Александр Звягинцев - Принуждение к любви
- Да, - уклончиво сказал отец. - Но с другой стороны, вероятно, как раз духовная неискушенность и вот такая прямолинейность и лежат в основе американского духа. Который, заметь, торжествует во всем мире. Сомневающиеся и размышляющие редко оказываются на вершине. Тоже, между прочим, исторический опыт. Впрочем, бог с ними. Давай я тебе лучше про самостийную оранжевую Украину пару цитат зачитаю…
Отец покопался в папке и достал несколько листков.
- Ну, слушай, что не самые глупые люди когда еще писали: «Ограничение поля единой культуры может быть желательно только для бездарных или посредственных творцов, желающих охранить себя против конкуренции…
Такие люди и будут главным образом оптировать против общерусской культуры и за вполне самостоятельную украинскую культуру. Они сделаются главными адептами и руководителями этой новой культуры и наложат на нее свою печать - печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности, мракобесия и, сверх того, дух постоянной подозрительности, вечного страха перед конкуренцией…»
Он посмотрел на меня и значительно поднял палец.
- «Новое государство - это множество новых возможностей: депутатских кресел, дипломатических постов, министерских портфелей.
Скромный гимназический учитель в новой столице может рассчитывать на звание академика, ротный командир - на место начальника Генерального штаба…
Искусственная выделка нации, при неизбежном на первых порах безлюдье, всегда на руку слабым, неудачникам, в масштабе прежнего большого государства не преуспевшим…»
Я хотел тут кое-что возразить, но отец строго посмотрел на меня, и я прикусил язык.
- Ты слушай, слушай… «Эти же люди, конечно, постараются всячески стеснить или вовсе упразднить саму возможность свободного выбора между общерусской и самостоятельно украинской культурой. Они постараются запретить украинцам знание русского литературного языка, чтение русских книг, знакомство с русской культурой».
Какое-то время мы обдумывали услышанное, а потом он спросил:
- Ну как?
- Ибн Джубайр отдыхает, - честно сказал я. - Даже покруче будет. А это кто?
- Николай Сергеевич Трубецкой… Вот такие мрачные прогнозы оставил он нам, и я молю Бога, чтобы эти предсказания остались только на бумаге. Знаешь, я сам, когда они отделились, думал: а вдруг они какую-то новую идеологию родят, которая и нам, русским, что-то новое откроет?
- Может, еще и откроют, - заметил я. - Ведь истинному христианину, как мне представляется, куда ближе предсказания одного из двенадцати апостолов - святого Андрея Первозванного. Побывав на Киевских холмах, он пророчествовал: «Поверьте мне, на них воссияет благодать Божья!» Отец кинул на меня быстрый взгляд, бросил папку на стол и, нервно побарабанив по ней пальцами, продолжил:
- Очень хочется верить апостолу Андрею, но пока наши с тобой братья едва ли не самым важным событием в своей истории сделали голодомор. И это страна с таким богатым прошлым! Знаешь, это не от провинциальной ментальности, как некоторые пытаются представить. Ведь провинциализм - это не форма жизни, это форма мышления.
Вспомни, сколько мыслителей и державников дал этот край государству Российскому. А оттого, что кому-то уж очень надо вбить клин между двумя братскими народами. Советская власть преподнесла им подарок, от которого и избавиться нельзя, и жить сложно. Слишком большая страна, слишком много противоречий. Помнишь, Петр Первый с поляками за что воевал? За Киев с местечками. Вот тогда была и вся Украина! По большому счету, некоторым украинцам и сейчас больше и не надо. Прекрасно бы они жили на этом пространстве. Хрущи над вышнямы гудуть… А под киевскими каштанами долго теперь не будет мира. Ибо есть еще и другие люди - они мотор общества. И здесь беда в них самих, там теперь никто не хочет быть вторым. Все великие. А значит, согласно закону всех революций, должны уничтожать друг друга… И мир у них пока черно-белый. В этом все горе. Они еще не научились жить по-европейски.
- К сожалению, это и наша беда, - добавил я.
И тут позвонил Прядко. И сообщил, что Литвинова, как выяснилось, ничем не били. Он сам ударился об острый угол мраморной крышки кухонного стола, там нашли волосы и кусочки кожи… Никаких сомнений у прокуратуры в этом нет.
- А он один был?
- Скорее всего, - ответил Прядко. - Он приехал туда уже поздно вечером. Зима, темно - никаких свидетелей.
- А отпечатки пальцев?
- Милый, там дни рождения и юбилеи отмечали. Там пальчиков - на любой вкус и больше. Может, и твои есть.
- Не понял?
- Шутка это, Ледников. Так что отпечатков вагон и маленькая тележка, только что с ними делать? Куда засунуть?
- Ну и что ты предлагаешь?
- Предлагаю разделение труда. Мы еще немного покрутимся, в том числе и по установлению возможных свидетелей. А ты будешь, как белый человек, думать, размышлять… Тем более что-то у тебя там в загашнике есть, а, Валек? Кое-какие соображения? Чует мое сердце, - засмеялся Прядко.
- Да ты, куркуль, тоже темнишь. А давай махнем не глядя, как на фронте говорят?
- Да ты же обманешь, что я, тебя не знаю, - буркнул Прядко. - Подсунешь какую-нибудь дрянь, дохлятину?
- А у тебя-то что за золото с бриллиантами?
- А у меня данные наблюдений, анализов, ответы на запросы, - похвастался Прядко, как турецкий барышник, впаривающий бедному туристу дерьмовую куртку из искусственной кожи.
- Товар хоть куда, - засмеялся я. - Только если бы там что-то реальное было, ты бы мне не названивал…
- Ушлый ты!
- Кстати, а что твое начальство? Давит?
- По-моему, ждет указаний. Но сдается мне, несчастный случай им будет в самый раз. В общем, надумаешь что - сообщи.
Я отключил мобильник, вздохнул и потянулся. Отец меня не торопил.
- Опять ты прав, - сказал я. - Падая, ударился об острый угол мраморного стола виском.
Отец пожал плечами:
- Поживешь с мое… Меня другое интересует. Мы можем все-таки понять, кому господин Литвинов в своей чудной конторе мешал? Кто были его враги?
- По логике - воевал он с противниками своего босса Бучмы…
- А на кой им его трогать? Чтобы на них все пальцем показывали? Слишком глупо. Вот если…
- Что?
- Если он, как говаривал товарищ Сталин, был двурушником.
- В смысле?
- Вдруг увидел, что позиции босса зашатались, и решил завести шашни с оппозицией. То есть стал играть против своих, сдавать какие-то секреты, продавать тайны. И это вдруг выяснилось.
- Каким образом? - послушно спросил я.
Отцу явно нравилось наставлять меня на путь истинный, у него заметно улучшилось настроение, и я, как мог, помогал ему, задавая бессмысленные вопросы.
- Ну, такие вещи легко вычисляются, когда появляются сомнения. Если у них серьезная служба безопасности… Отслеживается круг допущенных к особо секретным сведениям или документам и… И если вычислили, могли и толкнуть. И хорошо толкнуть. И вообще, почерк не почерк, а что-то общее в этих двух историях - с твоим другом и Литвиновым - есть. Вроде бы несчастный случай, а сомнения гложут. А если так, если сомнения наши не беспочвенны. Ты эту даму своего друга давно видел?
- Вчера. А что?
- А то, что если мы с тобой не преувеличиваем и не придумываем ничего, если общее в двух смертях есть, то… В принципе пришла ее очередь, - спокойно сказал отец. - Так что позвони-ка ей и скажи, чтобы на всякий случай была поосторожнее. Только слишком не пугай.
- Да она и так напугана, без меня. Она девушка сообразительная.
Я взялся за телефон. Мобильник Кошкаревой не отвечал - отключен. Я позвонил по домашнему. Тоже молчание. На работе, как мне сказали, она тоже не появилась. Кстати, и вчера ее тоже не было…
Я положил трубку, доложил обстановку, и мы с отцом погрузились в задумчивое молчание.
Глава 25
Абсолюция
[25]
От: Arina
Дата: 8 января 2005 г. 16:07
Кому: [email protected]
Тема: Объяснительная записка
Здравствуйте, Валентин Константинович! Думаю, вы со своим аналитическим умом следователя уже догадались, кто вам пишет.
Да-да, это я, Арина Кошкарева, та самая, на которую вы смотрели, как на авантюристку и искательницу приключений крымского разлива.
В чем-то вы, вероятно, и правы, но не на сто процентов. Во мне есть и что-то иное.
У меня, кстати, о вас остались самые добрые воспоминания, и мне очень жаль, что наше знакомство оказалось столь нелепо связанным с этим ужасом…
Не знаю, что именно вы подумали о моем исчезновении из Москвы, но почему-то мне очень хочется, чтобы вы знали правду. Хотя я и отдаю себе отчет, что лучше бы мне сидеть тихо и не возникать. Но мне кажется, вам можно доверять и вы меня не сдадите.
Итак, я не в Москве. Я бежала из столицы нашей бывшей родины, потому что оказалась в положении, когда ничего нельзя ни объяснить, ни доказать. К тому же мне совершенно очевидно угрожала опасность. Причем с нескольких сторон. Что мне оставалось делать? Броситься к вам за помощью? Но чего ради вы стали бы меня защищать? У вас есть свои заботы, да и Анна Юрьевна вряд ли бы это одобрила…
