Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов
– Да, мое чудо, ты права! Я очень постараюсь. Ну так и что же сказала тебе сия достойная женщина?
– В общем-то, ничего нового. Твой отец – козел, все ее бросили, включая тебя, она несчастнейшая из смертных, и жизнь ее не имеет никакого смысла.
– Как я понимаю, прогресса нет.
– Не сказала бы.
– То есть?
– Знаешь, я же с ней почти каждый день разговариваю, в отличие от тебя…
– Прости меня за это.
– Перестань. Я хотела сказать, что общаюсь с ней чаще и по этой причине лучше прослеживаю эволюцию ее горя, если можно так сказать. На мой взгляд, сейчас надрыва в ее голосе значительно меньше. Она похожа на оперную певицу в конце сезона – все ноты вроде бы исполняются верно, но без былого энтузиазма. Как будто она хочет поскорее исполнить свою партию, получить гонорар и отвалить.
– Хочешь сказать, мама звучала неискренне?
– Искренне. Но не убедительно. Мне кажется, она устала от того, что переживает и говорит. Скоро ей это надоест. Конечно, речи вести она продолжит в том же духе, но внутренне смирится с ситуацией. Главное, чтобы она наконец поверила, что мы ее не бросим. Сын и внуки с ней. Что еще надо?
– В общем и целом да. Но уязвленная женщина быстро своих обид не забывает. Может быть, еще дольше, чем мужчина в такой же ситуации. К тому же она всегда считала себя хозяйкой положения и получала от этого удовольствие, а тут такой поворот. Есть от чего прийти в отчаяние.
– Эх, Аркадий Аркадьевич, злопамятный ты человек!
– Отвечу банальностью: я просто злой, и память у меня хорошая. А если честно, то никак не могу заставить себя возродить прежнюю любовь к матери. Она умерла. Это чудовищно. Но что еще ужаснее, мне все равно.
– Бедный мой мальчик! Что-то очень рано ты устал от этой жизни.
– Почему ты так говоришь? Наоборот, я ощущаю себя очень мощным и успешным.
– Ты лишь декларируешь это. Но по факту очень устал и не понимаешь, тем ли занимался всю жизнь. Я ведь правильно понимаю? Неужели ты думаешь, что я не вижу, с какой тоской ты каждый день собираешься на работу, какой вымотанный приходишь, что тебя стали раздражать клиенты, что нет огонька в глазах? А после того, что исполнил отец, ты вообще на себя не похож. Переживаю за тебя. Боюсь, как бы то, что произошло с Колей, не стало последней каплей.
– Золото мое! Все-таки когда-то я очень правильно поступил, что предложил тебе руку и сердце. Это было мое самое главное решение в жизни! Я тебя люблю!
– Я тебя тоже!
Супруги нежно поцеловались. Надо сказать, что, несмотря на долгие годы брака, Аркадий и Ира очень любили друг друга. И это была настоящая любовь – не совместное экономическое существование, не союз ради воспитания детей, не красивая картинка для окружающих, а настоящая, эталонная любовь. Слишком редкая в современном мире, чтобы быть правдой.
– Не переживай, зайка. Все будет хорошо! Я не так плох, как кажется.
– Легко сказать. Думаешь, просто смотреть, как твой муж чахнет на глазах?
– Не знаю. Никогда не был замужем. – Кузнецов рассмеялся.
– Шутишь. Это вселяет оптимизм.
– Все благодаря тебе. И я правда очень тебе признателен за твою ежедневную поддержку. Только она и спасает. Как у тебя хватает сил на всех нас?
– Очень просто. Я все время общаюсь с разными людьми. А это что-то вроде смены занятий. Позволяет держаться в тонусе.
– Мудрая моя женщина.
– Да, я такая! Как, кстати, лазанья?
– Великолепна! Как всегда. Что у детей?
– Рутина. Тесты. Сборы на празднование Нового года.
– Как-то рано начали в этом году.
– Я тоже удивилась. Но в родительских комитетах новые мамашки. Им неймется. Хотят получить премию «Мать года».
– И выносят мозги всем остальным.
– Как обычно. Но так устроен мир – горстка амбициозных засранцев делает себе кассу за счет послушного большинства.
– Ни за что не поверю, что мы к ним относимся.
– Пока нам это удобно – будем делать вид.
– Разумно.
– А еще разумнее нам сейчас с тобой все убрать и лечь спать. Завтра опять рано вставать, а сейчас уже почти два часа ночи.
– Мон колонель, я полностью в вашем распоряжении.
– Отлично. Сложи в посудомойку.
– Яволь.
Кузнецов поднялся из-за стола, поцеловал жену, а потом они вместе убрались на кухне, болтая о чем-то своем, милом. Вспоминали, как вместе растили свою семью, переживали кризисы, трудились, отдыхали и были счастливы. Аркадия настолько отпустило, что в довершение он предложил совместно принять душ. Ира с легкостью пожертвовала еще одним часом своего драгоценного сна.
Часть четвертая
Зима
Гомункул
Надежды на зимнюю сказку, тешившие москвичей, не увенчались успехом. Финал осени был холодным, но погоде не удалось окончательно переползти через нулевую отметку даже в январе. Как следствие, метеозависимые страдали мигренями, а здоровые граждане продолжали обливаться дождями и проклинать глобальное потепление.
Проклятия не помогли. На Новый год шел дождь со снегом, что особенно расстроило Кузнецова, ожидавшего легкого морозца и сугробов, в которые он намеревался втыкать традиционные фейерверки. Вместо этого ему пришлось довольствоваться холоднющими лужами и следить за тем, чтобы фитили не тухли под ледяной водой. Пытка осложнялась почти полным отсутствием на улице приличных людей. Преобладали маргинальные элементы и трудящиеся из очень Средней Азии. Аркадию пришлось с удвоенными силами следить за тем, чтобы шутихи, стоившие целое состояние и являющиеся на унылой улице, лишь слегка раскрашенной бледными новогодними огоньками, безусловным маркером успеха, не привлекли бы опасного внимания со стороны подгулявших граждан. Сделать это было трудновато. Так как, кроме Кузнецова с детьми, почти никто в гетто фейерверков не запускал. По сравнению с предыдущим Новым годом ситуация выглядела апокалиптической и свидетельствовала о массовом обнищании. Но пронесло, все закончилось мирно. Какой-то таджик даже изрядно помог, когда у Кузнецова закончились все спички, а боезапас еще оставался и надо было чем-то поджигать отсыревшие фитили. Однако интернациональное сотрудничество позволило в течение получаса радовать сразу несколько десятков людей. Этот маленький эпизод заставил психолога долго размышлять над тем, как изменился мир и любимый город. Еще лет двадцать назад подобную картину вообразить было невозможно. А еще представить,
