Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
Эта ситуация меня совершенно не устраивала. Несмотря на знакомства, приобретенные на самом высоком уровне, в практическом смысле они мало чему помогали. Ведь не будут же тот же Бенеш или Бриан тратить свое время на то, чтобы ввести меня в круг дипломатических сотрудников своих миссий! Спасибо уже за то, что благодаря Литвинову они вообще соизволили обратить на меня внимание. Да и от самого Максима Максимовича не приходилось ожидать, что, фигурально выражаясь, он всюду станет водить меня за руку. Дело сдвинулось с места, как ни странно, после его отъезда.
С самого начала было ясно, что глава нашей делегации не будет постоянно пребывать в Женеве – рано или поздно дела позовут наркома иностранных дел в Москву, да и в другие европейские столицы. Поэтому в Лигу Наций от нашей страны должен был быть прислан постоянный представитель, который вел бы все текущие дела в отсутствие Литвинова. И почему я не особенно удивился, когда этим человеком оказался Марсель Розенберг?
Глава 13
Что на Родине?
Втянувшись в работу по добыче, анализу и передаче в Москву экономической информации, а также по нелегким (из-за враждебной позиции швейцарского правительства) попыткам наладить контакты с местными промышленниками из сектора точного машиностроения, я думал прежде всего о том, что происходит в СССР. Разумеется, своей деятельностью здесь, в паучьем гнезде дипломатических интриг, я старался принести пользу Советской Республике, помочь решить труднейшие проблемы рывка из экономической отсталости. Но мне крайне досаждал тот факт, что возможности непосредственно влиять на разработку экономической политики у себя на Родине резко сузились.
Между тем новости из Москвы долетали не самые обнадеживающие. Судя по всему, Сталин, балансируя между различными партийными группировками, смог обеспечить некоторый компромисс между пессимизмом и нерешительностью «правых», экономическим авантюризмом, заразившим партийное большинство, и злой, во многой справедливой, но неконструктивной антибюрократической риторикой «левых». Но этот компромисс, ограничивая совсем уж безумные порывы части партийной бюрократии по превращению экономического руководства в поле манипулирования залихватскими пропагандистскими лозунгами, практически не менял уже сложившихся установок в хозяйственной политике партии. Формально не отменяя хозяйственного расчета и учета рыночных факторов, этот подход по существу вел к наращиванию политического давления на хозяйственные кадры, ориентируя их на чрезмерное перенапряжение в использовании реально располагаемых ресурсов, что заставляло позабыть о рациональном экономическом подходе.
До какой-то степени утешало только одно: по сравнению с известной мне историей этот бюрократический восторг партийных функционеров, решивших, что им море по колено, и плановые методы управления позволяют им творить все, что левая нога пожелает, оказался все же ограничен несколько более разумными рамками. Во всяком случае, таких фантастических планов, которые в покинутой мною реальности провозглашал с трибуны XVI съезда Сталин, здесь из его уст не прозвучало. Хотя заложенные в первый пятилетний план макроэкономические пропорции трещали по всем швам, сбалансированность экономики удавалось сохранить на мало-мальски приемлемом уровне. Значительного снижения себестоимости продукции обеспечить не удалось, но она хотя бы не росла; прирост рабочей силы превысил плановые расчеты, а рост производительности труда, напротив, не достигал контрольных цифр, но эти отклонения измерялись процентами, а не десятками процентов. Инфляция была умеренной, карточное снабжение пока так и не встало в повестку дня, огромных «хвостов» в магазины и кооперативные лавки не наблюдалось. Рабочие глухо роптали, но вспышки «диких» стачек не случилось.
Последнее во многом объяснялось несколько более успешной сельскохозяйственной политикой. Чуть более активная работа по обеспечению села кадрами и техникой, несколько более продуманная заготовительная политика, меньшее число ошибок при проведении коллективизации села позволяли держать объём хлебозаготовок, мясозаготовок и заготовок сырья на более высоком уровне. Соответственно, серьезного спада производства в легкой и пищевой промышленности не произошло. Хороший урожай 1930 года позволил даже несколько смягчить напряженность в продовольственном снабжении.
Нетронутый в этой реальности частный рынок сельхозпродуктов демонстрировал рост цен, но все же не запредельный, поскольку того разрыва между ценами государственной и кооперативной торговли с одной стороны, и ценами частной торговли с другой, который наблюдался в известной мне истории, здесь удалось избежать. И наполняемость обобществленной торговли была выше, и политика цен была более обоснованной экономически. Поэтому спекулятивную перекачку товаров с государственного рынка на частный здесь удержали в терпимых пределах. В результате сохранялась реальная конкуренция между частной, государственной и кооперативной торговлей, и каждый сектор боролся за покупателя. Частник работал более гибко, привлекал качеством товаров и обслуживания покупателей, государство и кооперативы брали более низкой ценой за счет плановой организации торговли в крупных масштабах. В результате даже низкооплачиваемые рабочие и служащие могли выбирать, на каком рынке предпочтительнее купить те или иные товары: в государственном магазине, в лавке кооперативного потребительского общества, или у частника.
Оптимистические сведения о хлебозаготовках урожая 1930 года, поступавшие осенью и зимой, а также обрывки исторической информации об операциях на международном хлебном рынке, подвигли меня весной 1931 года на мысль провернуть нечто похожее, но в гораздо более широких масштабах. Мысль была весьма рискованная, и сомнения терзают меня уже не первый день. В конце концов я начинаю подумывать – а не поделится ли этими сомнениями с Лидой?
Нынче вечером, как обычно, уложив детей спать, Лида, устроившись в кресле под неярким светом торшера, корпела над переводом. На сей раз это были мои экономические выкладки к заседанию Комиссии Лиги Наций по разоружению, в которых предлагались расчеты по конверсии военной промышленности и перспективам ее выхода на рынок гражданской продукции. С переводом надо было поспешить – заседание Комиссии должно было состояться накануне католической Пасхи, до которой оставалось всего ничего. Я некоторое время любуюсь красивым абрисом ее плеч, с наброшенным на них кашемировым платком, не решаясь оторвать ее от дела и начать сложный для меня разговор. Но бесконечно пережевывать мысли внутри себя дольше уже было невозможно и, наконец, тихонько окликаю ее:
– Лида… послушай…
Она не сразу отвлекается от перевода, но затем медленно поднимает голову от бумаг и поворачивается ко мне:
– Ты что-то сказал, Витя?
Меняю свою напряженную позу, откидываясь на спинку мягкого дивана, машинально прислушиваюсь, не доносятся ли какие звуки из соседней комнаты нашего номера, служащей детской спальней. Все тихо. Набрав воздуха в легкие, начинаю издалека:
– Меня беспокоит ситуация с нашим экспортом. Идет скоординированная кампания насчет «советского демпинга». Все наши попытки, – и мои в том числе, – опрокинуть эту кампанию при помощи рациональных экономических аргументов, результатов не дают. Похоже, дело тут не в аргументах, а в том, что прессу и радио просто используют как средство конкурентной борьбы с советскими товарами. И рациональными доводами их не прошибешь.
– А чем прошибешь? – откликается Лида.
– Да ничем. Да они и сами знают, что девяносто процентов их трескотни просто высосано из пальца. Но когда дело идет о борьбе за прибыли, все средства хороши. Надо же им чем-то оправдывать перед собственным общественным мнением введение разного рода ограничений на наш экспорт… – замолкаю и держу паузу, дожидаясь вполне предсказуемого вопроса жены:
– И что же тогда делать?
– Понимаешь, – осторожно подбираю слова, – у меня тут возникла идея, достаточно безумная, чтобы принести удачу. Громкими криками о «советском демпинге» они сами создали пропагандистское оправдание для того, чтобы нанести им действительно грязный удар. Но раз уж они сами таких методов не стесняются, отплатим им той же монетой.
– Какую авантюру ты опять задумал? – обеспокоенно восклицает Лидуся, явно встревоженная моими туманными намеками, одновременно резко разворачивая свое полукресло так, чтобы сесть лицом прямо ко мне. «Опять»… Ох, женщина! Как будто я только и делаю, что пускаюсь в авантюры! Но спорить с любимой – пустое дело.
– Авантюра и есть, – согласно киваю головой. – Но очень вкусная. У нас сейчас, после рекордного урожая 1930 года на складах в наших портах и портах Европы находятся большие запасы зерна. Немного есть и в САСШ. Продаем осторожно, чтобы не нарываться на обвинения в демпинге. Но раз уж эти обвинения не зависят он наших реальных действий, я подумал: а не обратить ли их нам на пользу?
