Айн Рэнд - Или – или
В тот вечер Реардэн в пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе бродил по колено в снегу по заброшенному угольному разрезу во всеми забытом уголке Пенсильвании. Он наблюдал за погрузкой угля на свои самосвалы. У шахты не было хозяев – никто не мог покрыть затраты на ее содержание. Однако нашелся один молодой человек родом из голодающего поселка поблизости. У него были злые глаза и резкий голос. Он собрал группу безработных и заключил с Реардэном контракт на поставку угля. Уголь добывали ночью, хранили в потайных дренажных штольнях, с рабочими расплачивались наличными, никто не задавал вопросов. Виновные в том, что им хотелось выжить, эти люди вели дела подобно дикарям: без законов, документов, контрактов, покровителей – без всего, кроме взаимопонимания и жесткого соблюдения договора. Реардэн даже не знал имени молодого человека. Наблюдая, как он руководит погрузкой, Реардэн подумал, что, родись этот парень поколением раньше, из него получился бы отличный промышленник, сейчас же он закончит свою короткую жизнь уголовником.
В тот же вечер Дэгни присутствовала на заседании совета директоров «Таггарттрансконтинентал».
Все расположились вокруг полированного стола в величественном зале заседаний совета. В помещении было прохладно. Люди, которые за десятилетия привыкли к тому, что их лица должны быть непроницаемыми, слова невнятными, а одежда безупречной, выглядели неестественно в обтягивающих животы свитерах, шарфах вокруг шеи; кашель, подобный треску пулемета, слишком часто прерывал дискуссию.
Она заметила, что Джим утратил свое обычное спокойствие. Он сидел, втянув голову в плечи, его глаза метались по лицам присутствующих.
Среди них был человек из Вашингтона. Никто не знал, чем он занимается, какое у него звание, это не имело значения; было известно, что он из Вашингтона. На висках мистера Уэзерби – а именно так его звали – проступала седина, у него было длинное узкое лицо, и казалось, что ему стоило больших усилий держать рот закрытым. Это придавало ему чопорный вид. Члены совета не знали, в каком качестве он присутствовал на заседании: гостя, советника или, быть может, председателя совета; они предпочли остаться в неведении.
– По моему мнению, – сказал председательствующий, – основной проблемой, которую мы должны рассмотреть, является то, что полотно нашей магистрали находится в плачевном, если не сказать критическом, состоянии. – Он выдержал паузу и осторожно добавил: – В то время как единственная принадлежащая нам дорога с приличными рельсами – это линия Джона Галта… то есть Рио-Норт.
Другой участник совещания произнес таким же осторожным тоном, стараясь вовлечь в разговор остальных:
– Если принять во внимание хронический дефицит оборудования, а также то, что мы позволяем ему изнашиваться на ветке, которая приносит убытки… – Он замолчал, не высказав никаких предложений.
– По моему мнению, – вступил в разговор худой бледный мужчина с аккуратными усиками, – линия Рио-Норт стала для компании финансовым бременем, нести которое ей не под силу. Пока не будет произведена реорганизация, которая… – Не закончив своего выступления, мужчина с усиками посмотрел на мистера Уэзерби. Тот сделал вид, что не заметил этого взгляда.
– Джим, – сказал председательствующий, – я думаю, ты мог бы объяснить мистеру Уэзерби ситуацию.
Голос Таггарта был по-прежнему ровным. Но как кусок ткани, натянутой на разбитую бутылку, топорщится в месте излома стекла, так и в казавшемся ровным голосе Таггарта время от времени слышались шершавые нотки.
– Думаю, все признают, что основным фактором, влияющим на состояние дел любой железнодорожной компании в стране, является повышенный уровень банкротств в сфере бизнеса. Хотя все мы понимаем, что это временное явление, в настоящий момент оно так серьезно повлияло на железную дорогу, что состояние дел можно назвать безнадежным. В частности, число закрывшихся заводов в районе функционирования сети железных дорог «Таггарт трансконтинентал» настолько велико, что вся наша финансовая система подорвана. Районы, которые всегда приносили стабильный доход, в настоящий момент убыточны. Расписание движения товарных поездов, рассчитанное на серьезный грузооборот, нельзя сохранить, если вместо семи отправителей осталось трое. Мы не можем обслуживать их по-прежнему. По крайней мере, при… существующих тарифах. – Он бросил на мистера Уэзерби взгляд, который, казалось, не был замечен. – Мне кажется, – продолжил Таггарт, и его голос зазвучал резче, – что наши клиенты заняли нечестную позицию. Раньше они жаловались на конкурентов и принимали всяческие меры местного масштаба с целью устранения конкуренции в своих отраслях. Сейчас большинство из них оказались практически монополистами, но отказываются понять, что железнодорожная компания не в состоянии обслуживать один завод по тем же тарифам, по каким она обслуживала всех производителей в данном регионе. В их интересах мы обеспечиваем движение поездов себе в убыток, однако они выступили против повышения тарифов.
– Повышения? – тихо переспросил мистер Уэзерби, умело разыгрывая удивление. – Но речь вовсе не идет о повышении тарифов. •
– В случае, если слухи, которым я отказываюсь верить, окажутся правдой… – начал председательствующий и замолчал на полуслове в тот момент, когда его голос выдал смятение.
– Джим, – любезно сказал мистер Уэзерби, – лучше бы не упоминать о повышении тарифов.
– Я не имел в виду, что тарифы необходимо поднять немедленно, – поспешно вставил Таггарт. – Просто напомнил об этом для полноты картины.
– Но, Джим, – дрожащим голосом сказал пожилой мужчина, – я-то думал, что твое влияние, я имею в виду твою дружбу с мистером Маучем, гарантирует… – Он запнулся, потому что все неодобрительно посмотрели на него, упрекая в нарушении неписаного закона: никто не должен упоминать о подобных неудачах, никто не должен обсуждать влиятельных знакомств Джима, тем более, почему они его подвели.
– Дело в том, – непринужденно заметил мистер Уэзерби, – что мистер Мауч направил меня сюда, чтобы обсудить требование железнодорожных профсоюзов повысить жалование и требование грузоотправителей снизить тарифы. – Он говорил небрежно, но твердо: ему было известно, что члены совета следят за обсуждением этих требований в печати долгие месяцы; он понимал, что эти люди боятся не самого явления, а того, что он напомнил о нем, как будто самого явления не было в природе, и только его слова могли сделать его не вымыслом, а реальностью; он знал, что эти люди ждут, воспользуется ли он своей властью, и дал им понять, что не преминет сделать это.
Положение этих людей давало им право возражать открыто, но никто не произнес ни слова протеста, никто не сопротивлялся. Джеймс Таггарт заговорил резким раздраженным голосом, призванным передать гнев, но передавшим лишь растерянность:
– Я бы не стал преувеличивать роль Бадди Уоттса из Национального совета грузоотправителей. Он поднял большой шум и накормил обедами много кого в Вашингтоне, но я бы не советовал принимать это всерьез.
– Право, не знаю, – развел руками мистер Уэзерби.
– Послушай, Клем. Я знаю, что на прошлой неделе Висли не захотел его видеть.
– Неужели? Висли очень занятой человек.
– И знаю, что десять дней назад, когда Джин Лоусон устроил большой прием, там собрались практически все, однако Бадди Уоттса не было среди приглашенных.
– Это правда, – миролюбиво согласился мистер Уэзерби.
– Так что, Клем, я бы не ставил на мистера Бадди Уоттса.
– Висли беспристрастен, – чопорно произнес мистер Уэзерби. – Человек, преданный общественному долгу. Интересы страны в целом – вот что его тревожит больше всего в жизни.
Таггарт выпрямился в кресле. Он знал, что, когда в ход идут такие слова, это вернейший признак опасности.
– Джим, нельзя отрицать, что Висли ценит тебя как в высшей степени просвещенного предпринимателя, незаменимого советчика и одного из своих ближайших друзей. – Глаза Таггарта переметнулись на Уэзерби – опасность приближалась. – Хотя нельзя сказать, что Висли испытывал бы малейшие колебания перед тем, как принести в жертву свои чувства и личных друзей, если бы от этой жертвы зависело благосостояние общества.
Лицо Таггарта оставалось непроницаемым, причиной его страха было нечто, о чем он не осмеливался сказать, что опасался выдать движением мускулов лица. Таггарт боролся с мыслью, которую не хотел осознавать, он сам очень долго олицетворял «общество» в самых разных ситуациях и знал, что произойдет, если это магическое, святое понятие, которое никто не осмелится попрать, особенно в сочетании со словом «благосостояние», станут ассоциировать с личностью Бадди Уоттса.
Он быстро спросил:
– – Не считаешь же ты, что я могу поставить личные интересы выше интересов общественного благосостояния?
