трудолюбие и закрепить в своем характере те же заповеди. Нужно твердо усвоить, что можно, что нельзя, как можно поступать, а как нет. На этом этапе самый большой отсев. Процентов девяносто пять новых избранных прекращают свое существование во второй жизни, не получая нового тела для третьей. Ведь совсем не трудно умереть в младенчестве или детстве, не совершив грех. Трудно так прожить целую жизнь. Ну а что касается тебя, то ты выбрал путь служения господу.
От вновь положенного Валерием на экран пакета и возникшего при этом красного свечения мысли мои прояснились и я, как и в прошлый раз увидел второй этап своей судьбы.
Немецкий поселок где-то возле Николаева, на юге Малороссии.
Меня зовут Хайнрих, — я средний сын Фердинанда Горха. Мой отец — полноватый краснолицый мужчина- богатый, крепкий хозяин. У него пашня, скот, батраки. Мать — тихая забитая женщина, свято соблюдающая традицию трех немецких «К»: дети, церковь, кухня. Видимо, именно в нее я довольно тихий и религиозный. В отличие от других детей мне нравится ходить в кирху. Нравится торжественность обрядов, одеяния священников, запах свечей. Я выучил все молитвы и знал все обряды, совершаемые в нашей церкви. А через некоторое время по просьбе матери отец разрешил мне стать служкой в церкви.
Ему не очень нравилась эта идея, по его мнению и в его хозяйстве мне бы нашлось дело. Нужен и свой агроном, и свой ветеринар, и есть возможность отдать меня — очень способного в учебе мальчика в любой университет, но, скрепя сердцем, он согласился с матерью и моим желанием, надеясь, видимо, таким образом, через меня, заключить с Господом Богом взаимовыгодную сделку. Для отца это едва ли не единственная возможность соблюсти долг христианина, поскольку жить он любил не особо оглядываясь на заповеди Господни: и служанки от него беременели, и выпить он был не дурак, и объедался сверх меры, однажды даже до апоплексического удара…
