Александр Тюрин - Меч космонавта
Царь сплюнул и растер сафьяновым сапогом.
— Тьфу ты, да как мне, порфирородному, принять подмогу от такого ничтожества? Вот не можете вы без этих штук.
— Чтобы вылезти из унитаза с дерьмом сгодится и туалетный ершик.— отозвался призрак уставшим голосом.
— А чем-нибудь более надежным вы поспешествуете мне?
— Макарий, я разблокирую для тебя тайник номер пятнадцать. Там найдутся полезные штучки, которые помогут притормозить Плазмонта, к ним вдобавок приложена обучающая программа. И еще, проведи все-таки некоторую либерализацию. Сними хотя бы повинности с купцов и открепи ремесленников от посадского тягла.
— Ну-ну, бегу снимать и откреплять, подметки на ходу отваливаются. Первым делом сниму повинности с белки в лесу, пускай орешки не собирает,— съехидничал царь.
Однако привидение все-таки настаивало на своем:
— Дорогой царь, у нас есть сведения, что диктаторы и самодержцы легко становятся добычей нитеплазменных структур, отчего превращаются в форменных чудовищ. Не исключено, что самые жестокие правители в период максимального своего кровохлебства были уже не людьми, а мимикроидами Плазмонта. В частности, провели мы тщательное сканирование мумии одного известного вождя и обнаружили следы большого нитеплазменного гнездовья. Тем не менее, в прошлом ни разу процесс конвертации не был доведен до конца, и если это произойдет сегодня, то появится жуткий апокалиптический властитель-нечеловек. Он разрушит и поглотит не только социальные, но и физические структуры всего старого мира и построит из них свою новую реальность, в которой не будет места человеку. Если этот властитель сожрет Землю, Космике с ним уже не управиться, слишком много хрональной силы он насосет! Вся солнечная система накроется.
— После меня хоть трава не расти. Про светопреставление я уже читал и в ветхом евангелии, и в новом. У меня во дворце и пострашнее вещи случаются. Так что прощевайте,— царь откровенно зевнул.
После того, как призрак удалился, Макарий и ревнитель веры Святоед со всей резвостью покинули душный склеп и вернулись в палату Небесного Спокойствия. Государь, не медля, вызвал дежурного офицера и потребовал по-быстрому снарядить скрытый царский выезд.
Тайник номер пятнадцать находился на Старохрамовой дороге, которая некогда вела к главному Храму Чистоты, то бишь Нечистоты. Впрочем, после его разорения и подавления мятежа храмовников она уже вела в никуда. Кости окаянных мятежников, лежащие под полусгнившими виселицами иногда плясали и даже пели, как утверждала народная молва, отчего путника сюда и калачом не заманить было.
Шестеро ражих стражей полчаса рьяно рыли в условленном месте (через три виселицы от главного эшафота), прежде чем наткнулись на металлическую дверку, вернее, люк. Его Царское Величество лично смахнул грязь с радужного пятна на броне и приложил к нему длань, после чего ход в подземелье открылся.
Самодержец всея Темении, скинув горностаевую шубу, собственноручно выудили из тайника два черных короба. Оные предметы были поставлены в царский поезд, дверка тайника закрылась, и стражи вернули землю обратно, примяв сапогами получившийся могильный холмик.
Всю ночь царь и верховный ревнитель разбирались с чудесными возможностями устройств, хранившихся дотоле в коробах. Одно из них острословный вероучитель прозвал “демонобой”, другое — “демонометр”. Первое напоминало скипетр, другое — державу, только было полегче и с глазком, который выдавал всякие мудреные знаки. К утру изучение устройств еще не было закончено, однако царю нестерпимо восхотелось отдохновения от трудов, то есть завалиться с первой попавшейся бабой на огромную кровать под муслиновый балдахин и сделать триста семьдесят первого незаконнорожденного царского сына. Самодержец ударил в колокольце, зовя дежурного офицера, и в покоях немедленно появился черный страж… в коем нельзя было не признать покойного Остроусова. Макарий на мгновение помыслил, что, должно быть, уже спит, однако на нос покатились капли хладного пота. Но прежде, чем тело и душу поразил дикий обессиливающий страх, вспомнилось ночное обучение. Царь схватился за державу-демонометр, она показывала близкое присутствие икс-структуры по азимуту тридцать, то есть в районе двери, где стоял мертвец Остроусов с обычной своей улыбочкой.
— Ты иди отсюдова, марш на кладбище, чертово копыто.— заорал Макарий, пытаясь испытать праведный царский гнев.
Но стервец-мертвец пошел не на кладбище, а прямо к самодержцу, все шире разевая рот, каковой сразу стал похож на черные ворота. Завизжал и с тонким пуком рухнул в обморок верховный ревнитель, превратившись в кучу хлама на изразцовом полу.
— Ах так,— царь направил на псевдопокойника жезл демонобоя, втайне не веря в возможность избавления. Но тут мерцающее зеленоватое немного пушистое облачко окутало нежить.
Она пыталась выдраться, меняла очертания, корчила рожи, принимала обличие то воеводы Одноуха, то неведомого воина, то волка, то царицы Марины, то коркодила, то медузы, то комка переминаемой глины, то вообще несуразного квадратного чудища с кнопками. Однако царь неотрывно придерживался правильного азимута, и волшебное облако сковывало нечисть получше всяких кандалов. Враг человеческий, в конце концов, потерял всякий облик, превратился в червивую кашу, затем в узорчатый рисунок, завитушки еще поползали, как червяки, но вскорости истончали и растаяли с легким шипением. Получившаяся синеватая хмарь закрутилась полосками и втянулась в одну точку, которая тоже исчезла.
— То-то, не достал ты меня, поганец,— промолвил царь и с чувством удовлетворения глянул на верховного ревнителя, однако тот не видел победной сцены и лежал без чувств в луже своей мочи.— Казнить Святоеда что ли, ино трус поганый и знает слишком много? Ладно, сие всегда успеется, я сегодня чего-то добрый и зело отважный.
В стольном граде Теменске было многолюдно, имелось где затеряться даже бродячему фокуснику и скитальцу-проповеднику. На ярмарку окрестные крестьяне обязаны были доставлять лучший съестной товар, лесную ягоду, садовый фрукт, огородный овощ, и продавать по “смешной цене” под угрозой битья палками по пятками. Надлежало также, стоя в торговом ряду, блюсти улыбчивость лица, проворство рук и неленность тела. При отсутствии оных свойств можно было немедленно получить в морду от городового. Скиталец Фома почти без опаски бродил в толпе обывателей, слоняющихся по базару. Питаться ему не хотелось. Его совсем не тянуло к харчам с той поры, как он уразумел, что уже не является человеком. (Насыщался он иным способом, причем в два приема: во-первых, вытягивал хрональную силу из разомкнутых пси-структур, сиречь из слабых зависимых алчных душ, и, во-вторых, помощневшим хроноканалом расщеплял какое-нибудь вкусное вещество вроде натрия или углерода вплоть до полного усвоения.) Чтобы видеть, слышать и ощущать подобно человеку, ему приходилось немало напрягаться — в противном случае он начинал видеть со всех сторон, даже то, что находится в потайной глубине чужого тела, и слышать, како скрипят сухожилия ног, како хлюпает перевариваемая пища во чреве. (Прикосновения Фома чувствовал лишь тогда, когда через канал хроноволнового преобразования создавал себе подобие кожи. Если же канал ненадолго терял фокусировку, то мир представлялся в виде турбулентных струй, вибрирующих линий, потоков пульсирующих пузырей.) Тем временем, на Дворцовой площади, где гуляла ярмарка, для назидания и потехи уже затевалось действо. Помост был выстроен давно, изрядно заляпан — причем грязью являлась запекшаяся кровь — и давно не мыт, вероятно из каких-то педагогических соображений. Сейчас на нем, расставя ноги-столбики, встал парадно одетый глашатай и возгласил:
— Праведным решением Его Царского Величества и приговором всего честного народа ныне смертию карается государственный преступник, именовавшийся ранее князем Ишимским. Оный злодей, не смирившись с потерей нечестно нажитого добра, смущал невинные умы коварными речами, предавал поруганию справедливые устои земли нашей и лаял, как собака, на святую церковь.
Двое черных стражей ввели преступника, следом появился и палач с огромным бердышом.
Нечеловек Фома охватывал восприятием всю Дворцовую площадь и ощущал на ней и тупое равнодушие, и сочувственное трепетание, и злорадное удовольствие. Но в ком-то билась решимость и звенела воля к борьбе. Нечеловек пожалел, что не может сделаться бесплотным, но могущественным духом, и сразу унести осужденного в безопасное место. (Фома вынужден был непременно помещать свое психическое ядро в какую-то телесную форму, иначе начиналось скольжение по каналам мира сырой материи, которое могло закончиться незнамо где, хоть на Сатурне.) Палач заставил жертву опуститься на колени, шлепнув ее по плечам, попрыскал на нее водой из своего рта, посыпал мукой — блюдя многочисленные секреты своего мастерства. Засим отошел на пару шагов и заиграл толстыми мышцами, изготавливаясь к удару — ибо желал снискать рукоплески и одобрительные возгласы народа.
