Сергей Кузнецов - Затворник. Почти реальная история
– Да-а?! – несказанно удивился Егоров. – Потрясающе! Какие все умные вокруг, один я почему-то то и дело представляюсь дураком...
– Просто это так и есть... – едва слышно пробормотала Маша, но Костя, конечно, услышал и тепло ей улыбнулся.
Он залпом допил шампанское из бокала и продолжал:
– Так вот, Витюша... Нет, с тобой я говорить не буду, ты пока еще не вполне свой на этом празднике жизни. – Он обратился к жене: – Так вот, дорогая... Когда ты родишь своему светилу мировой юриспруденции персонального младенца, он и будет носить любую фамилию, какую вам ни заблагорассудится, хоть Лихтенштейн. А вот этого мальчика, – он взял сына за непослушный вихор с такой силой, что тот охнул, – зовут – следи за артикуляцией – Иван Константинович Егоров! И никак иначе. – Он отпустил Ивана. – И уж тем более об отказе от родительских прав речи быть не может.
Маша смотрела на него, как завороженная.
Виктор вскочил:
– Прекратите так себя вести! Я юрист, и, поверьте, сумею выстроить ситуацию таким образом, что вас судебным порядком принудят согласиться на все наши условия!
Костя посмотрел на него снизу вверх. В глазах его стояли искорки насмешки.
– Несмотря на то что кое-кто здесь считает меня дураком, – сказал он, – я немножко образован. Например, изучал Гражданский кодекс, так что не следует меня запугивать... И потом, вы что же, до такой степени игнорируете мнение моего сына о вас, собираясь жениться на его матери, что легко при нем пытаетесь унизить его отца?.. – Костя перевел взгляд на Машу: – Дорогая, да он у тебя идиот!
Виктор быстро обошел стол и, наклонившись к уху Кости, сказал:
– Я тебя вышвырну отсюда, и тогда посмотрим, кто из нас идиот.
Тот так же негромко ответил:
– Попытайся, болезный.
Виктор выпрямился и схватился руками за Костин свитер на спине и груди, намереваясь приподнять. Ваня вскрикнул:
– Папа!
Костя подмигнул ему, перехватил правую руку Виктора в запястье и сжал. У Виктора потемнело в глазах; ему показалось, что рука попала в чугунные тиски.
– У меня рука тяжелая, я ведь хозяйственником долго работал, – спокойно сказал Костя и сжал еще. – Да и сейчас гантельками форму поддерживаю... Не каждый день, правда. Надо бы каждый.
Виктор ощутил, что кость вот-вот лопнет. Он с шумом выпустил воздух и, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, отпустил Костин свитер и сделал попытку освободить правую руку, вцепившись в Костины пальцы левой, но Егоров сжал снова. Виктор тонко охнул и побагровел.
– Пусти его, негодяй! – закричала Маша, вскакивая. – Ты ему руку сломаешь!
– Да? – будто бы даже удивился Костя. – А чего ты распереживалась? Я же его – Иван, заткни уши! – не за х... держу! Налей-ка мне немного шампанского...
– Пусти... – просипел Виктор.
– Ну, пожалуйста.
Костя отпустил Виктора, и тот, бледный как полотно, с ужасом глядя на руку, умчался в ванную. Там немедленно зашумела вода. Маша кинулась следом.
Костя сам налил себе шампанского, выпил медленными глотками и повернулся к сыну:
– К бабушке-то едем?
Тот, не в силах говорить, покивал.
– Ты что, тоже испугался?
Иван помотал головой.
– Ну и все! Быстро одеваться!
Мальчик наконец обрел дар речи:
– Я сейчас, пап... – Он убежал в соседнюю комнату.
– С нами, крестьянами, так: не задирай, и мы не тронем, – дружелюбно сказал Костя вышедшему из ванной Виктору; запястье правой руки адвоката покраснело и опухло, Виктор нес ее бережно, поддерживая левой. Он смотрел на Костю с ненавистью. – Извини, старичок. Я хочу сказать, что не всех можно надуть или вышвырнуть. – Он снова налил себе полный бокал шампанского. – Насчет лишения меня родительских прав я, кажется, внятно ответил. Вы с Машей как хотите: жени́тесь, разводи́тесь, а Ванька моим сыном был, им и останется.
Он наклонил голову и улыбнулся каким-то своим мыслям.
Виктор ничего не ответил, сел на диван и отвернулся.
Подбежал Ванька:
– Пап, я готов!
– О! Ну и молодец! – Костя посмотрел на вошедшую в комнату Машу: – Возможно, Машенька, такой проныра, как Виктор, тебе и нужен, я не знаю... Но только не отец Ивану. Сына привезу завтра, переночуем у бабушки, пусть хоть с внуком наобщается... С Новым годом, молодые.
* * *– Ваня! – крикнула Елена Петровна. – Бери чашку, тарелку с пирогами и приходи. Вторая серия начинается...
Мигала огоньками в углу комнаты старая искусственная елка. Уже много лет не было в живых отца, но мама, как бы себя ни чувствовала и в каком бы ни была настроении, каждый год двадцать пятого декабря доставала с антресолей коробки с елкой и игрушками, устанавливала и наряжала пластмассовое деревце, покосившееся от времени и кое-где даже поломанное. Вешала гирлянды и обязательно включала их каждый вечер. Елка стояла до девятнадцатого января, Крещения.
«А как же? – говорила мама. – Новый год – настоящий праздник. Ты знаешь, Костя, как трепетно я к нему отношусь. Пока сил хватит, обязательно буду и елку наряжать, и сациви и лобио готовить». Готовить настоящие сациви и лобио ее научили грузинские друзья отца; оба блюда Геннадий очень любил, и для него она готовила их большими порциями, по несколько глубоких тарелок, а он за два-три дня праздников все съедал. Костик лишь слегка притрагивался: у него эти изыски национальной кухни восторга не вызывали. После смерти отца надобность в приготовлении больших порций отпала, но по одной тарелке мама делала непременно: немного ел Костя, изредка угощались забегавшие на праздники Лекс или Санчо. Еще мама обязательно приглашала на сациви соседку по лестничной площадке, с которой приятельствовала.
– Водочки выпьешь, Кость? – спросила она. – За праздник. Я хорошую купила, мягкую...
– Не хочу, мам.
– Не пьешь ничего, не ешь...
Пришел Иван, прокричал набитым ртом:
– Бабуль, пироги – отпад!
Плюхнулся на диван, поставил на журнальный стол большую чашку с чаем, рядом – тарелку с пирогами.
– Я тут у тебя растолстею за два дня, ба, – сказал он, – на пирогах и торте. Потону потом в бассейне.
– Да ладно, – сказала Елена Петровна, – ты тощий, как сопля. Я и маме твоей пирогов отправлю... А кто тебя возит в бассейн?
Ваня смутился:
– Да сам я... Ну, иногда дядя Витя на машине подкинет, если холодно или опаздываю. Но он в основном на работе, мама, само собой, тоже, так что я самостоятельным расту, не сомневайся.
Елена Петровна посмотрела на Костю и сказала Ване:
– Почаще приезжай, внучек. Я ведь уже старая, сколько проживу, неизвестно... Я и подкармливать тебя буду, матери-то действительно некогда бывает.
Костя видел, что мать притворяется увлеченной беседой с внуком, даже звук телевизора потише сделала. На самом деле она думает о том, что рассказал Костя, переживает за него.
– Кино-то будем смотреть? – спросил Егоров.
– Ты, можно подумать, его смотришь...
– В общем, нет...
– Тогда пойдем в твою комнату, не будем Ванечке мешать.
В своей комнате Костя включил бра, сел за стол. Мать подошла к окну.
– Все, что ты рассказываешь о Маше, Лизе, – неприятно и горько, – сказала она. – Не предполагала, что у Гриши такая дочь. И Машка не лучше. Это у нее пока – эйфория. Намучается она со своим адвокатом, вот увидишь.
– У нее комплекс, – сказал Костя. – Считает, что никому не нужна, Виктора ей Бог послал, это ее последний шанс.
– Но она-то зачем ему нужна? Помоложе, что ли, не сумел найти, и без детей? Или корысть какая, квартира, например...
Костя пожал плечами.
– Черт с ними. Ребенка б не испортили. А насчет твоих планов на жизнь, сынок, книги, Оксаны и вообще... Подумай еще. Мне кажется, ты не прав. Не сердись. Кроме матери, кто еще тебе правду скажет?
– Теща, – хмыкнул он.
– Теща?! – возмутилась мать. – Ну да... Кому ты по-настоящему нужен? Мне, сыну... И все. Подумай, Костя, подумай... С такими руками и головой, как у тебя, немыслимо уходить в никуда.
– Почему в никуда?
– Костя, писательство – не профессия. Кто этим кормится в России? Единицы. Либо заработавшие себе имя, либо те, кто больше ничего не умеет. А ты, Костя! У тебя такая профессия в руках!
– Мама, я честно устраивался почти год. Ничего не вышло.
– Еще попытайся. Нельзя останавливаться и опускать руки!
– Мам, Оскар Гумбольтович...
– Да что твой Карабута, или как его там! Обычный книжный червь! Не издатель, опубликовать твой роман и выплатить гонорар не сможет. Он знает, что ты Лешин друг... Мог ведь необъективно оценить, сказать добрые слова, чтобы потрафить Померанцеву. В голову-то человеку не залезешь, о чем он на самом деле думает!
– То есть, ты считаешь, что он дал такую детальную положительную характеристику книге, просто чтобы меня не расстраивать?
– Ничего я не считаю, Костя... Я знаю только, что мой сын взялся за совершенно безнадежное дело, которое не принесет дохода, но при этом время будет упущено... Поступай, как хочешь. С твоими руками на кусок хлеба ты всегда заработаешь. Семьи у тебя не будет, вот что ужасно. Оксана-то уйдет.
