Черная сакура - Колин О'Салливан
Пытаются что? В сущности, я не знаю, не знаю, что они пытаются сделать. Вид у меня виноватый. Наверное. Наверное, это у меня на лице написано. Не так ли зачастую выглядят невинные? Будто они виноваты. Хотя вообще ничего не сделали. Просто занимались своими делами. Вот как оно происходит? Сегодня выходишь прогуляться. А завтра ты преступник. Подобные книги читал мой отец. Мрачные европейские повествования о людях, которые попадают во всевозможные передряги; но ведь никто никогда не представит себя в сходном положении. Я просто вышел прогуляться. Именно так и было, когда волны…
Раздается шипение. Дикие кошки еще не утратили своего задора. Натянув кое-что из одежды, они двинулись навстречу Марине. Шипят на нее. Будто звери, вышедшие из леса и готовые ввязаться в схватку, такую манящую. Дрожь прекратилась. Внезапно они уподобились пламени, теплящемуся на холоде. Они готовы к схватке: тянут вперед худенькие ручонки, пальцы скрючены, будто когти, длинные ногти жаждут крови. Чьей-нибудь крови. Марининой? Моей?
Я хочу всего лишь забраться в машину, вернуть ее к жизни, услышать привычное фырчание и согреть свои усталые кости. Довольно с меня, довольно всех этих дурацких историй, я буду просто счастлив убраться отсюда, уехать подальше, подальше от этой сцены, подальше от всех этих сцен, в которых мне приходится участвовать.
Но я застыл на месте. У Марины есть необходимый опыт, она уже навидалась всяких схваток и увидит еще, а если опыта окажется недостаточно, у нее есть зонтик.
Две дикие твари крадутся вперед. Источают странный жар, испускают странные животные звуки, издают стоны и мяуканье.
Сиори внезапно достает ножницы. Где она их прятала? Как собирается использовать? Это все, что есть при ней?
Марина держит зонтик как ружье; целится в них. Я это уже видел? Зачем все эти повторы? Так уж повелось в нашей стране — все возвращается к тебе: если ты видел одну громадную, вставшую стеной волну, считай, что видел их все.
Ну так в ком больше дьявольщины? В злобнолицей ведьме с зонтиком на изготовку? Или в двух предвестницах рока, в этих…
Я помню, что кончик ее зонтика смертоносно заострен. И она явно не побоится им воспользоваться.
Девицы подкрадываются еще ближе и вдруг с рычанием кидаются на нее. Марина отбивается руками и ногами, но они не отступают. Стоит ей отогнать их, как они снова тут как тут, словно им не хватило побоев, словно им от этого только лучше. Они пускают в ход зубы, Маки впивается Марине в руку, и ее вопль вонзается в вечернее безмолвие. Все три отчаянно борются, а я стою как вкопанный. Кем мы стали — персонажами мрачного готического рассказа? Или просто распутная кошка дерется за меня, чтобы…
Я хлопаю себя по нагрудному карману и по-прежнему ничего не могу сделать. Если я вмешаюсь, то каким образом? Ведь у меня тело настоящего каратиста. Тело учителя физкультуры и футбольного арбитра, закаленное, натренированное упражнениями и вечерними прогулками, и стоит мне ринуться в схватку, как…
Мои уши наполняет, переполняет шум.
Кошки не унимаются. Я вижу, как острие Марининого зонтика по касательной задевает руку Сиори и красные капли, просочившись сквозь белую рубашку, падают на каменистую землю. Я снова думаю о холодных, знобких осенних днях, о сером небе, которое столь резко контрастирует с этими экспрессионистскими красными брызгами почти на самом пороге школы.
Я хочу крикнуть: «Хватит, хватит!» Хватит литься крови, хватит нам, глупым животным, попирать эту землю, хватит нам совершать бездумные поступки; не знаю, слышит ли кто-нибудь эти немые вопли; я только слышу у себя между ушами непрестанный шум, словно от льющейся воды, целый Ниагарский водопад; такое всегда начинается во время сильного стресса.
Наконец две юные девицы отступают перед взрослой. Наверное, с них хватило: Сиори хнычет, запаниковав из-за своих ран, а Маки — просто воплощенное сострадание. Если сначала это и была игра, она внезапно стала слишком настоящей. Вот какое воздействие оказывает кровь. Сначала обстановка слегка накаляется, но стоит появиться крови, как все сразу переходит в совсем иное измерение. Моя мать это знала. На полотнах, которыми она занималась, красного было в изобилии — я видел, как она открывала их у себя на компьютере, — она постоянно твердила о красном и желтом цветах на «Борьбе Иакова с ангелом» Гогена, любимейшей ее картине: красная земля, белые головные уборы, желтые крылья ангела, повергающего Иакова.
Маки еще обнажает зубы, но ее задор иссяк. Слезы текут по щекам, опять вездесущая сырость; как будто чей-то дурной сон: потоки и водопады, кровь и слезы, пот, гной и моча, и мы… во всем этом утопаем.
Вдруг мы слышим шорох за деревьями, и наши сердца мгновенно замирают. Кто-то, и не один, учуял запах. Запах крови. Схватка еще не окончена.
Они, эти звери, которые долго считались вымершими, а теперь вдруг воскресли и все смелее с каждым годом, являются с выжженных холмов, из лесных чащоб, из густых туманов и сырого воздуха; приходят на запах крови и пота.
Неумолимо растущими, яростными стаями возникают они в ночи, бегают по побережью, высунув языки, тяжело дыша, с алчным блеском в глазах. И вот они здесь, трое или четверо, еще не разглядеть, но они близятся, их можно унюхать и услышать до того, как они появятся: резкий запах внезапно возникает в воздухе — мокрая спутанная шерсть, жгучее дыхание, — бьет в ноздри, а потом их глаза, их глаза вспыхивают в жутком лунном свете, и мы не знаем, что нам делать: пускаться наутек или уже поздно.
Мы, все вчетвером, рядом с моей машиной, но…
Если бы я мог…
И тут я вспоминаю. И тут я наконец решаюсь действовать.
Я быстро отворяю дверцы машины и вталкиваю внутрь всех трех девиц. Марина хочет остаться со мной снаружи, но она и так сделала более чем достаточно. Теперь мой черед. Мы дожидались какого-то…
Я достаю из багажника директорский меч, вытаскиваю его из ножен и ловлю лезвием лунный свет. Если сегодня я погибну, оно и к лучшему, оно всегда было бы к лучшему. Раз больше нет Руби, раз моя жена в таком состоянии, то все, что ни произойдет, будет к лучшему, и просто…
Пора пришла…
Пора мне защищать…
Волки подступают ближе, потом чуть отступают — шаг вперед, потом назад, словно танцуют танго — то ли не уверены в себе, то ли высчитывают, стоит ли им рисковать? Две девчонки в машине верещат от ужаса. Они всего лишь дети. Я всегда это знал. Они позволили воображению одержать над
