Федор Сологуб - Королева Ортруда
Что ни день, устраивались крестные ходы. То здесь, то там с громкими визгами и с диким воем проходили неистовые процессии кающихся. На площадях и в общественных залах раздавались вдохновенные, — а иногда и нескладные, проповеди новоявленных пророков и пророчиц. Они грозили гневом Божиим, и призывали к покаянию.
Даже радикальные газеты иногда юродствовали, и помещали странные пророческие статьи о том, что скоро пoгибнет под волнами преступная столица, веселый город Пальма.
Среди смуты и волнения была в простом народе суеверная надежда на королеву Ортруду. Говорили:
— Если королева Ортруда захочет, она заворожит вулкан, и он успокоится. Она может. Стоит только ей захотеть.
Скептики спрашивали:
— Если королева Ортруда может это сделать, отчего же она до сих пор ничего не сделала?
Верующие в королеву Ортруду отвечали им:
— Тоскует королева наша Ортруда об измене своего мужа, и темным гневом томится сердце бедной королевы. Потому и послушный ей вулкан дымится, потому и небо облаком дымным заволакивается. Но вот полюбит королева Ортруда другого, утешится, радостная поедет к вулкану, и заговорит его.
Королева Ортруда думала грустно:
«Бедный мой народ! Глупые люди, и взрослые, как дети! Как они боятся смерти! Ничтожные, — и они хотят быть свободными!»
Облак дымной печали опять сгустился над королевою Ортрудою. Суеверный ропот народа и голос его безумных надежд дошли до нее. И думала она:
«Что они хотят, то и сделаю. Пойду к вулкану, зачарую его, или сама умру».
После смерти Астольфа мысль о смерти стала приятна королеве Ортруде.
После смерти Астольфа кто же еще остался у королевы Ортруды? Сколько еще смертных ступеней осталось ей пройти?
Афра осталась королеве Ортруде. Афра утешала Ортруду.
Вот, еще одна ей осталась ступень к смерти, — юная дева Афра. И с образом Афры тяжелое забвение скорбей опустилось облаком дымным на королеву Ортруду. И под облаком дымным тускло горела багрово-мглистым солнцем ее нежность к Афре. Каждый поступок Афры восхищал королеву Ортруду. Она не уставала хвалить Афру, и находила тысячи поводов к этому. И каждое слово Афры приводило Ортруду в восторг.
Но знала Ортруда, что и Афра умрет. Думала Ортруда, что со смертью Афры последнее придет к ней освобождение, и с диким нетерпением ждала этой смерти, чтобы последнее свое совершить на этой земле дело, — доброе или злое, не всё ли равно! — подвиг любви к этому бедному, жалкому народу.
Говорила Афре королева Ортруда, нежно ее целуя:
— Будь со мною, не оставляй меня, иди за мною.
Тихо отвечала Афра:
— Люди осудят наш союз великой нежности и нежной дружбы. Они не поймут его. Одни назовут его грешным, другие — порочным.
Гневно восклицала королева Ортруда:
— Грех! Порок! Не всё ли мне равно, что скажут о нас злые люди!
Афра говорила улыбаясь:
— Добрые люди!
— Глупые, — возражала Ортруда, — ничтожные рабы живых или мертвых. Только мертвые слова умеют они повторять.
Глава шестьдесят седьмая
Виктор Лорена исполнил желание королевы Ортруды. На совете министров было суждение о вулкане. На следующее утро Виктор Лорена явился к королеве Ортруде сообщить ей о решении совета, — назначить ученую комиссию на Драгонеру для исследования вулкана.
Королева Ортруда улыбалась насмешливо и грустно. Невольною была ирония тихой ее улыбки. И тихо сказала она:
— Поздно.
Виктор Лорена, пожимая плечьми, сказал:
— Что же иное можем мы сделать?
— Надо выселить на другие острова всех, кто живет около вулкана, сказала королева Ортруда. — Газеты говорят об этом много и подробно.
— Для этого нужны многие миллионы, — возразил Виктор Лорена. — Пока мы не получим заключения комиссии, мы не можем знать, необходимо ли расходование этих миллионов, или их лучше сберечь для расходов, более производительных.
Королева Ортруда спросила:
— Значит, господин Лорена, мы должны ждать?
— Ждать, ваше величество, — отвечал Виктор Лорена. — Это единственное, что мы можем сделать в данном положении.
— События не ждут, господин Лорена, — грустно сказала королева Ортруда.
На другой день в Правительственном Указателе был напечатан королевский декрет о назначении комиссии для исследования вулкана на острове Драгонере. В декрете выражалась уверенность королевы Ортруды в том, что ученые и знаменитые члены комиссии оправдают ожидания страны и доверие королевы быстрым и внимательным исполнением порученного им столь важного, ответственного дела.
В том же декрете перечислены были имена призванных в состав комиссии. Председателем комиссии назначался директор Океанографического Института, член Пальмской Академии Наук, профессор Пальмского университета, доктор физики Арриго Аргенто. Это был весьма посредственный ученый, но тщеславный интриган. Он занимал выдающееся положение в академическом мире Пальмы, был украшен многими орденами, и уже давно говорили, что он при первом случае будет министром.
Членами комиссии назначены были профессора и члены Академии: европейски-знаменитый астроном, прославившийся превосходными исследованиями кратеров и цирков на луне и атмосферы на Венере, — добросовестный, но очень глупый геолог, — юркий враль и карьерист, профессор химии, — и еще несколько человек, которые были ни талантливы, ни бездарны, — серые. Большинство членов комиссии были глупые, тупые педанты. Но все они были очень самоуверенны, и думали, что их наука ставит их выше всего мира.
Проводы им устраивали торжественные, с банкетами, речами, цветами и овациями.
Королева Ортруда милостиво приняла членов комиссии, и удостоила их любезного разговора. От такого благосклонного приема у этих господ долго кружилась голова, и на всю жизнь осталась благодарная тема для рассказов.
Виктор Лорена дал большой парадный обед в честь членов комиссия. На обеде были министры, многие члены парламента и дамы.
После обеда Виктор Лорена улучил удобную минуту, и oтвел в сторону председателя комиссии.
— Дорогой господин профессор, — сказал ему Виктор Лорена, — внимание всей страны устремлено теперь на вас. Я уверен, что это поручение даст вам случай осенить новыми лаврами ваше знаменитое имя. Благодарное отечество не забудет ваших заслуг.
Всё это можно было бы сказать и во всеуслышание. Арриго Аргенто понимал, что самое главное будет впереди. На всякий случай он ответил Виктору Лорена:
— Я чувствую себя польщенным, что ваш выбор, глубокоуважаемый господин министр, остановился именно на мне. По мере моих слабых сил и ничтожных познаний…
— О, вы слишком скромны, — прервал его Виктор Лорена.
Он выразительно пожал руку профессора, и многозначительным тоном сказал:
— Ваше назначение — успокоить народ.
Ловкий делатель ученой карьеры превосходно понял, что вот именно в этих словах заключается вся программа предстоящей ему деятельности. «Успокойтесь», — вот это маленькое, глупенькое слово надо было завернуть в пышное одеяние наукообразной аргументации.
Арриго Аргенто сказал:
— Мы приложим все старания, чтобы выполнить наше назначение как можно лучше. Вы можете быть совершенно уверены в этом, дорогой господин министр.
Ученая комиссия скоро отправилась на остров Драгонеру.
Педантская важность профессоров была очень забавна. По странному совпадению все они были в очках, все желты лицом, все бриты. На пароход все они явились в серых крылатках и в черных сомбреро. Каждого профессора провожала до пристани жена и молодой красивый приват-доцент, начинающий ученую карьеру. С каждым профессором село на пароход еще по одному приват-доценту, но эти молодые ученые были как на подбор безобразны.
Каждый профессор что-нибудь забывал на пристани, и, когда пароход отчалил, то один, то другой ученый принимался кипятиться, требуя, чтобы пароход вернулся к пристани. В затруднительном положении ученого собрата каждый раз принимали участие все профессора и приват-доценты на пароходе, и все провожавшие на пристани. Поднимался неистовый гвалт, и для каждого профессора пароход пятили к пристани. Один особенно рассеянный профессор заставил проделать это дважды.
Когда уже наконец пароход удалялся от берега, и уже нельзя было различить, которым кто на пристани машет белым платком, разнесся среди ученой братии слух, что один из подающих надежды уродливых приват-доцентов забыл на пристани портрет своей невесты. Несчастный молодой человек не смел кипятиться. Он молча плакал, роняя слезы за борт, чтобы не забрызгать ими кого-нибудь из профессоров. Его патрон, добрый селенограф, вскипятился за него, вскипятил всех ученых, — и пароход вернули еще раз.
Потом весь ученый мир на пароходе рассматривал внимательно портрет невесты приват-доцента. Над приват-доцентом тонко и остроумно подшучивали, употребляя при этом преимущественно латинские и греческие выражения или термины физико-математических наук. На лице приват-доцента блуждала счастливая улыбка, а тонкий нос его от недавно-пролитых слез был красен.
