Святослав Логинов - Дорогой широкой

— Не нравится мне эта песня и вообще всё происходящее не нравится, — сформулировал Юра своё мнение.

Всю Европу за три перекураМы на танках прошагаем хмуро!Шагом, шагом, шагом, братцы, шагом…

— Мне тоже не нравится, — согласился Богородица. — Песня у них хоть и громкая, а не воодушевляет. Поэтому их через мост и не пускают. А мы свою споём, народную.

И Богородица запел вполголоса, но решительно, словно подпольщик на конспиративной квартире:

Летят перелётные птицы ушедшее лето искать,Летят они в дальние страны, а я не хочу улетать…

— Поёшь-то ты хорошо, а едем мы куда? — впервые усомнился Юра в правильности выбранного пути. — Неохота мне ни контингентом быть, ни ограниченным. Боюсь, не сыщем мы на этом пути правды.

— Ты же сам говорил: Земля — круглая. Был бы путь прям, а правда всюду сыщется. Главное, знать зачем едешь и чтобы грех на сторону не кренил. А синюховское напутствие — чёрта ли в нём? — не бери в голову. Асфальтовый каток — единственный вид бронетехники. который не вызывает у нормальных людей желания взяться за гранатомёт. Так что рули прямо, а там — прорвёмся!

А я остаюся с тобою, родная моя сторона,Не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна!

ГЛАВА 12

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Жили были два гуся,

Вот и сказочка вам вся.

Плохо не знать географии. Вот так едешь, горя не знаешь, а потом на пути оказывается океан, и всё — закончен поход, хотя океан и не Тихий, а Индийский. Он и поменьше и помельче (Марианская впадина, если автору не изменяет плохое знание географии, тоже в Тихом океане), но от этого не легче. На катке даже захудалого моря не форсируешь, не то что океан. Стой на бережку, чеши башку и решай, как дальше быть.

Тихий вечер опустился на долину Ганга. Издалека, под заливистые звуки гармошки доносилась народная песня: «Эх шудра я, Брахмапутра моя!» Индийский океан собачонкою свернулся у самых ног, льстя себя надеждою омыть кирзачи пришельцев.

Юра и Богородица сидели на хрустком ракушечнике, задумчиво глядя в сторону сказочного острова Ланки. Неподалёку расположился темнолицый йог. Он сидел в позе лотоса, невидящие глаза смотрели сквозь путешественников.

— Ты не беспокойся, — сказал ему Юра. — Мы сапоги в океане мыть не станем, мы же не юнцы зелёные, мы понимаем, что природу беречь надо.

— Скажите это на санскрите, и вы услышите правду! — произнес темнолицый знакомым голосом.

— Ба, земляк! — обрадовался Юра. — Не пропал, значит! А я о тебе беспокоился!

Йог не ответил, снова уйдя в созерцание астрала.

— Зачем беспокоиться, я же говорил, что он не пропадёт, — тихо попенял Богородица. — Русский человек, ежели знает, куда ему надо, никогда с пути не собьётся. Петли может класть хуже зайца по первой пороше, но до места всегда доберётся.

— А я вот до Москвы не доехал, — вздохнул Юра. — Что же я теперь, не русский?

— Русский, это уж точно. Только делать тебе в Москве нечего, потому и не доехал. С братом ты повидался, у матери погостил, а всё остальное уже и неважно.

— Я слово дал назад не поворачивать, пока Москвы не увижу.

— Слово — это серьёзно, — согласился Богородица. — Помочь бы тебе, а как?

— Чего спрашиваешь? Ты же всемогущий…

— Всемогущий-то всемогущий, а прикинь, если океан засыпать или Москву сюда перетащить, от такого всемогущества, знаешь, сколько вреда получится? Так что думать никогда не вредно, особенно всемогущему.

Богородица задумался глубоко, словно впал в нирвану заодно с любителем санскрита. Юра сидел, насвистывал что-то народное.

— Говоришь, слово дал не поворачивать? — спросил очнувшийся Богородица. — Так и не поворачивай. Я каток разверну, а ты прямо поедешь, к дому…

— А ведь это выход, — признал Юра. — Жаль, Москвы так и не повидал.

В джунглях что-то затрещало, и тяжеловесный слон, неся на холке невозмутимого индуса, выступил на берег. Следом, исходя на лай, бежала маленькая белая собачонка. Ежесекундно рискуя попасть под тяжеловесную ногу, она наскакивала на слона и тявкала, хрипела, заливалась!

— Ну что, — сказал Богородица, — поглядеть хотел? Гляди, вот тебе: слон и Моськва.

— Какая же это Моськва? — весело сказал Юра. — Это моя Любанька. Ишь ты, в какую даль за хозяином примотала!

Следом на Любанькой из непроходимой чащи танцующей походкой вышла повзрослевшая четырнадцатилетняя Надька.

— Привет, пап, — сказала она. — Вот ты где. Накатался? Тогда давай к дому, у мамы обед стынет.

И всё сразу стало просто, ясно и понятно.

— Манёк, заводи! — крикнул Юра, вскакивая на ноги.

Богородица споро развернул каток, выводя его на широкую, единственно верную дорогу, ведущую к дому, а поскольку слово «заводи» всякие значения имеет, то и песню завёл, народную, как полагается в начале пути:

Вернулся я на родину, и у пруда под ивоюТы ждёшь, как в годы давние, прихода моего…

Юра уселся на водительское место, положил привычные руки на руль.

— Надька! Домой поедем! Сигай сюда! Прокачу с ветерком!

Была бы только Родина богатой да счастливою,А выше счастья Родины нет в мире ничего!