Вероника Рот - Инсургент

Не могу вспомнить, зачем я вообще сюда пришла.

Но мне все равно.

Я обнимаю его здоровой рукой, притягивая к себе. Мои пальцы находят край его футболки и скользят под нее по спине. Он такой сильный.

Он целует меня снова, теперь более настойчиво, его руки на моей талии. Его дыхание — мое дыхание, его тело — мое тело, мы так близко, что нет никакой разницы.

Он отстраняется всего на несколько сантиметров. Я не позволяю ему увеличить расстояние.

— Ты не за этим пришла, — говорит он.

— Нет.

— Тогда зачем?

— Какая разница?

Я вожу пальцами по его волосам и тянусь своим губами к его. Он не сопротивляется, но после нескольких секунд бормочет мне в щеку:

— Трис.

— Ладно, ладно. — Я закрываю глаза. Я пришла сюда для чего-то важного: сообщить ему о разговоре, который услышала.

Мы садимся совсем близко друг к другу на его кровать, и я начинаю с самого начала. Я рассказываю ему, как следила за Маркусом и Джоанной в саду. Я рассказываю ему о вопросе Джоанны о времени атаки, об ответе Маркуса, о последовавшем споре. Во время рассказа я слежу за выражением его лица. Он не выглядит заинтригованным или шокированным. Вместо этого, каждый раз при упоминании Маркуса его лицо искажает гримаса.

— Ну, и что ты думаешь? — спрашиваю я, закончив свой рассказ.

— Я думаю, — начинает он осторожно, — что Маркус хочет чувствовать себя более важным, чем он есть на самом деле.

Я ожидала совсем не такого ответа.

— Ну и… Считаешь, он просто рассказывает небылицы?

— Полагаю, на самом деле есть какая-то информация, которая была известна Отреченным и которую жаждала получить Джанин, но я думаю, он преувеличивает ее важность. Тешит собственное эго, заставляя Джоанну думать, что у него есть что-то, что она хочет узнать, а он ей не скажет.

— Я не… — я не согласна. — Я не думаю, что ты прав. Его слова не были похожи на ложь.

— Ты не знаешь его так же хорошо, как я. Он отличный лжец.

Он прав, я не знаю Маркуса, уж точно я знаю его хуже, чем Тобиас. Но верить Маркусу мне подсказывает моя интуиция, и обычно я ей доверяю.

— Может ты и прав, — говорю я, — но разве мы не должны узнать что происходит? Только чтобы убедиться?

— Я думаю, что гораздо важнее разбираться с очевидными проблемами, — отвечает Тобиас. — Вернуться в город. Узнать, что там происходит. Найти способ победить Эрудитов. Возможно, мы поймем, что имел в виду Маркус, разобравшись с этими проблемами. Ладно?

Я киваю. Это похоже на хороший план — умный план. Но я ему не верю. Я не верю, что важнее двигаться вперед, а не пытаться выяснить правду. Когда я узнала, что я Дивергент… когда я узнала, что Эрудиты нападут на Отреченных, эти открытия все изменили. Правда — это повод пересмотреть любой план.

Но трудно убедить Тобиаса сделать что-то, чего он не хочет, и еще труднее поверить своим чувствам, когда нет никаких доказательств, кроме интуиции.

Поэтому я соглашаюсь. Но я не меняю свое мнение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Маренич Екатерина, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова

Редактура: Марина Самойлова, Denny Jaeger (Александра)

— Биотехнологии используются уже долгое время, но они не всегда эффективны, — говорит Калеб. Он жует корки от своих тостов, так как мякоть уже съел, совсем как в детстве, когда мы оба были маленькими.

Он сидит напротив меня в столовой за ближайшим к окну столом. В самом углу столешницы вырезаны буквы «Д» и «Т», соединенные вместе сердечком, такие маленькие, что я с трудом заметила их. Я вожу пальцами по резьбе, пока Калеб говорит.

— Но некоторое время назад ученые Эрудиции развили это высокоэффективное минеральное образование. Для растений это лучше, чем почва, — объясняет он, — это более ранняя версия мази, которую тебе втирали в плечо — она ускоряет рост новых клеток.

Новая информация из него так и хлещет. Не все Эрудиты хотят власти и не имеют совести, как их лидер Джанин Мэтьюс. Некоторые из них похожи на Калеба: очарованы всем вокруг и не успокоятся, пока не узнают, как это работает.

Я подпираю подбородок ладонью и слегка улыбаюсь ему. Он такой оптимистичный сегодня утром. Я рада, что хоть что-то отвлекает его от переживаний.

— Так Эрудиты и Дружелюбные работают вместе, да? — спрашиваю я.

— Гораздо более тесно, чем Эрудиты с любой другой фракцией, — отвечает он. Помнишь книгу по истории нашей фракции? В ней их называли «жизненно необходимой фракцией» — без них мы бы не выжили. В некоторых книгах Эрудитов их называют «обогащающая фракция». А одна из целей фракции Эрудитов стать два в одном: необходимой и обогащающей фракцией.

Мне не нравится мысль, что наше общество зависит от Эрудитов. Но они необходимы — без них сельское хозяйство было бы слабым, лекарства неэффективными, а технического прогресса не было бы вовсе.

Я откусываю яблоко.

— Ты собираешься есть свой тост? — спрашивает Калеб.

— У хлеба странный вкус, — поясняю я. — Забирай, если хочешь.

— Я поражен их жизнью, — говорит он, вытаскивая тост из моей тарелки. — Они полностью самодостаточны. У них свой собственный источник энергии, свои водяные насосы, собственная очистка воды, свои запасы еды. Они независимы.

— Независимы, — повторяю я, — и держат нейтралитет. Похоже, им тут не плохо.

Наверняка, не плохо, судя по всему. Огромные окна рядом с нашим столом впускают так много солнечного света, что мне кажется, я сижу на улице. Толпы Дружелюбных сидят за другими столами; на их загорелой коже вещи кажутся еще ярче. На мне желтый смотрится блекло.

— Как я понимаю, Дружелюбие не та фракция, к которой ты имела склонность, — говорит Калеб, ухмыляясь.

— Да уж.

Группа Дружелюбных через несколько мест от нас заливается смехом. Они даже не взглянули в мою сторону, с тех пор как мы сели за стол.

— Потише, хорошо? Я бы не хотела это афишировать.

— Прости, — говорит Калеб, придвигаясь ко мне через стол, так, чтобы никто не слышал. — А к чему у тебя была склонность?

Я чувствую, как выпрямляюсь от напряжения.

— Зачем тебе это знать?

— Трис, — говорит он. — Я твой брат. Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

Его зеленые глаза всегда так уверенны. Теперь он отказался от ненужных ему очков, которые носил будучи Эрудитом, в пользу серой рубашки Отречения и их фирменной короткой стрижки. Он выглядит так же, как несколько месяцев назад, когда мы жили, отделенные друг от друга только коридором, мечтая изменить фракцию, но не решаясь рассказать друг другу об этом. Не доверять ему было ошибкой, которую я не хочу повторять.

— Отречение, Бесстрашие, — начинаю я. — И Эрудиция…

— Три фракции? — Его брови взлетают вверх.

— Да. А что?

— Это слишком много, — поясняет он. — У каждого из нас был выбор в исследовании инициации Эрудитов, и мне достался тест моделирования, поэтому я многое знаю о том, как его создают. Очень трудно для человека получить два результата — программа это запрещает. Но три… я даже не уверен, что это возможно.

— Ну, администратору теста пришлось подменить результаты, — говорю я. — Она изменила ситуацию у автобуса, чтобы исключить Эрудитов.

Калеб опирается подбородком на кулак.

— Коррекция программы? — произносит он. — Очень интересно, откуда твой администратор знала, как это сделать? Обычно этому не учат.

Я хмурюсь. Тори была тату художником и добровольно принимала участие в тесте — откуда она знала, как менять результаты программы? Даже если она хорошо владела компьютером, это было всего лишь хобби, и я сомневаюсь, что этого было достаточно, чтобы играть с моделированием Эрудитов.

Потом что-то из нашего с ней разговора выплывает на поверхность. Мы с братом оба перешли из Эрудиции.

— Она была Эрудитом, — говорю я. — Изменила фракцию. Вероятно, это все объясняет.

— Не исключено, — отвечает Калеб, постукивая пальцами по щеке. Наши завтраки лежат между нами почти забытые. — Как это сказывается на химии твоего мозга? Или анатомии?

Я смеюсь.

— Я не знаю. Единственное, что я знаю, во время моделирования осознаю все и могу вытащить себя из него. А иногда оно даже не работает, как во время атаки.

— Как ты себя пробуждаешь? Что ты делаешь?

— Я… — Я пытаюсь вспомнить. Мне кажется, что это было давно, хотя последний раз был всего несколько недель назад. — Трудно сказать, моделирование в Бесстрашии должно заканчиваться сразу после того, как успокоишься. Но в одном из моих… том, где Тобиас понял, кто я… Я сделала что-то невозможное. Я разбила стекло, просто положив руку на него.

Выражение лица Калеба становится отсутствующим, будто он смотрит вдаль. Я знаю, что с ним ничего подобного на тестах никогда не случалось. Возможно, он думает о том, что я чувствовала или как это возможно. Мои щеки пылают: он анализирует мой мозг, как компьютер или машину.