Анатолий Курчаткин - Счастье Вениамина Л.
— Бросьте на хрен, сматываемся! — крикнули им, но эти двое уже ничего не слышали…
Они вцепились друг в друга, кусали, рвали когтями, набитые их сумки отлетели в сторону, из разорванных карманов вылетали наружу банки, пакеты, свертки. Кто из них был кто, уже было не понять, не разобрать. Остальные погромщики все выбрались на улицу, разбежались, таща свою поклажу, в разные стороны, исчезли из поля зрения, а эти все дрались, рвали друг друга, вывалились из окна на асфальт, и асфальт вокруг сделался мокр от крови. Один неожиданно поскользнулся, опрокинулся на спину, и его противник не упустил своей возможности. В тот же миг он оказался на упавшем, морда его утонула в оголившейся шее неудачника, раздался хруст раздираемых сухожилий…
Вениамин Л. впрыгнул в окно — победитель, покачиваясь от потери сил, еще собирал в сумки свою рассыпавшуюся добычу. Но один и в таком состоянии он теперь был не страшен.
Слюна, переполнявшая рот, просила схватить, ощутить языком, небом что-нибудь особое, что-то такое, что даст наслаждение, которое ни с чем невозможно будет сравнить, сотрясет организм до основ, достанет до дна всех чувств.
Вениамин Л. схватил с полки бутылку с соком — и отбросил. Нет, это было не то. Схватил целлофановую упаковку с нарезанным лоснящимся сыром, разодрал ее — и тоже отбросил. Сыр также был не то. Не то была нарезка ветчины в пакетиках, зеленые оливки в прозрачной пластмассовой банке, творог, сметана, йогурты… То есть все это было то, достанься Вениамину Л. эта еда в другое время, он бы схряпал ее — только летели ошметья от упаковок, но сейчас, здесь в магазине, где было столько всего… сейчас нужно было иное!
Мясо, громадными кусками, пластами антрекотов, лангетов, лежавшее в прозрачных витринах-холодильниках, — вот что ему было нужно. Вениамин Л. увидел это роскошество — и сразу все стало ясно.
Он подскочил к мясному прилавку, перемахнул через него, торопясь, обломав ноготь на указательном пальце, откинул в сторону створку, выцарапал изнутри первый попавшийся в руки кусок и впился в него зубами.
О, это было то, самое то. Наслаждение, пробившее Вениамина Л., достигло, казалось, каждой клетки его организма. Урча, задыхаясь, пузыря изо рта слюной, он рвал мясо на мелкие куски и, не жуя, глотал их. Как это было здорово — есть мясо не жуя. Просто восхитительно. Почему раньше, когда ему перепадало что-нибудь мясное, он не догадывался есть не жуя.
В соседней витрине лежала свинина. Вениамин Л. перебежал туда, распахнул створку, вытащил кусок шейки на кости и принялся за него.
Как в магазине появилась милиция, он не заметил. Вдруг вокруг затопали, загрохотали, он поднял глаза и увидел, что прямо на него несутся, перемахивая через прилавок, двое в форме. Рванулся от них в сторону, но бежать было некуда — стена, мгновение — и он уже лежал на полу, давясь непроглоченным куском мяса, и ему заворачивали за спину руки.
— Это не я, не я! — замычал он, осознавая с отчаянием, что труп хозяина магазина могут повесить на него. — Это все эти… не я!
Ответом ему было — удар тяжелым форменным ботинком по ребрам. И после короткого перерыва — еще один.
— Не гунди, падла! Попался — значит, попался!
Вениамин Л. осторожно, чтобы не получить нового пинка, вывернул голову, скосил глаза, чтобы увидеть вершителей своей судьбы, и его оглушило: милиционеры в пятнистой боевой форме были полулюдьми-полукрысами. Верхняя часть лица у них была совершенно крысиная, нос плавно переходил в верхнюю губу, жестко топырились в стороны крысиные метельчатые усы, а нижняя являла собой абсолютно человеческий подбородок. Словно они превращались из крыс в людей. Или наоборот: из людей в крыс. Вениамину Л. невольно вспомнился глава города в машине.
— Теперь поднимайся! — снова засадил ему ботинком по ребрам.
Потом, когда его выводили из магазина на улицу, держали с расставленными ногами около стены, везли на заднем сиденье джипа в участок, его били не переставая, и когда, наконец, толкнули за решетку в камеру, Вениамин Л. был одним вопящим перекрученным жгутом боли, а лицо у него, он чувствовал, превратилось в кровавую вспухшую лепешку.
— Коронно они тебя, — сказала, промакивая скомканным платком ему кровь, текущую из рассеченных бровей, соседка по камере — по-уличному накрашенная девица в профессионально короткой юбке. Поплевала на платок и продолжила ухаживать за ним. — Оборзели совсем после этого закона об эволюции.
— Какого такого закона? — прошевелил разбитыми губами Вениамин Л. Он насторожился. Тот разговор с хирургом, зашивавшим ему раны на руке, крепко сидел в памяти, и что же, выходит, закон, о котором говорил врач, принят?
— Того самого закона, — снова поплевала на платок девица. — Проголосовали, приняли, опубликовали — будто они высший этап эволюции. Они высший, мы низший, и что они хотят, то и делают.
— Но они же вроде бы… вот эти, которые меня… они не совсем эти, — проговорил Вениамин Л.
— А хрен знает, кто они есть, — ругнулась девица. — У них тут всякие водятся. И полностью люди, и полностью эти. Вон посмотри — на дежурстве сидит, и около.
Вениамин Л. лежал на полу, она помогла ему приподнять голову, и через решетку камеры он увидел: тот, что сидел за столом дежурного, был человеком, а пасшийся рядом, ходивший от стола к двери и обратно, поигрывавший дубинкой в руках, — полная крыса.
— Но вообще они тут, в основном, эти, — сказала девица, опуская Вениамину Л. голову обратно на пол. — Уж я знаю, что говорю. И каждый день этих все прибавляется.
Дежурный за столом вызвал Вениамина Л. составлять протокол о задержании много часов спустя — когда на улице была уже ночь. О том свидетельствовала входная дверь, когда открывалась: за нею была чернота, и только крыльцо освещал мерклый фонарь.
— Давай рассказывай, как оно было, — сказал дежурный, выведя крупно вверху листа «Протокол задержания» и откладывая ручку. — Как оно было! — поднял он указательный палец.
Вениамину Л. и не было надобности ничего выдумывать.
— А почему сырое мясо жрал? — с подозрительностью спросил дежурный, когда Вениамин Л. дошел до момента, как после бегства погромщиков он вскочил внутрь.
— Не знаю. — Вениамину Л. и здесь не требовалось ничего выдумывать. — Жрать так хотелось. Так давно мяса не пробовал…
Дежурный выматерился. И тотчас заоглядывался по сторонам — будто боялся, что кроме Вениамина Л. его услышит кто-то еще.
Но они сейчас были тут вдвоем, больше никого. А тот, другой, крыса, ушел в дальний конец коридора и спал там на топчане.
— Значит, слушай, — сказал дежурный, понизив голос. — Дело твое швах, тебя взяли на месте, тебе и отвечать. А с этими, — он сделал рукой движение около своего лица, изображая крысиную морду, — все равно никто связываться не станет. Особенно теперь, после закона. Слышал о законе?
— Слышал, — кивнул Вениамин Л.
— Высший этап эволюции, куда денешься! — Дежурный снова с осторожностью матюгнулся. — Но ты слушай!
— Да, — вытянулся перед ним на стуле Вениамин Л.
— Я тебя сейчас отпущу. Выйдешь — и рви, чтобы ветер в ушах свистел. А я тревогу чуть погодя подниму. Будто ты только что рванул. Поймают — жив не останешься. Убежишь — твое счастье. Сможешь бежать? — с сомнением оглядел он Вениамина Л.
Сможет ли? Еще минуту назад Вениамин Л. едва двигался. Что говорить, коронно его отделали, как сказала проститутка. Но сейчас он ощутил, что не просто побежит, а полетит быстрее пули. И что, в конце концов: быть растерзанным этими — или сгнить в тюрьме…
— Когда? — поднялся он со стула. — Прямо сейчас?
— Прямо, — подтвердил дежурный.
Вениамин Л. бросился к двери, распахнул ее, выскочил на крыльцо под фонарный свет и, скатившись в темноту, понесся по пустынной ночной улице — будто летел.
Вениамин Л. увидел своего спасителя еще раз — много месяцев спустя, — чтобы стать свидетелем его смерти. Он увидел его сначала в слуховое окно с чердака, — тот бежал через дорогу к дому, за ним в каком-нибудь десятке метров неслось сразу несколько этих, он оглянулся на ходу и выстрелил, не попал, и еще спустя мгновение и он, и несущаяся за ним стая исчезли из поля зрения Вениамина Л. Потом снизу, с лестничной клетки, через чердачную дверь слуха Вениамина Л. достигли запаленные громкие крики, топот множества бегущих ног — видимо, дежурный заскочил в подъезд и мчался по лестнице наверх.
Вениамин Л. отпрянул от слухового окна и, в один миг вскарабкавшись по стропилам, оказался под самой крышей, на выступе печной трубы. Он потому и облюбовал этот дом для обитания, что здесь, на чердаке, были эти кирпичные трубы с площадками-выступами под самой крышей. Печи давно не действовали, в доме стояли газовые плиты, но разбирать трубы никто не стал, и на их уступах было удобно прятаться от облав.
