Нил Шустерман - Обделённые душой
Она поднимается, уходит на кухню и возвращается с ручкой и чистым листом бумаги. Сев за стол рядом с Кэмом, она отворачивает скатерть и кладёт лист на сухой участок стола.
— Напиши здесь своё имя.
— Чего ради?
— Увидишь.
Кэму неохота спорить. Он берёт ручку и аккуратно выводит «Камю Компри».
— Хорошо. А теперь переверни листок и напиши снова.
— Да к чему всё это?
— Сделай одолжение.
Кэм переворачивает бумагу и собирается писать, но Роберта останавливает его:
— Не смотри. На этот раз, когда будешь писать, гляди на меня. И говори мне что-нибудь.
— Что говорить?!
— Да что в голову придёт.
Кэм вперяется взглядом в Роберту и пишет своё имя, одновременно выговаривая подходящую цитату из своего тёзки: «Желание быть правым — признак недалёкого ума». Затем он вручает листок Роберте.
— Вот. Довольна?
— А теперь взгляни, что ты написал, Кэм.
Он смотрит на листок. Поначалу ему кажется, что всё правильно, что перед ним его подпись. Но тут в его голове словно щёлкает выключатель, и Кэм видит на бумаге нечто непонятное.
— Что это? Я этого не писал!
— Именно это ты написал, Кэм. Читай.
— Буквы какие-то корявые... Уил Таши... Таши...
— Уил Таши’ни, — произносит Роберта. — У тебя его руки и его двигательный центр в мозжечке, а также соответствующие участки в коре. Видишь? Это его нервные соединения и мышечная память позволяют тебе играть на гитаре и управляют тонкой моторикой.
Кэм не может отвести глаз от написанного. Выключатель в мозгу продолжает щёлкать: «Моя подпись. Не моя подпись. Моя. Не моя».
Роберта смотрит на него с бесконечным сочувствием.
— Как же ты можешь подписывать документы, Кэм, если даже твоя подпись тебе не принадлежит?
• • •Роберте очень не нравится, когда Кэм выходит гулять в одиночестве, особенно по ночам. Но сегодня она не в силах его остановить.
Юноша быстро шагает по мокрой от дневного дождя улице, но у него такое чувство, будто он идёт в никуда. Что-то гонит его, не даёт оставаться на одном месте, словно ему тесно в собственной шкуре. Как там в рекламе? Да, вот оно: Биосистемический синдром дизунификации личности. Идиотское состояние, излечить которое можно только с помощью расплетения.
Все его мечты, все намерения уничтожить «Граждан за прогресс», стать героем, достойным любви Рисы, ничего не стоят, если он всего-навсего вещь, собственность армии. Роберта заблуждается. Это не просто юридическое определение, заморочка крючкотворов-законников. Как она не понимает, что когда кто-то даёт тебе определение, ты теряешь способность определять себя сам? В конце концов он станет тем, чем его считают. Он станет вещью.
Ему нужно каким-то образом заявить о своём существовании вопреки любым утверждениям закона. Нужно что-то, чем бы жило его сердце несмотря ни на какие бумажные определения. Риса могла бы дать ему это. Но ведь её здесь нет...
А может, стоит поискать в других местах?
Кэм начинает обыскивать свою память в поисках мгновений духовной сопричастности. Вот его первая исповедь, вот бар-мицва, вот церемония, где его учат произносить «бисмилля». Он видел, как его брата крестили в греческой православной церкви и как сжигали тело бабушки на традиционных буддийских похоронах. Почти все религиозные верования представлены в его сознании — скорее всего, это сделано с умыслом. Наверно, таков был один из многих критериев, с которыми Роберта подходила к подбору его составных частей. Такая уж она дотошная.
Но которая из религий даст ему искомое? Кэм знает, что если он заговорит об этом с раввином или буддийским священнослужителем, то они ответят ему мудростями, которые лишь умножат вопросы. Типа: «Существуем ли мы потому, что другие воспринимают нас как таковых, или достаточно и нашего собственного суждения?»
Нет. Кэму нужна реальная и приземлённая догма, которая ответит ему конкретно: да или нет.
В нескольких кварталах отсюда есть католическая церковь — старая, с замечательными витражами. Во «внутреннем сообществе» Кэма набирается солидное количество верующих этой конфессии — достаточно для того, чтобы, вступая под своды храма, он ощутил почтение и трепет.
В церкви совсем немного народу — месса окончена, время исповедей подходит к концу. Кэм знает, что делать.
• • •— Святой отец, отпустите мне мои прегрешения.
— Поведай о них, сын мой.
— Я ломал вещи. Я крал их. Электронику. Автомобиль — может, пару штук. Возможно, я как-то пытался изнасиловать девушку. Я не уверен.
— Не уверен? Как ты можешь быть в этом не уверен?
— У меня ни о чём нет полных воспоминаний.
— Сын мой, ты можешь исповедаться только в том, что помнишь.
— Это как раз то, что я пытаюсь донести до вас, святой отец. Все мои воспоминания обрывочны. Кусочки и фрагменты.
— Хорошо, я приму твою исповедь, но, мне кажется, тебе требуется нечто большее, чем таинство исповеди.
— Это потому, что мои воспоминания — от других людей.
— …
— Вы слышали, что я сказал?
— Я так понимаю — в тебе есть донорские части?
— Да, но...
— Сын мой, ты не можешь нести ответственность за действия не принадлежащего тебе мозга, как не можешь нести ответственность за действия пересаженной тебе руки.
— Парочка таковых у меня тоже имеется.
— Прошу прощения?
— Моё имя Камю Компри. Вам это ни о чём не говорит?
— ...
— Я сказал, что моё имя...
— Да, да, я слышал, слышал. Я просто удивлён, что ты пришёл сюда.
— Потому что у меня нет души?
— Потому что для меня это редкость — принимать исповедь у общественных деятелей.
— Значит, вот что я такое? Общественный деятель?
— Почему ты пришёл сюда, сын мой?
— Потому что я боюсь. Боюсь, что я, возможно, не... не существую.
— Твоё присутствие здесь доказывает, что ты существуешь.
— Да, но в качестве чего? Скажите мне, что я не ложка! И не чайник!
— Я не улавливаю в твоих словах смысла. Прости, но у меня длинная очередь на исповедь...
— Нет! Это важно! Мне нужно услышать от вас, что... Мне очень нужно знать... что я человек!
— Но ты ведь знаешь, что церковь официально не определила свою позицию относительно расплетения.
— Я не об этом спрашиваю...
— Да-да, я понимаю. Понимаю. Понимаю...
— Что вы как духовное лицо думаете...
— Ты требуешь от меня слишком многого. Я здесь для того, чтобы давать отпущение, не больше.
— Но ведь у вас есть своё мнение, не так ли?!
— ...
— Когда вы впервые услышали обо мне...
— ...
— Что вы подумали, святой отец?
— Я не вправе отвечать на это, а ты не вправе спрашивать!
— Но я спрашиваю!
— Ответ не послужит тебе на пользу!
— Тогда, святой отец, я подвергну вас испытанию. Вот оно: скажете ли вы мне правду или солжёте в собственной исповедальне?
— Я подумал...
— Да?..
— Я подумал тогда... что твоё явление в этот мир ознаменовало конец всего того, во что мы свято верим. Но это мнение — плод опасений и незнания. Признаю! И сегодня я вижу ужасное отражение своих собственных суждений. Ты понимаешь?
— ...
— Я признаю, что твой вопрос посрамил самонадеянность моих выводов. Как могу я судить, носишь ли ты в себе божественную искру?
— Просто скажите да или нет!
— Никто на всей земле не сможет ответить вам, мистер Компри, и вы должны бежать от всякого, кто возьмётся утверждать, что знает ответ.
• • •Кэм бесцельно бродит по улицам, не зная, куда его занесло, да это его и не волнует. Наверняка Роберта уже организовала поисковую экспедицию.
И что будет, когда его найдут? Ну отведут домой. Роберта пожурит его. Потом простит. А завтра, или послезавтра, или после послезавтра он наденет на себя новенькую форму, что висит на двери, ему понравится, как он выглядит, и он позволит передать себя в руки новых хозяев.
Он знает, что этого не избежать. И ещё он знает, что в день, когда это произойдёт, последняя тлеющая в нём искра погаснет навсегда.
Навстречу по мостовой приближается автобус, его фары прыгают вверх-вниз — колёса попали в выбоину. Может, сесть в него и отправиться домой? Или наоборот, куда-нибудь подальше от дома? Но в сознании Кэма сейчас бьётся совсем иная мысль...
И он молится на девяти языках дюжине разных божеств: Иисусу, Яхве, Аллаху, Вишну, мирозданию и даже великой, лишённой божественной сути пустоте.
«Пожалуйста, — молит он, — пожалуйста, дайте мне хотя бы одну-единственную причину, чтобы не броситься под колёса этого автобуса!»
И когда ответ приходит, он звучит на английском языке, и вовсе не с небес, а из открытых дверей бара:
— ...подтвердили, что Коннор Ласситер, также известный как Беглец из Акрона, всё ещё жив. Предполагается, что он скрывается от властей вместе с Левом Калдером и Рисой Уорд...
