Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

Нервы сдают. Слишком много он думает об этом. Еще немного ожидания — и наверняка откажется ото всей затеи.

А что там будет, там, в этой непонятной Зоне? Вдруг придется работать в точно таких же условиях, что видел во сне? Это же не научная работа получается, а боевые действия или фильм ужасов. Ночной кошмар — это просто ночной кошмар, но он наверняка сложился в мозге под влиянием мартинсоновских рассказов. Причудливо сложился, как и любой другой бред, и нет, конечно, там никаких с хоботами, но наверняка имеются куда более реальные и страшные вещи. После куска глины, на глазах заживляющей раны, можно поверить во что угодно.

Митин встал и, не включая света, вышел на кухню. Долго сидел там, задумчиво глядя в лунное небо.

Несмотря на то, что письмо было отправлено еще весной, через все канцелярские круги и чистилища оно прошло лишь к ноябрю. Михеев сначала как-то нервно ожидал ответа, потом рвал и метал, но в начале осени притих и по целым дням мог ни разу не упомянуть об ожидаемой поездке.

— Неужели отменили, не утвердили… — говорил иногда Митин, но тот либо делал вид, что не расслышал, либо разводил руками и уходил в курилку.

Тем временем, работа над изучением Образца, наконец-то, стала приносить первые плоды. Мартинсону, путем хитрых и весьма конспиративных комбинаций, удалось на несколько дней раздобыть атомный хронограф. Пусть не цезиево-лучевой, но и при помощи него удалось произвести необходимые замеры. Митин предполагал, что в момент «включения» артефакта, в пределах невидимого поля вокруг него ось времени изменяется, превращаясь в неупорядоченную и неоднородную линию. Отчасти он был прав. Хронометр действительно фиксировал разницу колебаний в месте действия артефакта по сравнению с внешней средой. Подтвердилось и то, что разница во времени исчезает по окончании лечебного эффекта после регенерации клеток.

Но, во-первых, это нисколько не приблизило к ответу на самый главный вопрос: почему изменяется время? Во-вторых, разница хоть и имела место, но была не настолько существенной, чтобы поврежденные клетки столь быстро регенерировались.

Собственно говоря, результаты опытов больше поставили в тупик, нежели что-либо подтвердили или опровергли. Версия Митина, с одной стороны, вроде бы, подтверждалась, с другой же — именно она, являясь базовой, и оказалась несостоятельной. Обескураженный, Митин неуверенно бормотал про несовершенную точность имеющегося оборудования…

— Брось, — сказал Мартинсон, — мы все прекрасно знаем, что дело не в этом. Столь очевидную разницу, будь она на самом деле, зафиксировал бы самый примитивный аппарат.

— Но что-то в этом, несомненно, есть. Направление, должно быть, выбрано верно… — не унимался Митин.

— Направление, может, и верно, только пока в этом направлении топать нам долго.

Топать не пришлось. В начале ноября пришла резолюция с положительным ответом на запрос о «разрешении посещении зоны экологической катастрофы и аномальной активности». Михеев, еще за день до того бродивший по институту мрачнее ноябрьского неба, встрепенулся, выпрямился, в нем пробудилась жажда деятельности: надо срочно что-то приготовить, завершить какие-то первоочередные дела; по нескольку раз переспрашивал Мартинсона, что лучше взять с собой на первое время, хотя тот уже давно все довольно обстоятельно рассказал. Михеев не мог сидеть без дела: суетился, спешил, рассуждал о необходимости грядущего предприятия, нервно шутил относительно будущих открытий и Нобелевок, которые вслед за этими открытиями последуют, без конца составлял какие-то списки, перечеркивал их, брался за новые… Словом, кипел.

Митин, напротив, сделался задумчив и медлителен. На самом деле, он всерьез испугался. «Что же я наделал, что же я наделал. Неужели это и правда я, я сам? Что теперь будет?..» — задавал себе без конца одни и те же вопросы. Он словно впал в оцепенение. Мыслей не было не только о предстоящей экспедиции, но и вообще мыслей сколько-нибудь связных. Вопросы, снова и снова задаваемые самому себе, оставались без внятного ответа; он просто тупо переспрашивал, но решения или выхода не искал. Да и какой здесь мог быть выход?

Отказаться — нет, на это Митин не пошел бы ни за что на свете. Скорее, согласился бы на внезапный пожар или собственную смерть; по сравнению с грядущей поездкой, такие исходы казались не столь уж и мрачными.

Да, он боялся. Причем, не столько неизвестности (Мартинсон давно и в подробностях рассказал о многом, что может ожидать в Зоне новичка), а как раз напротив — того, что было известно. Мутировавшие существа, аномальные зоны гравитации… Впрочем, все отчетливее проявлялся из глубин подсознания еще один страх: Зона не оправдает его ожиданий. Или сам он, Митин, не оправдает их. В самом деле, посещение Зоны — сродни вызову добровольцем в район боевых действий. На такое решаются раз в жизни. А что если там нечего окажется изучать? А что если там не будет необходимого оборудования, приборов, условий для полноценного научного исследования? В конце концов, во многом он согласился на эту авантюру для того, чтобы «легализоваться», не испытывать больше стеснения из-за вынужденной конспирации. А что если, в конце концов, сам он не окажется способным противостоять возникшим трудностям, не найдет в себе сил или, еще хуже, умения для решения возникших задач?

Здравомыслие все-таки постепенно включалось, и оно подсказывало: глупо бояться того, что еще не произошло, что от самого Митина пока не зависит ни в малейшей степени. Гораздо разумнее сейчас было бы сосредоточиться именно на организационных вопросах, как то: сколько пар шерстяных носков захватить, стоит ли брать средство от комаров, как быть насчет спичек, консервов, медикаментов, первостепенного научного оборудования… Да мало ли в чем может возникнуть нужда в первое время.

Мартинсон терпеливо наставлял, разъяснял и поучал, рассказывал. В конце концов, его терпение лопнуло:

— Ну мне что теперь, с вами, что ли, туда подаваться?! И за сиську вас там водить?

А в канун отъезда все трое изрядно напились. Провожали их всем отделом. Митин так потом и не вспомнил, как оказался на своей кровати.

Утро получилось скомканным. Предсказуемая тошнота, гул в голове и вообще — общее ощущение полного развала в организме — все это наложилось на сумбурные, поспешные сборы (он едва не проспал); ключи, всунутые в спешке в кулак соседке, нервно сигналящее такси внизу, неуемный треп похмелившегося Михеева на вокзале, смятое землистое лицо Мартинсона… И вот они уже в поезде, и вот плывут мимо столбы, стучат в голове колеса, качают вагон то ли тошнота, то ли стыки рельс.

Ехали сутки, но они показались, если не вечностью, то неделей — точно. На следующее утро Киеве их встретил какой-то сотрудник местного НИИ, которому поручили организовать отбытие в Зону.

— Саунькин, — коротко отрекомендовался он.

— Михеев.

— Митин.

— Ну что ж, милости, как говорится. Ну, сейчас прямо с корабля, как говорится, в Дитятки. Там инструктаж, одежду выдадут — и… того…

Никто не стал уточнять, что имел в виду сотрудник под этим «того». Митин исподтишка оглядел его. Невысокий, плотненький такой, синеватая щетина сквозь холеное лицо пробивается. На моложавом лице ни одной морщинки, хотя грустный взгляд постоянно обращен куда-то в сторону, вдаль, и невозможно поймать его. Но Саунькин не прятал глаза, как это делают провинившиеся или ушлые субъекты, он словно бы тосковал о чем-то, все время мысленно устремляясь… куда только устремляясь?

Сели в джип с эмблемой МЧС Украины на борту, Митин поинтересовался, далеко ли ехать. Выяснилось, что часа полтора.

— Это когда из Киева самого выберемся, — уточнил Саунькин.

— А ведь Зона всего в полутора часах езды от столицы, — задумчиво протянул Михеев, — и не боитесь вы тут?

— Кто боялись, давно уехали. Остальные живут, как и жили. Зона пока никого за периметром не тронула.

— Вот-вот, «пока», — подал голос до того молчавший водитель, — рано или поздно она и сюда придет, только тогда поздно будет колючкой отгораживаться.

— Почему это вдруг она — придет? — полюбопытствовал Михеев.

— А вы что, совсем не в курсе? Ну, москали… А еще приехали нашу Зону изучать.

Митин с Михеевым пропустили замечание про «москалей» мимо ушей.

— После каждого Выброса Зона растет. Есть там, где-то у Станции, каменюка, которая желания исполняет. Так вот после каждого желания случается Выброс. И за это Зона забирает себе новую территорию.

— Чушь какая-то, — не выдержал Митин, — какие желания? Какие каменюки? Там что, золотая рыбка или волшебная палочка, что ли…

— Сам ты рыбка, — передразнил водитель, — вот прибудешь, тогда увидишь. Отсюда все равно все не так кажется, как на самом деле.