Нил Шустерман - Обделённые душой
— А что? — невинно отзывается она. — Всего лишь наношу бальзам.
— Это не бальзам!
— Ой.
Юнокопша пытается открыть глаза, но их всё ещё сильно жжёт.
— «Ой»? В каком смысле «ой»?!
— Ничего, всё в порядке, — уверяет её Одри. — Давайте, теперь я вами займусь.
Риса сдёргивает с рук перчатки и бросает их в мусорное ведро.
— Схожу-ка я лучше за пончиками.
И она исчезает за дверью в тот самый момент, когда клиентка начинает причитать, как сильно у неё жжёт кожу на голове.
• • •— О чём ты только думала?!
Риса не пытается оправдаться, зная, что Одри этого и не ждёт. Её вопрос — скорее материнский упрёк, и Риса благодарна ей за него.
— Я думала, что настало время мне уйти.
— Тебе не надо никуда уходить, — говорит Одри. — Забудь об этом утре. Сделаем вид, что ничего вообще не случилось.
— Нет! — Риса бы с удовольствием забыла, но находиться так близко от этой юнокопши, слышать, с каким грубым презрением та высказывается о судьбе беглого расплёта... Это вывело Рису из застоя и снова придало ей вектор. — Мне надо найти остатки ДПР и начать делать что-то конкретное для спасения ребят от таких вот сволочей!
Одри, вздохнув, неохотно кивает: она уже достаточно изучила Рису, чтобы понять, что девушку не переубедить.
Только теперь Риса понимает, почему ей снится тот наводящий ужас сон о множестве лиц без тел. Её преследуют расплетённые дети, дети, у которых навечно отобрали всё, чем они когда-то были. Они не дают ей покоя, умоляют если не отомстить, то хотя бы сделать так, чтобы их количество не росло. Риса слишком долго медлила, больше она не имеет права оставаться глухой к их мольбам. Тот факт, что она сама выжила, обязывает её поставить себя на службу этим детям. Что с того, что она испортит причёску какой-то юнокопше, пусть это и принесёт ей, Рисе, крохотное удовлетворение? Этим она никого не спасёт. Хватит ей прятаться в салоне Одри.
Во второй половине дня Риса прощается. Одри настаивает на том, чтобы снабдить её припасами и деньгами, и дарит новый рюкзак, без дурацких сердечек и панд. Когда Риса уже почти на пороге, Одри говорит:
— Думаю, я должна кое о чём сообщить тебе.
— О чём?
— Только что услышала в новостях. Объявили, что твой друг Коннор всё ещё жив.
Это самая прекрасная весть, которую Рисе довелось услышать за последнее время. Но девушка быстро осознаёт, что на самом деле это вовсе не такая уж хорошая новость. Теперь, прознав, что Коннор жив, юновласти весь мир перевернут вверх тормашками, лишь бы его найти.
— У них есть хотя бы какие-нибудь предположения, где он? — спрашивает Риса.
Одри качает головой.
— Ни малейших. Собственно, они думают, что вы с ним вместе.
Ах если бы это было правдой. Но даже когда Коннор приходит к Рисе во сне, она никогда не видит рядом с ним себя. Коннор убегает. Он всё время убегает.
29 • Кэм
Ланч с генералом и сенатором проходит в тёмных глубинах «Рэнглерз-клуба» — возможно, самого дорогого, самого эксклюзивного ресторана в Вашингтоне, округ Колумбия. Уединённые кабинеты с мягкими кожаными диванами, со своим собственным индивидуальным освещением и полным отсутствием окон создают иллюзию, будто само время остановилось по причине высочайшей важности проходящих здесь бесед. Когда ты обедаешь в «Рэнглерз-клубе», мир за его пределами перестаёт существовать.
Следуя за распорядительницей в кабинет, Кэм различает в зале несколько знакомых лиц. Сенаторы и конгрессмены, скорее всего. Люди, которых он видел на различных приёмах для высокопоставленных чинов. А может, это лишь игра его воображения. Все эти исполненные чувства собственной значимости сановники, считающие себя столпами политики и экономики, через некоторое время становятся на одно лицо. Кэм подозревает, что как раз те люди, которых он не узнаёт — вот кто на самом деле заправляет делами. Лоббисты супертаинственных интересов, в которые ему даже не хочется вникать. У «Граждан за прогресс» нет монополии на тайное влияние.
— Покажи себя с наилучшей стороны, — внушает Роберта.
— И с которой же это? — усмехается Кэм. — Ты ведь знаешь меня лучше, чем я сам.
Она пропускает его шпильку мимо ушей.
— Просто помни: то, что произойдёт сегодня, определит твоё будущее.
— И твоё, — замечает Кэм.
— Да, — вздыхает она. — И моё.
Генерал Бодекер и сенатор Кобб уже на месте. Генерал поднимается навстречу новоприбывшим, сенатор тоже пытается выскользнуть из-за стола, но ему мешает объёмистое пузо.
— Пожалуйста, не вставайте, — просит Роберта.
Сенатор сдаётся.
— Бургеры берут своё, — сокрушённо признаёт он.
Все садятся, обмениваются неизбежными рукопожатиями и подходящими случаю любезностями. Беседа начинается с погоды: ах, какая она стала непредсказуемая, вот только что шёл дождь, через минуту солнце... Сенатор поёт хвалу жареным гребешкам — блюду дня.
— Анафилаксия, — выпаливает Кэм. — Простите, я имел в виду, что у меня аллергия на морепродукты. Вернее, у моих плеч и верхних частей рук. Буду жутко чесаться.
Генерал заинтригован.
— В самом деле? Только там?
— Держу пари: этот молодой человек откажется лизать нам задницы на том основании, что у его языка аллергия на такую пищу! — Сенатор гогочет так, что стаканы на столе звенят.
Все заказывают, и как только им приносят закуски, высокопоставленные мужи приступают непосредственно к делу.
— Кэм, — начинает генерал, — ваше будущее видится нам в военной области. «Граждане за прогресс» согласны с нами.
Кэм ковыряет вилкой в салате.
— Хотите сделать из меня бёфа.
Генерал вспыхивает:
— Так именовать молодых людей, готовящих себя военной карьере, крайне невежливо и несправедливо!
Сенатор Кобб отмахивается:
— Да ладно вам. Мы все знаем, что военным это слово не нравится. Но, Кэм, ты вообще минуешь эту стадию. Вместо традиционного тренинга ты пойдёшь по программе для офицеров, причём ускоренной. Раз-два — и ты в высшем составе!
— Род войск — на ваш выбор, — предлагает Бодекер.
— Тогда пусть будет морская пехота, — встревает Роберта и, уловив на себе взгляд Кэма, добавляет: — Ну... я думаю, ты именно это имел в виду... К тому же у них самая нарядная форма!
Сенатор рубит ладонью воздух:
— Словом так: ты быстренько проходишь программу для офицеров, в темпе учишься всему, что надо, и мы тебя делаем официальным общественным представителем армии со всеми вытекающими из этого положения привилегиями.
— Вы послужите примером для всей молодёжи, — вставляет Бодекер.
— И для таких, как ты сам, — добавляет Кобб.
— Таких, как я, больше нет! — вскидывается Кэм, и оба государственных мужа устремляют на Роберту вопросительные взгляды.
Та кладёт вилку и отвечает, осторожно подбирая слова:
— Кэм, ты как-то сравнил себя с концепт-каром. Наши дорогие сенатор и генерал подразумевают, что концепция им нравится.
— Понятно.
Прибывает основной заказ. Кэму приносят говяжью спинку — любимое блюдо какой-то части его мозга. Первый же кусочек напоминает ему о свадьбе сестры. Кэм не имеет понятия ни кто его сестра, ни где состоялась эта свадьба. У сестры были светлые волосы, но воспоминаний о её лице в его мозгу нет. Кэм задумывается: был ли у этого парнишки — у любого из составляющих его парнишек — шанс получить «нарядную» форму? Ответ, конечно же, «нет», и Кэм чувствует себя оскорблённым за своё «внутреннее общество».
Тормоза на мокрой дороге. На них надо нажать очень осторожно, не то эту беседу занесёт неизвестно куда.
— Это очень щедрое предложение, — молвит Кэм. — И я польщён вашим вниманием. — Он прочищает горло. — Я понимаю, что вы принимаете мои интересы близко к сердцу. — Он смотрит в глаза сначала генералу, затем сенатору. — И всё же это не та дорога, которую я бы выбрал на данном... — он подыскивает обтекаемое «вашингтонское» выражение, — этапе.
Сенатор, вперив в Кэма взгляд, произносит:
— Не то, чему бы ты хотел посвятить себя на данном этапе?.. — Недавняя оживлённость пропала из его голоса.
Роберта тут же вмешивается, предсказуемая, словно хронометр:
— Кэм хочет сказать, что ему требуется некоторое время на обдумывание.
— Помнится, Роберта, ты говорила, что дело в шляпе?
— Э... если бы вы подошли к вопросу несколько деликатней...
Генерал властно воздевает длань, призывая к молчанию:
— Похоже, вы не совсем в курсе, — веско говорит он. — Позвольте мне вам всё объяснить. — Он ждёт, пока Кэм положит вилку, и продолжает: — До прошлой недели вы считались собственностью «Граждан за прогресс». Но они продали свои права на вас за весьма значительную сумму. Вы теперь собственность армии Соединённых Штатов.
