Евгений Соломенко - Ваш номер — тринадцатый
Мысли лихорадочно проносились в несчастной Зоринской голове. Проносились, сталкивались друг с другом и отлетали к обочине, — как гоночные машины на обезумевшем автодроме. Казалось бы, чего тут раздумывать? Хватай скорей редакторский мандат, а с ним вместе — новую, блистательную жизнь! Но какую плату потребует этот «выправитель диспропорций» за уик-энды на золотых пляжах Сен-Тропеза?
Тот, словно видя своего собеседника насквозь, понимающе улыбнулся:
— Что? Опасаетесь бесплатного сыра, который только в мышеловке? Успокойтесь, ничего с вас не взыщу взамен! Так, разве что сущую пустяковину — статейку какую-нито в вашей газете тиснуть, ну или прочие такие же кукиши марципановые. Конечно, мы с вами сейчас заключаем сделку, только особенную. И особенность ее состоит в том, что платить вы будете не «Утренней звезде», а только самому себе.
— Как это — себе? — не понял Зорин.
— За все, батенька вы мой, приходится платить, — констатировал со вздохом Администратор. — Неужели житье-битье еще не научило вас этому? Мы каждый день и каждый час оплачиваем долги по жизни. А «чековая книжка» — это наши нервы, переживания, совесть. Душа наша, одним словом. Вот и подумайте, за что вам имеет смысл раскошеливаться: за нынешнее прозябание или за яркую и достойную жизнь?
Ответ был очевиден. И тем не менее что-то в самом Зорине, какая-то его нутряная суть кричала осатанело, из последних сил: «Брось чертов Карденов плащ и беги, беги не оглядываясь!»
Видя, что его гость разрывается в противоположных направлениях, Администратор понимающе прикрыл тяжелые веки:
— Мой вам совет — не мучьте себя. Такой фантастический вариант выпадает только раз в жизни, и то — одному из миллионов. Поэтому, батенька, берите-ка ВАШ парижский плащ и ВАШЕ редакционное удостоверение и ступайте с миром. А месяц спустя приходите снова. И если вас к тому времени загрызет ностальгия по своему конструкторскому бюро и подъезду-крысятнику, мы переиграем все обратно.
Помолчал и добавил:
— В любом случае жду вас у себя ровно через месяц. Считайте, что вы пока — в испытательном полете. А впридачу к редакторскому удостоверению получите-ка свой номерок. Тринадцатый!
Администратор выдвинул нижний ящик письменного стола и достал оттуда блеклую жестяную бирку. Зорин глянул на нее — и меж лопаток побежали мурашки: та самая! Серая, с цифрой «13» и процарапанным скабрезным крестиком. Но ведь у него на глазах неандертальский гардеробщик повесил этот номерок на крючок вешалки! И забежать сюда вперед Зорина, передать бирку Администратору ну никак не мог.
Администратор вышел из-за стола, деликатно, но мощно подхватил гостя под локоток и поставил на ноги:
— Вам, батенька мой, пора. Ваше авто — перед театром. «Мерседес» темно-вишневого цвета, водителя зовут Славик.
И звонко хлопнул себя по лбу:
— Да, кстати! Я ведь совсем забыл представиться. Петр Аввакумович Чичеванов, к вашим услугам.
С этими словами Администратор всунул Зорину в безвольные пальцы визитную карточку и решительно препроводил его к дверям.
Очутившись за порогом, Зорин ошалело глянул на визитку, зажатую в мокром от пота кулаке. На глянцево посверкивающей бумаге значилось: «Чичеванов Петр Аввакумович, старший администратор Агентства «Утренняя звезда»».
Досье
Объявление
Комбинат человеческих слабостей открывает вакансии по следующим специальностям:
1. Грузчик-такелажник.
2. Оператор чревоугодия.
3. Менеджер по адюльтеру.
4. Водитель грузовика.
5. Визажист для лицемеров.
6. Мастер суесловия (не менее 100 слов в минуту).
7. Газосварщик 6-го разряда.
8. Лакировщик действительности.
9. Инструктор по ничегонеделанью.
10. Секретарь-машинистка.
11. Безделопроизводитель.
Обращаться в отдел кадров.
Глава пятая
Куала-Лумпур, Принстон и бультерьер Беня
Зорин стоял посреди пустого театрального вестибюля. Надевать на себя изящное детище Пьера Кардена почему-то безумно не хотелось. В голове непрерывно вертелось: «Не по Сеньке шапка!» Казалось, как только он накинет на шею невесомое кашне, а руки всунет в рукава божественного плаща, так сразу же набегут соглядатаи, соберется толпа и его, Зорина, схватят, освищут, обвинят в жульничестве и самозванстве.
Впрочем, хватать и улюлюкать вроде некому. Вестибюль был абсолютно безлюден. Зорин вздохнул и, ощущая себя смертником, взбирающимся на эшафот, натянул на плечи плащ. Тут душа словно бы оборвалась куда-то вниз, в бездонную и мрачную пропасть. И померещилось Зорину, что прикинул он на себя не чужое одеяние, а чужую жизнь — дорогую, нарядную, со сверкающей фирменной этикеткой.
Пошатываясь, вышел он на улицу. Ветерок с Фонтанки охолонул горячее лицо. На мостовой, подле тротуарного бордюра, темнел обтекаемый силуэт иномарки. Это и впрямь оказался темно-вишневый «Мерседес». Зорин все еще медлил: подойти — не подойти? Но дверца со стороны водителя стремительно распахнулась — и вот уже симпатичный парень с короткой стрижкой сам подлетел навстречу:
— Денис Викторович! Я уж все сканворды перещелкал, покуда вас ждал! Чего это вы так задержались? Сами же давали вводную — после спектакля успеть домой пораньше. Переодеться в смокинг — и на вечерний коктейль в британское консульство.
На ватных ногах Зорин доковылял до «Мерседеса». Неловко пролез в распахнутую дверь, тяжко плюхнулся на мягкое, сказочно удобное сидение, рядом с улыбчивым Славиком.
А тот недоуменно потянул носом:
— А чего от вас гарью несет? Не пожар ли, случаем, приключился?
— Нет. Не пожар приключился, — ответил туманно Зорин, вспоминая с недоумением, как нарастал этот запах гари по ходу их беседы с Администратором.
Но вспоминать было тяжело. В голове, разрывая ее на тысячу острых, больно царапающих фрагментов, вертелся дьявольский калейдоскоп, в котором Пьер Карден баюкал спящего Гномика в уютном бархатном кресле, вишневый «Мерседес» катил прямо в прибой, пенящийся под пальмами Сен-Тропеза, а черный смокинг в ужасе отгонял от себя пустым рукавом старого прорезиненного уродца — дефективного сына фабрики имени Володарского. И надо всем этим, словно озаренная рассветом чайка, парила, распластав картонные крылья, красная книжечка главного редактора «Огней Петербурга».
— Выбирайте судьбу, батенька мой! — властно прозвучал откуда-то голос Администратора. — Платить будете только самому себе!
— Выбирайте судьбу, mon chere[4]! — проворковала нежно «Фиалка Монмартра». — Ваш номер — тринадцатый, ma felicitation[5], голубчик…
— Выбирай судьбу, козел! — орали «братки»-бизнесмены, оторвавшись от своих мобильников.
Чтобы прийти в себя, Зорин даже потряс головой. И тут неожиданно он понял, какая же затаенная в Администраторе странность не давала ему покоя. Глаза! Ну конечно, они! На голове медведя своей отдельной жизнью жили глаза больной собаки. Администратор улыбался или вовсе уже хохотал, громко и заразительно, а глаза сочились болью. Нет, в его взгляде не было беспокойства. В нем была предрешенность.
Машина между тем летела через вечерний город. «Да! А куда же мы едем?» — очнувшись, подскочил на сидении Зорин. Петербург Достоевского вместе с гнусным Зоринским «колодцем» остался в стороне, а «Мерседес» бодро катил навстречу кварталам радостным, зеленым и престижным. Но напрягаться уже не было сил, и новоявленный редактор устало откинулся на спинку. Он решил помалкивать и больше полагаться на судьбу, которую только что выбрал из рук непостижимого Администратора.
Славик лихо припарковался подле благородного особняка, в высоких венецианских окнах которого отражались дубы и клены Таврического сада.
«Так! Ну и что теперь? В какой подъезд прикажете топать, на какой этаж, в какую, черт побери, квартиру? И как я в нее, хотелось бы знать, попаду, не имея ключей?» — мелькнуло молнией в кромешных сумерках Зоринского сознания. Но услужливый Славик тут же разрешил все вопросы. Дождавшись, пока шеф покинет салон, верный оруженосец прихватил из багажника большую картонную коробку и стремительно двинулся вперед. Открыл входной замок и, пропустив начальника в распахнутую дверь парадной, а затем — и в просторную кабину лифта, сам нажал на кнопку четвертого этажа.
Покинув сверкающие недра лифта, проворный адъютант вытащил из кармана увесистую связку ключей и ловко отпер бронированную дверь, обшитую полированным дубом.
В бесконечной, убегающей вдаль прихожей царили ароматы духов и натурального дерева. Тут из какой-то дальней двери на шум выплыла Лиля. Да-да, его жена Лиля! Хотя… Это была она — и не она. Куда девались болезненная худоба, серая кожа, вечные круги, залегшие под глазами? И что за непотребно-коротюсенький халат она на себя напялила?
