Анатолий Ириновский - Жребий
Утром, где-то так часов около четырех, пролупался — светает! А мне только что снилось, что вроде мы попали под бомбежку. Высунулся из окопа — все дымит кругом, гарью воняет. Смотрю, там человек копошится, там вылазит. Слышу, где-то далеко самолеты гудят. Но все тише и тише. Значит, отбомбились, улетают. Оказывается, что получилось? Видно, немецкая разведка ночью наткнулась на наше расположение и донесла своим. А те выслали бомбардировщики.
Ну, собрались оставшиеся в живых — кучка нас! Командир полка живой, целый. Вижу, белым весь стал, поседел за ночь. "Вот что, — говорит, — мужики. Я не приказываю — полка уже нет, и я не командир. Но выход у нас только один: разойтись по два-три человека и пробиваться к своим. Дальше группой двигаться нам нельзя. Это заметно. Немцы нас так всех перещелкают. Все. Я свое мнение высказал".
Погутарили. Решили расходиться. Пошел со мной на пару Вадим Веденеев, с нашей роты парень. Из городских сам, орловский. Может быть, где-то еще и жив сейчас. А может, погиб. Да, идем-то мы уже по Украине, и везде немцы. Мы же не знали тогда, что они так глубоко прорвались. Решили пробираться ночью, днем спать. Так надежней. А там — сама обстановка себя покажет.
У него — винтовка, у меня — десяточка моя. Главная проблема, конечно, жратва. Косули попадались, кабанов встречали. Шлепнуть можно, но ни хлеба ни соли нет. Жуем землянику, она уже стала подспевать.
В тот день мы подошли к Припяти. Речка по ширине так себе: хорошему верблюду переплюнуть можно. В тех местах она только начинается. Но страшновато днем переплывать. Может, он, немец, где-то на том берегу в засаде сидит и наблюдает.
Отлежались до темноты. Разделись наголо, привязали к винтовкам робу и вперед. Переплыли, слава Богу, благополучно. Пошли дальше.
Заходим на какой-то хутор. Немцев вроде нет. Собаки, сволочи, такой лай подняли — на весь лес слышно. Хозяин впускать не хочет. Кто такие? Мы ответили. Молчит. Вадим давай опять стучать — открыл. Зашли в хату — пахнет жареной картошкой и салом. Ну, покормил нас мужик, даже дал на дорогу кусок сала и буханку хлеба. Драгоценный дар!
Через сутки забились мы с Вадимом в копну сена и спим. Слышу, на рассвете, кто-то вроде подъезжает к нам. Разговаривают. Я шепчу Вадиму: "Крестьяне за сеном, наверно, приехали. Вылазим. А то нас сейчас еще на вилы посадят".
Вывалились — все в сене. Смотрим: действительно, мужик с пацаном приехал за сеном. Стоят смотрят на нас с удивлением. А мы же заросли, пооборвались за эти дни отступления. Не людьми, а чертями, наверное, им какими-то кажемся.
Мужик говорит по-украински. Но говорит на таком наречии, что его трудно понять даже мне, который вырос на Украине. Кругом немцы, говорит. Положение наше безнадежное. Но одного из нас он мог бы взять к себе в хозяйство: ему нужен работник. "Что он лопочет?" — спрашивает Вадим. Я объясняю. "А двоих?" Нет, двоих ему не надо. Второго он может снабдить одеждой, и ему можно будет передвигаться дальше под видом крестьянина. Мы переглянулись с Вадимом. Такого поворота дела мы не ожидали. Тут нам как будто сам Господь Бог вышел навстречу. Что же делать? Подобного случая нам уже больше не представится. Вадим говорит: "Привезет в село и сдаст немцам к чертям собачим! Где гарантия?" Мужик даже распсиховался. Другой вопрос: кому из нас оставаться, а кому ехать? Но он сам выбрал меня. Не знаю, может, он унюхал во мне сельского парня или то, что Вадим его обидел, а только выбрал он меня. Теперь еще вопрос: как быть с оружием? Я свою десяточку бросать не хочу ни в коем случае. Кто ж я без нее?
Ну, загрузились. Попрощался я с Вадимом, прикидали меня сеном, и мы поехали. Договорились, что одежду они привезут Вадиму, когда приедут за второй ходкой.
Около часа, наверное, ехали. Прислушиваюсь по дороге, не говорят ли что меж собой. Но они молчали. Пошатывало телегу на ухабах да мерно шли кони. Знаешь, за этот час я столько передумал, что хватило бы на целый роман. Едешь же, неизвестно куда. Что тебя ждет, тоже не знаешь. А вдруг Вадим окажется прав?..
Наконец, приехали. Слышу, как будто ворота открывают. Оказывается, открывали не ворота, а клуню. Хозяин говорит: "Стрыбай!" Прыгай значит.
Я вылез из-под сена, смотрю — мы в здоровенном амбаре. У них — клуня это называется.
Ну, прыгаю. Сдали они лошадей назад и давай по току сено на просушку разбрасывать. А клуню опять прикрыли. Сижу я, как заяц, осматриваюсь.
Разбросали сено — пошли в дом. Долго там они что-то мороковали. А я жду, что сейчас меня тут накроют. На всякий случай патрон в патронник загнал. Нет, выходят из дома с двумя узлами и идут сюда. Один узел, покрупнее, бросают в телегу. А со вторым, вижу, хозяин идет ко мне. На, говорит, поешь. Отдыхай тут до вечера. Вечером, говорит, будем тебя приводить в человеческий вид. Прикрыл ворота плотно, и они поехали. Опять по сено. Вдвоем с пацаном.
Посмотрел я, что он мне есть принес: картошка молодая в казанке, сало, хлеб крестьянский. Я это все мигом навернул. Лег в амбаре на сено и думаю: "Что же мне со своей винтовкой делать? Куда ее припрятать?" И придумал-таки. Клуня — хозяйственная постройка без потолка. Укрыта она толстым накатом рогозы. Рогоза увязывается между собой отдельными снопами. Я развязал аккуратно один из снопов, всунул вовнутрь его свою десятку и снова завязал. Снизу, если не знаешь, совсем ничего незаметно.
Вернувшись из леса, хозяин даже не поинтересовался, куда я припрятал винтовку. Он, наверно, думал, что где-то в сено засунул.
Вечером меня перевели в дом. Я побрился, помылся, и меня облачили в холстовое рубище местного жителя. Познакомились. Хозяина звали Богданом, дядька Богдан. Придумали мне историю. Я — его племянник Василь. Приехал на лето до дядьки в гости. И тут меня застала война. Никаких документов я с собой не взял.
Я спрашиваю: "А как село ваше называется?" — "Грабово", — отвечают. Ну, мне, что Грабово, что Дубово — один хрен. Мне надо знать, где я нахожусь? Есть ли поблизости какой-нибудь город? Есть. Ковель. Ну вот, это уже что-то для меня значит. Ковель — важный железнодорожный узел.
Началось мое батрачество. Да, надо тебе сказать, что у них колхозов тогда не было. Это мы им потом, после войны, навязали их. А тогда, в войну, были у них индивидуальные хозяйства. У моего хозяина был надел земли, гектаров шесть-семь, наверное. Четверо лошадей, три коровы, десятка два овечек. В общем, жили люди справно. Трудились, конечно. Они большие труженики.
Ну, проработал я у дядьки Богдана до октября. Все убрали, последней выкопали свеклу. Вижу, я ему больше не нужен в хозяйстве. А война-то идет. Немцы уже на юг докатились, и у Москвы, говорят, стоят. Хозяин поговаривает, что в лесах начали действовать партизаны. Но как мне на них выйти? Не отсиживаться же мне здесь всю войну.
Хозяин заявляет мне: в воскресенье мы едем подводой в Ковель на базар. Он меня отпускает на все четыре стороны. Одел, правда, меня по сезону, обул и наложил сумку харчей.
Ковель — городок небольшой. Центральная улица замощена брусчаткой. Базар находился у двух церквей, точнее — костела и православной церкви. Была даже синагога, тоже недалеко от рынка, но уже поврежденная от бомбежек.
Хожу по базару, толкаюсь среди народа, а у самого мысль не выходит из головы: как же все-таки связаться с партизанами? Ну, не закричишь же на весь базар: "Эй, кто знает, где партизаны находятся, подскажите!"
Так я протолкался целый день. Ночь прокоротал в бывшей синагоге. Утром поднялся от холода и понял, что мне здесь, в городе, нечего делать. Немцы меня рано иди поздно подгребут. И ехать мне нельзя, потому что никаких документов у меня нет. Какой выход? А выход простой: пробираться к своим, за линию фронта. А где эта линия фронта проходит, хрен его знает. В общем, жуть, как подумаешь. Но не сидеть же мне здесь, в Ковеле, руки сложа.
Почапал я в киевском направлении. Иду параллельно железной дороге. Но не так чтобы рядом, а где-то в километре от нее. Дойду ли я до своих?..
Но не дали мне сильно разогнаться. По дороге на Маневичи меня заловили. И кто бы ты думал? Партизаны. Там речушка небольшая протекает. Стоход называется. Ну, я как в нее уперся, стал искать место, где бы можно переправиться, и наткнулся на засаду.
Привели в отряд. Кто таков, документы, откуда? Я рассказал все, как на духу: и где служил, и как наш полк отступал, как я к дядьке Богдану попал, откуда сам. Даже нарисовал, где в клуне моя десяточка запрятанная осталась. "А как фамилия дядьки?" — спрашивают. А хрен его знает, какая у него фамилия, меня она сильно не интересовала. Указать, где его дом в деревне находится, я могу точно. И рассказал, кого как в семье зовут, и все прочее. Ладно, говорят, пойдешь в хозотделение. Будешь там помогать, пока твои данные проверят. "Чего в хозотделение? — завозмущался я. — Я боец, а не пацан на побегушках". — Мне говорят: "Сначала иди дрова поколи, потом посмотрим, на что ты способен".
