Брайан Олдисс - Оксфордские страсти
– Перестань, Лорел, дорогая! – время от времени приказывала Мэрион. – Опять блохи, – сказала она себе. Мэрион попивала что-то из темно-коричневой бутылки – а-а, это «Борегар», самый дешевый бренди, какой только был у Сэма Азиза. Так она угощала себя субботними вечерами. Отсюда и краснота на морщинистых щеках.
Телевизор мигал, заливая комнату светом. Мэрион смотрела «Отношения, каких даром не нужно» – развлекательную передачу про унижение тех, кому и без того не повезло в жизни. Вел ее довольно известный комик по имени Антони «Бе» Тони. То была любимая передача Мэрион. Хохоча, она чуть не подавилась своим «Борегаром».
Началась реклама. Мэрион почудились чьи-то шаги на заднем дворе. Она встала, пошатываясь.
– Сидеть, Лорел! Кому говорю…
Но собака будто не слышала: она проводила Мэрион до задней двери.
Мэрион сняла засовы, нижний и верхний, и вгляделась в сгущающийся мрак. Вроде никого.
– Эй! Есть кто?
Ответа не было.
– Катись отсюда, чучело, кто бы ты ни был!
Воспользовавшись ситуацией, Лорел выпрыгнула наружу, промчалась по двору и перескочила низкий заборчик. Она инстинктивно направилась к холмам.
– Лорел! Лорел, вот гадкая собака! Что за черти в нее вселились… А ну вернись! Кому говорят! Ло-орел!!!
Но лабрадор лишь сказала себе на бегу:
– Какая еще «Лорел»? Что, старой карге неизвестно разве мое имя: «Гроззкел шнарр Снаммаварур Снаммс»?
Собака промчалась по тропе вдоль участков застройки, прошлепала через небольшой ручей, впадавший в приток Изиды, и начала долгий, извилистый подъем на Моулси.
– Наконец-то: свобода!
Добравшись до зеленой вершины, Гроззкел совсем задохнулась. «Кормят этой гадостью для собак – и вот результат», – сказала она себе. Передохнула, повалявшись в высокой траве, поглядела, как спускается тьма на мир и месяц восстает над ним – лукаво, исподтишка.
Гроззкел села, устремила морду к месяцу и завыла. Она точно знала, какой тон взять, чтобы у ее блох засвербило в челюстях и затряслись поджилки. Она более не нуждалась в таком хобби. Блохи же, не в силах вынести подобный диссонанс, пачками эмигрировали из прежнего дома, пытаясь выжить на растениях или нападая на пробегавшего ежа… Многие умерли с голода – вечная и повсеместная судьба иммигрантов.
Избавившись от пассажиров, Гроззкел шнарр Снаммавар ур Снаммс сменила тон. Ее грудной глубинный, призыв не раз отозвался эхом меж каменных груд на склоне.
Скоро, совсем скоро она услышала ответный крик, будто ветер крепчал. Все громче, ближе, свирепее. Осока гнулась под его напором.
Гроззкел рванулась ему навстречу.
Из мрака аспидного оно вырвалось наружу – цвет, чудо, легенда, свора диких псов, призрачный гон, охотничья травля. Вот псы окружили новенькую, скаля зубы, покусывая ее, рыча. Она кусалась в ответ, и вожак своры взвизгнул от боли.
Она омочила землю. Они обнюхали мокрое, они приняли ее.
И вновь сорвались с места, вечно в погоне, вечно преследуя жертв своих. Когда-то, много поколений назад, они вкусили плоть человечью. Они жаждали ее снова – и не только ее. Им попалась лиса, и они тут же разорвали ее на клочки, прямо на бегу – все бежали, бежали, бежали, и глаза их горели, и сверкали зубы. И Гроззкел шнарр Снаммавар ур Снаммс была среди них.
До Мэрион Барнс, которая в недоумении стояла посреди заднего дворика, издали донесся неясный, еле слышный гомон гончих. Вскоре он стих, как стихает вздох во сне.
Роняя горючие, соленые слезы печали и ярости, Мэрион вернулась в дом, с силой хлопнув дверью, не забыв закрыть ее на оба засова.
Она вернулась к «Отношениям, каких даром не нужно» и к утешению, что давала ей бутыль «Борегара».
Комиссия по празднованию юбилея церкви Святого Климента собралась в Особняке. На часах начало шестого.
Стивен Боксбаум приветствовал членов комиссии с довольно высокомерным дружелюбием, которое было для него так характерно. На нем был коричневый костюм с белой рубашкой и кричащий галстук с изображениями старинных детских книг – будто он пытался заявить всем, дескать, он понимает, что такое забава и не против забав в малых дозах. Он убедил Шэрон остаться дома и приветствовать гостей; те заполнили довольно большую комнату, отделанную старинными деревянными панелями и окнами выходившую в сад, где взору представал куст вьющихся роз «Рэмблинг Ректор» – он обвил целую беседку.
Хетти Чжоу и Джереми Сампшен явились вместе н устроились рядышком во главе стола. Джереми все пытался тайком взять ее за руку; она вовсе не желает, сказала Хетти, чтобы он всем хвастал своим завоеванием.
Пришел Генри Уиверспун, опираясь на палку, за ним явился стряпчий Родни Уильямс, величаво ступая, держа руки за спиной. Шэрон несколько побаивалась острословия Генри, который, считала она, был на стороне ее мужа Поэтому все свое внимание она обратила на Родни подробнейшим образом расспрашивая его о новорожденном сыне – как его здоровье и сколько весит.
– Спасибо, спасибо, Шэрон, у него все в порядке.
– А как Джудит?
– Спасибо, она тоже в порядке.
– И никаких признаков послеродовой депрессии?
– Пока ничего такого нет, слава богу!
– Ну, я очень рада.
Тут Шэрон сообразила, что невежливо игнорировать Генри. Опасаясь гнева Стивена, она затрусила за стариком, который медленно шествовал в заднюю комнату.
– Генри, извините меня. Я не уделила вам внимания. Прекрасно выглядите.
Он уставился на нее, встопорщив белоснежную поросль усов.
– Вы меня удивляете, Шэрон. Я бы еще сильнее удивился, однако, если бы поверил вашим словам… Сколько же лет прошло с тех пор, когда я в последний раз, как вы выразились, «прекрасно выглядел»?
– А как подвигается работа над книгой? «Город совершенно падший», так? Вы уже закончили?
– Что ж, догадка ваша не лишена вдохновения, однако неверна. Вы, я вижу. Сенеку в последнее время не читали. Нет, я выбрал куда менее интересное название, чем то, что упомянули вы: «Город в полном упадке».
– Да-да, конечно. Я почти угадала. Название яркое, хотя и не слишком оптимистичное. Но теперь я его запомнила, Генри.
И она безутешно ему улыбнулась.
– О, у вас полно времени, пока она не будет опубликована – если это вообще случится, – сказал Генри, взяв ее под руку. Шэрон отпрянула. – Я из тех несчастных, кто следует методу Флобера: напишу, скажем, абзац утром, а вечером вымарываю.
Появилась Ивонн Коутс, новый член комиссии, и торжественно поздоровалась с остальными. Она сидела за столом и усердно протирала очки. Поспешно вошел Сэм Азиз, потирая руки и бодро кивая собравшимся; он отказался от предложения Шэрон что-нибудь выпить. Вдоль стены кабинета стояли шкафы красного дерева, где покоились старинные книги, многие комплектами в кожаных переплетах. Сэм поглядывал на них с любопытством.
Последней пришла Пенелопа Хопкинс, которая застала Шэрон уже с сигаретой и со стаканом в прихожей, в стороне от кабинета. Пенелопа, подавив желание закурить, прошла в кабинет и одарила Хетти Чжоу многозначительной улыбкой. Улыбка вернулась к ней, напоенная теплом юности.
Стивен Боксбаум сел во главе стола.
– Добрый вечер, приветствую всех собравшихся. Спасибо, что пришли. У нас много вопросов, поэтому лучше начать наше заседание поскорее. Викарий звонил мне и сказал, что, наверное, немного задержится. Поэтому я попрошу Пенни, нашего нового секретаря зачитать протокол прошлого заседания.
Пенелопа прочитала с отпечатанных листов, что компания церковных стройподрядчиков из Оксфорда, «Бенскин энд Дзоква», представила смету на проведение ряда изменений и ремонта церкви Святого Климента, включая ремонт колокольни: с учетом арочного контрфорса, стоимость работ оценили в 183 585 фунтов стерлингов.
Она раздала всем фотокопии сметы «Бенскина».
В честь юбилея у известной местной художницы в стеклодува миссис Морин О'Рурк, заказали новое витражное стекло на одно окно церкви. Стоимость окна вместе с установкой – от 259 до 300 фунтов стерлингов. Кроме того, потребуется уплатить налог на добавленную стоимость в размере 17,5 %.
Были розданы копии сметы О'Рурк.
Сэм спросил, почему не требуется платить налог на сумму сметы по работам, которые будет выполнять «Бенскин».
– Потому что это церковь. С церквей не взимается налог на добавленную стоимость. А витражное окно – другое дело: это роскошь.
Комиссия также рассмотрела вопрос об установлении медной памятной доски. Уже велись переговоры с каменотесами из Хоспэта, Бэнбери и Эйбингдона – теми, кто специализировался на памятниках. Комиссии предстояло решить, будет ли памятная надпись делаться каллиграфическим курсивным шрифтом или же прямым.
– О, это вопрос непростой! – воскликнул Джереми.
Тем временем, не решено, откуда брать немалые суммы, потребные для таких работ. Родни Уильямс предложил устроить лотерею.
Тут взяла слово Хетти:
– Извините, госпожа секретарь, я прошу прощения. Я недавно живу в этой деревне и, надеюсь, не говорю не по старшинству. Господин председатель, я очень рада сообщить вам, что эти финансовые вопросы уже разрешены. – Она обвела всех глазами, желая убедиться, что все внимают. – Я поговорила по сотовому телефону с отцом, который сейчас в Гонконге. Он охотно согласился платить по счетам – вы еще так говорите? – и после этих выходных пришлет на мой счет в банке часть суммы. Остальное поступит по мере необходимости.