Кэтрин Фишер - Сапфик

— Этому тоже.

— Чудненько.

— А ещё тайнописи, ловкости рук, алхимии, именам Великих Сил. Оживлять мёртвых и жить вечно. Вызывать золотой ливень из ослиного уха.

На его лице сменялись выражения подавленности и восторга. Кейро и Аттия обменялись многозначительными взглядами. Оба понимали — ситуация аховая. Рикс ненормальный. Мало ли, что взбредёт ему в башку в следующий момент. Может, решит, что всё-таки надо их убить. И у него Перчатка Сапфика.

— Значит, мы снова друзья? — осторожно поинтересовалась Аттия.

— Ты мне не друг! — гневно отрезал Рикс.

— Ну-ну, Рикс, — вмешался Кейро. — Аттия моя рабыня и делает то, что я велю.

Она подавила злость и отвернулась. Кейро явно наслаждался происходящим. Он будет дразнить Рикса, держать его на грани безумия — нагло ухмыляться и снова очаровывать. Аттия в ловушке, она не может уйти из-за Перчатки.

Потому что она должна найти артефакт прежде, чем это сделает новоявленный ученик чародея.

Рикс, казалось, впал в ступор. Но через мгновение кивнул, пробормотал что-то себе под нос и, подойдя к фургону, начал извлекать из него какие-то предметы.

— О, неужели сейчас поедим? — встрепенулся Кейро.

— Не наглей, — прошептала Аттия. — Везение может закончиться.

— По крайней мере, оно у меня есть. Теперь я Ученик и легко обведу нашего фокусника вокруг пальца.

Но когда Рикс вернулся с хлебом и сыром, Кейро, как и Аттия, принял угощение с благодарностью. Чародей смотрел на них, жевал кетт и, кажется, восстанавливал своё щербатое чувство юмора.

— Значит, воровством нынче не заработаешь?

Кейро пожал плечами.

— И где же твои драгоценности, мешки с добычей? — хихикнул Рикс. — Красивые наряды?

Кейро одарил его ледяным взглядом и спросил:

— По какому из тоннелей мы двинемся дальше?

— Да вот они все. Семь низких сводов. Семь дорог в темноту. Одна из них ведёт к сердцу Тюрьмы. Но сейчас мы ляжем спать. А после Включения Дня я поведу вас в неведомое.

Кейро облизал пальцы.

— Как скажете, босс.

Финн и Клодия скакали всю ночь. Они мчались галопом по тёмным дорогам Королевства, пересекали реки по мостам и вброд, будили сонных уток, суетливо хлопавших крыльями. Пробирались через грязные деревеньки под лай собак, и лишь однажды какой-то ребёнок проводил их взглядом из-за приоткрытого ставня.

«Мы превратились в призраков, — думала Клодия. — В тени».

Спрятавшись под чёрными плащами, словно преступники, они покинули дворец, где сейчас наверняка царит суматоха, королева бесится, Претендент вынашивает планы мести, слуги мечутся в панике и на поимку беглецов собирается целая армия.

Это был бунт, который изменил всё.

Они отвергли Протокол. На Клодии были чёрные бриджи и плащ, а Финн сменил пышный камзол Претендента на привычную куртку.

Занимался рассвет. Добравшись до вершины очередного холма, беглецы залюбовались живописной деревенькой у подножья, её лачугами, позолоченными утренним солнцем, ярким оперением петухов, звонко кукарекавших в симпатичных двориках.

— Ещё один идеальный день, — пробормотал Финн.

— Возможно, это ненадолго. Если Инкарцерон продолжит в том же духе, — мрачно откликнулась Клодия.

К полудню они сами и лощади устали настолько, что уже не могли двигаться дальше. Путники нашли заброшенный сарай прятавшийся в тени вязов, забрались на чердак и рухнули на устланный соломой пол. Жужжали полчища мух, под крышей ворковали голуби.

Есть было нечего.

Клодия свернулась калачиком и провалилась в сон.

Ей приснилось: кто-то стучит в дверь, звучит голос Элис: «Клодия, приехал твой отец. Пора одеваться». Потом чуть слышный шёпот Джареда: «Ты веришь мне, Клодия?».

Она вздохнула и села.

Наступали сумерки. Голуби исчезли, в сарае было тихо, за исключением шорохов в дальнем углу. Наверное, мыши.

Клодия прилегла обратно, оперлась на локоть.

Финн спал, повернувшись к ней спиной. В руке он сжимал меч.

Она наблюдала за своим спутником некоторое время, пока дыхание его не изменилось. И хотя он не пошевелился, Клодия знала, что он проснулся.

— Что ты вспомнил?

— Всё.

— А именно?

— Моего отца. Его смерть. Бартлетта. Нашу с тобой помолвку. Всю мою жизнь во дворце. Как в тумане, но всё-таки… Единственное, чего я не знаю — что произошло между нападением в лесу и моим пробуждением в тюремной клетке. Возможно, так никогда и не узнаю.

Клодия подтянула к груди колени и стряхнула с них солому.

Правда ли это? Или Финну так нужно было вспомнить, что он себя в этом убедил?

Видимо, молчанием она выдала свои сомнения. Финн повернулся.

— В тот день на тебе было серебристое платье. Ты была такая маленькая. На шее у тебя было жемчужное ожерелье. А мне дали белые розы, чтобы я вручил их тебе. Ты подарила мне свой портрет в серебряной рамке.

Точно ли серебряной? Ей помнилась золотая.

— Я тебя боялся.

— Почему?

— Мне сказали, что я должен на тебе жениться. Ты была такая красивая, сияющая, у тебя был такой звонкий голосок. А мне хотелось только одного — играть со своей новой собакой.

Она пристально посмотрела на него и сказала:

— Поехали. Думаю, погоня отстаёт от нас всего на несколько часов.

Обычно дорога от дворца до поместья Смотрителя занимала три дня, правда, в каретах и с остановками на постоялых дворах.

И они снова пустились в изнурительный галоп. Остановились только для того, чтобы купить чёрствый хлеб и эль у девушки, выбежавшей им навстречу из ветхой хибары у дороги. Они мчались мимо мельниц и церквей, по обширным долинам, разгоняя перепуганных овец, перепрыгивали через деревянные изгороди и заросшие травой траншеи — шрамы былых войн.

Финн позволил Клодии ехать впереди. Он уже не понимал, где они находятся; каждую косточку ломило от непривычно долгой езды. Но ум его был ясен — яснее, чем когда бы то ни было. И счастлив он был, как никогда раньше. Мир словно заново открывался его чувствам, отчётливо и ярко: запах травы под копытами лошадей, пение птиц, поднимавшаяся над землёй туманная дымка. Он не смел надеяться, что с припадками покончено. Но, возможно, вместе с памятью к нему вернулась прежняя сила, прежняя определённость.

Пейзаж постепенно менялся. Местность становилась всё более холмистой, поля уменьшались, изгороди густели. На пути вырастали не знавшие ножниц садовника дубовые, берёзовые, остролистовые рощи. Всю ночь путники ехали через них тайными тропами, и Клодия направляла коня уверенной рукой.

А потом, когда Финн почти заснул, сидя в седле, его лошадь резко остановилась. Он открыл глаза и увидел старинный замок, призрачно сиявший в свете искалеченной Луны, серебристый ров, огоньки в окнах, ощутил сладкий аромат роз.

Клодия улыбнулась с облегчением.

— Добро пожаловать в поместье Смотрителя. Ни кареты, ни свадебных нарядов — я всё потеряла, — печально рассмеялась она. — Тоже мне, вернулась домой, называется.

Финн кивнул.

— Зато ты привела принца, — сказал он.

24

Люди полюбят тебя, если ты доверишь им свои страхи.

— Итак?

Рикс улыбнулся и преувеличенно театральным жестом указал на третий слева коридор.

Кейро подошёл ко входу и заглянул внутрь — чернота там казалась столь же непроглядной и зловонной, как и в остальных тоннелях.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышу, как бьётся сердце Тюрьмы.

Над входом в каждый тоннель светилось по маленькому красному Оку. И все они смотрели на Кейро.

— Ну, раз ты так говоришь…

— Ты мне не веришь?

— Ты тут босс. — Кейро обернулся. — Кстати, когда начнём обучение?

— Прямо сейчас. — Рикс, казалось, смирился с постигшим его разочарованием и теперь напустил на себя важный, напыщенный вид. Чародей извлёк из воздуха прямо перед носом Кейро монету, покрутил её в пальцах и протянул ученику. — Учись перебирать её пальцами, вот так. И так. Видишь?

Монета замелькала в его ладони.

— Тоже мне премудрость! — забрав монету, сказал Кейро.

— Хочешь сказать, что наловчился, тыря мелочь по карманам?

Кейро улыбнулся. Монета в его ладони исчезла и возникла вновь. Потом весело замелькала меж тонких пальцев новоявленного Ученика Чародея. Получалось не так сноровисто, как у Рикса, но Аттия и этого бы сделать не смогла.

— Есть над чем работать, — важно заметил Рикс. — Однако мой Ученик не лишён таланта.

Он отвернулся, совершенно не замечая Аттию, и направился к тоннелю.

Она двинулась следом, ощутив лёгкий укол ревности. Сзади звякнуло — Кейро уронил монету и выругался.

Тоннель был высоким и идеально закруглённым, с гладкими стенами. Освещали его лишь Очи, прикреплённые в ряд к потолку через одинаковые интервалы, такие короткие, что, миновав круг света, отбрасываемый одним Оком, путники сразу переходили в следующий.