Фрэнсис Спаффорд - Страна Изобилия
Ага, вот: общее производство составляет всего семнадцать машин на весь СССР, и никаких пересмотров к первоначальному балансу не прикреплено. По сравнению с некоторыми балансами лежащая перед ним страница была воплощением простоты. Слева, в графе “ресурсы”, стояло: производство — 17, импорт — нуль, запасы поставщиков — нуль. Справа, под заголовком “поставки”, были перечислены заводы, получающие оборудование, сгруппированные по своим совнархозам. Поставки на экспорт — нуль, на запасы поставщиков — нуль, на специальный резервный фонд Совмина — нуль. Нуль, нуль, нуль. Четко вписанные карандашом слова и цифры в смазанных графах бланка; завизировано отделом, внизу — инициалы сотрудника. Максим Максимович задумался. Если добавить еще единицу к производству, одним этим шагом он обречет данное отделение “Уралмаша” на то, чтобы выжать эквивалент шестипроцентного увеличения объема в придачу к уже установленному росту на следующий год. В результате их производственный процесс наверняка пострадает, годовой график собьется. Однако другой вариант — потерять один из уже заказанных семнадцати приборов, а с ним немалую долю долгосрочного роста производства вискозы, необходимого ему, чтобы добиться выполнения семилетнего плана. К 1965 году ему следовало довести производство химволокна до 400 тысяч тонн в год.
Лучше бы уж сломалась линия номер 1 “Солхимволокна”. Конечно, производители одежды ждали производимой ей обычной пряжи, но по сравнению с заводами покрышек они обладали явно более низким приоритетом — ведь за ними, в одном-единственном шаге, стоял потребитель, а потребитель был конечным пунктом системы, а следовательно — естественным стоком для дефицита. Потребители вискозу просто носили, и больше ничего. За ними в этой цепочке никто не стоял, поэтому никаких последствий причиненные им неудобства иметь не могли, никаких балансов рассматривать больше не требовалось. Потребителю можно было причинять неудобства безнаказанно.
Он еще раз оттолкнулся, поехал боком обратно к центральному столу. Мегера дала ему чистый бланк, только что с ротапринта, и он расписался в получении. Потом он поплыл назад, туда, где были разложены бумаги, и занес свой карандаш. Он решил, что заставит “Солхимволокно” поломать голову над работой, то есть немного урежет им поставки угля, соли и серы. Неудачи могут проистекать из неосторожности это не следует поощрять. Напоминание о дисциплине плана не повредит. Но свою ПНШ-180-14С они, как и все предприятия, которые ее ожидают, получат. “Уралмаш” можно утешить как-нибудь по-другому. В графе рядом со словом “производство” на левой половине новой страницы он твердой рукой поставил “18”. Вот так; это — бюджет, в котором неприятности распределены между всеми, и распределены более или менее равномерно, раз уж в бюджете не обойтись без неприятностей.
Максим Максимович Мохов был человеком очень добрым.
2. Дилемма заключенного. 1963 год
Когда поезд, идущий из Соловца, миновал лес, свет начинал меркнуть, снег несся мимо окон голубоватыми полосами. Там, на московской равнине, вразнобой поднимались стены заводов, сначала несколько, потом все больше и больше — словно помощник фокусника дал себе волю и принялся строить промышленные предприятия, и все не мог остановиться: то коксовый завод, то ректификационная колонна, то редукционные механизмы, то растворители, тракторы и винтовки, токарные станки и обкладки конденсаторов, сталь и медь, цинк и цемент, та-та, та- та-та-та. Заклинание, отменяющее приказ, не было произнесено, пока те же самые виды не растянулись, повторяясь, вдоль всей железной дороги: те же сгрудившиеся темные силуэты труб, те же ребристые очертания крыш, те же зарешеченные окна, те же ответвления путей с ржавыми вагонами, те же здания с квартирами рабочих, с мечущимся между ними снегом, густым и мягким, стирающим развороченную грязь и лед, из которых торчит множество труб, опор, столбов, стержней арматуры, на которых навалено множество мешков, поддонов, бочек, тюков. Снег метался между ними, поезд несся дальше. Архипов задернул шторы и обернулся к купе.
— Ну что, — сказал он, шлепнув себя по коленям, — еще выпьем?
Были вытащены бутылки, кусок слезящейся ветчины, за вернутой в газету, и колбаса, которую резали перочинным ножом. Архипов, Косой и Митренко — все они с удовольствием принимали на грудь в покалывающем жаре мягкого вагона. Митренко, Архипов и Косой — трое здоровых мужиков, крепко сколоченных, все в приподнятом настроении. Техпромфинплан лежал в портфеле Архипова, наверху, на багажной полке, и они направлялись к злачным местам, в ежегодный загул. Жены Митренко и Косого дали своим мужьям списки покупок, подробные планы кампаний, призывавшие к налетам на ГУМ, Гастроном номер 1 и “Моду”. Супруга Архипова была для подобных наказов слишком гордая, а может, слишком рассеянная; однако он уже решил, что, когда они будут садиться в поезд, чтобы ехать домой, он будет тащить вверх по ступенькам подарок — новенькую, по последнему слову техники, радиолу и кучу пластинок к ней. Может, они и сами себя чем-нибудь побалуют, когда кончатся заседания и рукопожатия. Поздно вечером в баре “Украины” можно встретить покладистых девчат-профессионалок, предлагающих развлечения того рода, каких так мало, так плачевно мало в Соловце, где все друг друга знают, где гостиница “Студеное море” смотрит на городскую площадь, уныло соревнуясь с киоском с мороженым, магазином хозтоваров и чайной Солрыбснабпромпотребсоюза. О, горести провинциальной жизни! Но до следующего четверга они оттуда вырвались, и теперь эти трое, Косой, Митренко и Архипов, ухмылялись друг дружке, настроение у них поднималось, словно от тысячи маленьких пузырьков, при мысли о результатах собственной храбрости.
А как мрачно все у них было год назад. Работать в “Солхимволокне”, как все трое к тому времени поняли, означало поставить крест на своей карьере. Какое-то время им удавалось тешить себя надеждой, что можно попробовать что-нибудь еще, но тут правда дошла до них окончательно. Перед ними простиралась позорная судьба руководителей-неудачников. Сначала пойдут нарекания и выговоры, потом газетная статья, написанная в этом особом тоне — тоне удивленного сарказма. “Почему директор Архипов не сумел выполнить свои социалистические обязательства? Отношение его к делу добросовестным не назовешь. Может, главный бухгалтер Косой прояснит ситуацию? Нет, он молчит, будто воды в рот набрал. Да и от начальника планового отдела Митренко толку не больше…” Стоит им обратиться с малейшей просьбой, двери всякий раз будут захлопываться у них перед носом, поставщики будут безнаказанно издеваться над ними, доводя до такого унижения и неприятностей, что, когда им нанесут последний удар и отправят заниматься продажей удобрений в каком-нибудь Блядистане, это будет едва ли не избавлением.
С ума сойти можно, другого слова не подберешь; с ума сойти можно от того, что всего несколько процентов выполнения плана отделяют путь к служебному провалу от другого пути: вверх, к славе и местному величию, когда в прессе печатают твои фотографии, на которых у тебя решительный вид, а секретарь райкома пришпиливает к твоему лацкану орден Красного Знамени, а зал аплодирует, а премии растут. Это, конечно, был стимул; именно поэтому премии были крайне прогрессивные, так что разница между директором, выполнившим план на 99 %, и тем, кто дал 103 %, составляла не 4 % от зарплаты, а чуть ли не все 40 %. Им надо было одно: лишь бы ты все усилия сосредоточил на том, чтобы заставить свой завод выдать эту небольшую добавку, в которой заключается разница между провалом и успехом. Потому-то крайне важно договариваться насчет планов; потому-то в обычные времена необходимо занижать свои первые предварительные цифры по производству, чтобы после того, как совнархоз автоматически введет поправку на увеличение, план снова оказался в тех границах, которые, по твоим личным расчетам, являются достижимыми. Совнархозу, естественно, об этом известно, там знают, что первая прикидка всегда будет обманчивой. Фокус состоял в том, чтобы сделать этот обман явным и таким образом польстить им, мол, они-то знают, что происходит на самом деле. Это должно выглядеть так, будто ты даешь им намек насчет того, где, по-твоему, должна лежать правильная цифра. Тогда они поднимут немножко твое неявное предложение и будут чувствовать себя победителями, если ты на это согласишься — а ты согласишься, только покричишь и постонешь немного для виду, потому что неявное предложение ты тоже занизил. Игра проходила по-разному, в зависимости от того, кто именно противостоял тебе в этом году. Иногда приходилось действовать тоньше, иногда грубее; иногда приходилось делать что-то неожиданное, если обнаруживалось, что все вошло в привычную колею и твои ходы слишком легко предсказать. Но игра продолжалась в границах, о которых более или менее договорились игроки. Если повезет, будет у тебя спокойный год, не повезет, будет неспокойный. Следует избегать годов катастрофических.
