Анатолий Радов - Студия "Боливар"
Я отгоняю эти страшные предположения, но они возвращаются во снах, приходят вооружённые образами, и тогда проснувшись с безмолвным криком на губах, я брожу до утра по квартире, вспоминая во всех мелких подробностях последний разговор с режиссёром.
Как же он был прав. Прав, когда говорил о нас, людях.
Да, я пытался рассказать о том, что произошло со мной, моим редким знакомым, но они лишь глупо улыбались, и старались поскорее уйти. Зная о моей мечте, они никогда и не считали меня серьёзным и вполне нормальным человеком. Видимо у него полностью крышу рвануло, наверное, думали они, когда я рассказывал им о том мире. И им было абсолютно наплевать на то, что они не видели меня несколько недель.
— Ты, наверное, куда-то работать уезжал — говорили они, когда я указывал им на своё отсутствие, как на доказательство правдивости моих слов.
И тогда, несмотря на то, что стал по сути совершенно другим, я всё так же, как и было до этого, вернулся в полное и такое привычное мне одиночество. Пустая квартира, наполненная запахом алкоголя и воспоминаниями, вот и всё, что какое-то время у меня имелось в наличии. Хотя, нет. У меня ещё был тот мир, который жил в моём мозгу, и я никак не мог избавиться от него.
— Что мне от этих воспоминаний? — спрашивал я себя — Я ведь ничего не могу изменить. Или могу? Нет не могу, чёрт его раздери!
И вот однажды, находясь, в уже ставшем привычным, опьянении, я вдруг понял, что должен сделать.
— Он может изменить — сказал я себе — Он может всё изменить, если закончит роман, так как нужно. Если, конечно, Алина и Алекс ещё живы. Но как мне отыскать Первого? Вдруг он уже умер, или ещё тогда режиссёр уничтожил его? Нет. Первый был не глупее меня, и он уж точно нашёл способ, как заставить эту сволочь отпустить его. А я знаю способ, как найти Первого.
И тогда я взял чистый лист и ручку, и принялся вспоминать о том тексте, который однажды прочитал, пройдя через территорию Боливара. Но идея написать слово в слово то, что уже было написано, оказалась глупой и почти не выполнимой. И тогда я стал писать от себя. Не имея ни склонности, ни может быть и таланта, я принялся выбрасывать на бумагу свои мысли, образы, эмоции, всё, что жило во мне и не хотело оставлять мой истерзанный и почти доведённый до безумия мозг. Я стал выбрасывать на бумагу тот мир.
И он стал уходить из меня, медленно и нехотя, цепляясь за каждую извилинку мозга коготками всех своих крыс. Да и мне иногда становилось страшно. Ведь, оставшись без воспоминаний, я стану по-настоящему одинок. Мне придётся до самых глубин прочувствовать что такое настоящий вакуум. Но я уже не мог остановиться.
И всё же иногда меня охватывало какое-то отчаяние, берущее начало из неверия, и тогда я отбрасывал ручку, и выползал из своей прокуренной квартиры. Я бродил среди людей, пытаясь опровергнуть всё то, что говорил о нас режиссёр. Я смотрел, прислушивался, иногда заводил разговоры, но мне от всего этого становилось только страшно. Всё больше и больше покорности видел я в людях, всё больше смирения. Никто и никуда уже не хотел идти, и я видел вокруг только продолжающих двигаться по-инерции, не пытающихся ничего изменить.
Возвращаясь в своё одинокое жилище, я включал телевизор, и видел, как стремительно изменяется мир, как уже ничего в нём не зависит от нас, и мне становилось больно. Нули — вспоминалось мне тогда слово, которое режиссёр бросил во всех нас, и мне хотелось, как когда-то давно, вскочить на стол, и схватив его за грудки, заставить заткнуться. Заставить, несмотря на всю его силу, даже несмотря на то, что он высшее существо, из тех, кто однажды спас нас от полного уничтожения.
А может быть, он уже здесь? — иногда спрашивал я сам себя — Может, он уже взял власть в свои руки? И теперь уже нет ни единого шанса что-либо изменить?
И тогда я вновь брался за ручку и продолжал писать. Я снова погружался в далёкий, искусственный мир, который ещё оставался во мне и чернильными каплями выдавливал его на белые листы. Мне верилось, что однажды всё это смогут прочитать многие - но вот только зачем? — задавал я себе вопрос.
И на этот вопрос у меня был странный ответ. Да, возможно режиссёр был во многом прав, и людьми можно управлять, и даже заставить их убивать непокорных. Так было и без него, так оно возможно и будет дальше. Но у меня остаётся надежда, что мы всё же в силах измениться, в силах остановить инерцию, и сделать шаг в сторону. Всего один, возможно самый маленький из всех когда-либо сделанных нами шагов, но ведь дело не в этом. Дело в том, что этот шаг будет против той силы, которая упорно тащит нас не к нашей, а к своей цели, к цели о которой мы ничего не знаем, и вряд ли, когда-нибудь хоть что-то узнаем. Конечно, она может быть глобальной, она даже может быть прекрасной эта цель, но она не наша.
И ещё, мне хочется верить, что Первый жив и находится в этом мире, и однажды этот роман, придуманный им и написанный мною попадётся ему на глаза, и мы встретимся.
Я не буду просить его дописать финал, чтобы что-то изменить. Я уже давно верю в то, что Алекс и Алина спаслись, уйдя по дороге и построив небольшую деревеньку где-нибудь вдалеке от полоумных сектантов. Но кроме этой веры, внутри меня есть и другое. И это совершенно другое — это знания.
И благодаря им я, несмотря на всё что происходит вокруг, несмотря на всё то, что я вижу каждый день, я всё-таки верю, да чёрт побери, пусть даже будет — верю!
Я верю, что судьба это не только глупая и бездумная инерция, но ещё и выбор.
И это, наверное, единственное, во что нужно верить.
