Федор Сологуб - Королева Ортруда
Недолго наслаждался Астольф счастием любви. Испуганный страстными ласками королевы Ортруды, отравленный легкими дымами далекого вулкана, скоро затосковал Астольф.
Нежность королевы Ортруды к Афре постоянно распаляла его тоску. Астольф зажегся жестокою ревностью. Он вспомнил тот разговор с Афрою, когда она говорила, что любит королеву Ортруду.
Ревность, преждевременная любовь, угрызения совести, — все эти фурии терзали страстного мальчика.
Убитая им графиня Маргарита Камаи не давала теперь покоя Астольфу. Иногда по ночам она приходила к нему, — стонать на пороге комнаты, где он спал. Иногда Маргарита легкою тенью скользила мимо Астольфа в темных переходах древнего замка, зыбкам смехом дразнила Астольфа, и говорила ему:
— Зачем же ты убил меня? Королева Ортруда тебя разлюбила.
А королева Ортруда все сильнее с каждым днем чувствовала в себе влечение к Афре. И отрадные слова великой нежности были наконец сказаны.
Чувства Астольфа к Афре двоились: он ненавидел Афру за то, что ее любит Ортруда, — но и любил Афру, потому что и Ортруда ее любит, и еще потому, что в самой Афре было для него какое-то очарование.
Картина, изображавшая Астольфа, была окончена.
— Тебе нравится, Астольф? — спросила королева Ортруда.
— О, да! — воскликнул Астольф.
— В этой картине есть большой недостаток, — сказала Ортруда.
— В ней нет никакого недостатка! — возразил Астольф. — Она прекрасна.
— В самом замысле картины есть недостаток, — говорила Ортруда. — Юному мечтателю недостает девы. Я напишу вас обоих, тебя и Афру.
На другой день Астольф и Афра стояли в том же уединенном саду королевы Ортруды, — перед юным мечтателем явилась первозданная дева, улыбалась ему, и он смотрел на нее нерешительно и робко, потому что она звала его от его мечтаний к неведомым ему творческим совершениям. Он был более удивлен и восхищен, чем обрадован, — прекрасна была первозданная дева, но что-то в ее взорах страшило.
Смуглое тело Афры восхищало Ортруду еще более теперь, чем тело Астольфа. Оно было законченнее, совершеннее. Астольф понимал это, и томился ревностью.
— Смотри на нее, как влюбленный, — сказала ему королева Ортруда.
Астольф отвечал досадливо:
— Я в нее не влюблен, — она толстая.
Афра смеялась, и смех ее досаждал Астольфу.
— Ты ошибаешься, Астольф, — сказала Ортруда, — правда, она не такая тонкая, как ты, но ведь она не мальчик.
Ортруда сказала Афре:
— Завтра утром приди одна. Я задумала еще картину, где ты одна будешь мне моделью.
— А как же эта картина? — спросил Астольф.
— Кончу, не бойся, — улыбаясь, сказала Ортруда.
Астольф ушел опечаленный.
Ортруда была с Астольфом в этот вечер очень ласкова. Но Астольфу казалось, что это из жалости.
Опять был вечер, и снова трава и земля стали багряны. Погруженный в грустную задумчивость, тихо и одиноко шел Астольф по тенистым аллеям дворцового сада. Мглисто-золотое солнце склонялось к далекому шуму волн. Багряная мгла разливалась в сумраке сада. Воспоминания о ночном убийстве опять горько томили Астольфа. Чей-то докучный голос, скучный и однозвучный, шептал за его спиною:
— Зачем же ты убил бедную Маргариту? Ортруда тебя разлюбила.
Чьи-то легкие шаги чудились Астольфу, — он оборачивался, но никого не было. Неприятно-резкий крик какой-то птицы преследовал Астольфа. Астольфу казалось иногда, что он опять слышит за собою предсмертный хрип Маргариты.
Астольф знал, что ему некуда бежать от этих призрачных преследователей, оставивших прохладный покой небытия только для того, чтобы измучить Астольфа.
Вдруг он увидел Альдонсу. Испуганная короткая мысль метнулась в его голове:
«Как же Альдонса здесь? Ведь ее повесили».
Краснощекая, дебелая, такая красная и толстая, какою никогда не была Альдонса при жизни, она смотрела прямо на Астольфа, и беззвучно хохотала, вся сотрясаясь от смеха. Сначала Астольф увидел только одно ее лицо. Он удивился, что лицо Альдонсы видно так низко над мглою тихих трав. Но потом Астольф различил в багряной мгле и всю Альдонсу. Присев на корточки над клумбою, она поливала цветы.
С удивлением и с ужасом смотрел на нее Астольф. Но он преодолел свой страх, подошел к Альдонсе близко, и спросил:
— Зачем ты здесь, Альдонса? Что ты здесь делаешь? Кто пустил тебя в этот сад?
Резким, злым голосом, похожим на зловещий крик черной птицы, ответила ему Альдонса:
— Тебе-то что! Меня повесили, и я теперь хожу, куда хочу. Меня не зарежешь.
Астольф воскликнул, крестясь:
— Именем Господа заклинаю тебя, — исчезни!
Вдруг исчезла Альдонса, словно растаяла, словно и не было ее. И только оставила в душе Астольфа странную тоску.
Дивясь и тоскуя, возвращался Астольф домой. Он думал:
«Приходила за мною, звала меня. Образ грубого бытия показала мне, чтобы я понял, что жить не надо.
Да, — думал Астольф, — надо любить, мечтать, творить, — а жить на этой земле не надо».
Вся жизнь Астольфа стала теперь одним предсмертным томлением.
Такая милая, радостная жизнь, — неужели отвергнуть ее? Такая прекрасная земля, — неужели оставить ее? Легкий, такой сладостный воздух земной жизни, неужели перестать дышать им?
Наконец Астольф решился умереть. Он думал тоскуя:
«Умру самовольно, но не так, как умер Карл Реймерс. Никто не узнает, что я сам себя умертвил, — и не упрекнут за мою смерть жестокие, злые люди милую мою, хоть и неверную Ортруду».
Был вечер, королева Ортруда ждала Астольфа, — и не дождалась.
Неясно тоскуя и томясь, Ортруда тихою тенью блуждала из комнаты в комнату. На столе у ее постели, увидела она, белело что-то, выдаваясь углом из-под книги. Ортруда подошла. Это было письмо.
Горькое предчувствие сжало ее сердце. Прочла письмо. Так, это от Астольфа. Только две строчки.
«Ты уже не любишь меня, — как же мне жить!»
И больше ни слова. Даже подписи не было.
Испуганная Ортруда послала спросить, не болен ли Астольф. Но дома о нем ничего не знали. Знали только, что он уехал с товарищами на прогулку в горы.
К ночи принесли его труп, — и с ним печальный, сбивчивый рассказ.
Мальчики остановились обедать на высокой лужайке над скалою, откуда видны были далеко берега Острова и море. Все были веселы. Вдруг несчастный случай. Астольф подошел слишком близко к обрыву, чтобы посмотреть на морской берег внизу. Обернувшись на голоса товарищей, он сделал неосторожное движение, и сорвался со скалы. Его подняли уже мертвым, с разбитою о камни головою.
Опять гроб, и опять надгробное рыдание.
В гробу Астольф лежал бледный, прекрасный, осыпанный белыми, благоуханными цветами. Королева Ортруда приходила плакать над ним, и не таила своей печали.
Теобальд Нерита казался помешавшимся от горя. Вот грустный конец древнего, славного рода! Кто же теперь наследует ключи королевского замка, и тайну подземного хода?
Вероника Нерита рыдала над гробом своего сына слишком театрально. Ее жалели, но к сожалению о ней у многих примешивалась презрительная усмешка. Вероника Нерита была еще очень моложава, и траур удивительно шел ей к лицу. К удивлению многих, через несколько дней она умерла от тоски по сыне. Говорили, что Вероника Нерита отравилась.
Глава шестьдесят шестая
Вулкан на острове Драгонере дымился все сильнее и сильнее. Прежде выдавались все-таки дни и даже целые недели, когда дым над его тупою, раздвоенною вершиною истончался, таял, и вовсе исчезал. Теперь же вулкан дымился постоянно. Уже много столетий безмятежно дремавший, изредка только испускавший немного дыма и пепла, вулкан дивил теперь упорством и продолжительностью своих темных, дымных вздохов, неистощимостью своего медлительного гнева.
Вблизи, из города Драгонера, и с берегов острова, дым вулкана казался густым и черным. Казалось, что он заволакивает тупую вершину горы словно черною, мохнатою шапкою, над которою, далеко откинутое по ветру, веет длинное, черное перо, вырванное из крыла гигантской, живущей в облаках, птицы. Издали этот дым представлялся легким и тонким, как и раньше.
На пространстве всего государства Соединенных Островов стали заметны в воздухе странные, неприятные изменения. Всё явственнее различался разлитый над всею страною горьковатый запах. Дни стали тусклыми, и недолгие зори пылали багряно, румянцем умирающих. Многоцветные прежде пейзажи Островов окрашивались сначала в оранжевые тона, а теперь становились тускло-сероватыми.
На острове Драгонере начались угрожающие явления, — подземные гулы, легкие сотрясения почвы. У подножия вулкана и на его склонах несколько домов обвалились. И уже люди в деревнях этого острова и в городе Драгонере стали бояться извержения вулкана. Тогда великое беспокойство охватило испуганных жителей Драгонеры, быстро сменив их прежнюю беспечность.
