Макс Сысоев - Странники
Я был пьян. В душном клубе опьянение выразилось во внезапной сонливости, в которую я впал под гипнотические звуки «модема». Теперь же, пройдя некоторое расстояние по коридорам, я ощутил, что ноги меня не держат, а в мыслях полнейшая сумятица. Вдобавок этот Лёша, который хотел поговорить, а в итоге принялся дубасить... В трезвом состоянии я, может быть, и смирился бы с поражением в битве, найдя оправдание во внезапности нападения, но в тот момент тормоза у меня отказали, и я совершил предательский ход: ударил противника ногой под коленку. Будь у меня побольше времени, я бы прицелился так, чтоб не ломать Лёше ногу, а просто свалить его, однако времени не было: ещё пара мгновений, и моё ухо столкнулось бы с крепким кулаком, чему подсознание категорически воспротивилось. Я ударил, и Лёша упал на пол.
Я вскочил, приложил ладонь к сенсорному квадрату и нашёл спасение в квартире бывшей Лёшиной подруги.
Разумеется, я поступил очень плохо. Подло. В обычной драке, развязавшейся по непринципиальному вопросу, так делать нельзя никогда. Калечить людей надо лишь в том случае, если разгорается схватка не на жизнь, а насмерть. Почему? Ну, хотя бы потому, что если ты начал ломать ноги, то и твой противник может начать делать это. Тогда обычная драка из-за непринципиального вопроса перейдёт на новый, куда более жестокий уровень. Это наиболее веская причина соблюдать элементарный кодекс чести.
***Очутившись в безопасности, я снял противную липкую рубашку и повалился на диван. Что скрывать? — как и всегда в подобных ситуациях, я погрузился в состояние депрессии. Я стал перебирать дальнейшие варианты развития событий, начиная от индивидуальной Лёшиной мести и кончая расстрелом.
Чёрт знает, какие порядки у них в Городе. Мало ли что ждёт не-гражданина, причинившего вред гражданину? Во многих обществах не-гражданину на моём месте ни на что хорошее рассчитывать не следовало бы.
— Алекс. Требуется. Что-нибудь.
От неожиданности я чуть не свалился на пол, но удержался, увидев, что тот, кто это произнёс, как раз на полу и находится. Робот-эллипсоид со светящимися глазами.
— Требуется. Что-нибудь. — Повторил робот. Пришлось не на шутку напрячь аналитический аппарат мозга, чтобы разгадать в словах Макса вопрос.
— Нет, спасибо, всё хорошо. А ты разговариваешь!
— Плохо. Мало. Оперативной. Памяти. Требуется. Убрать. Вашу. Грязную. Одежду.
— Ну, убери, если требуется.
— Я. Спросил.
— Чего ещё?
— Требуется. Убрать. Вашу. Грязную. Одежду. С вами. Точно. Всё. В порядке.
— В порядке, в порядке.
— Требуется. Убрать. Вашу. Одежду.
— Ну убери, убери. Или ты с меня её снять хочешь?
— Формулируйте. Команды. Точнее.
— Требуется убрать мою одежду. Вон ту, которая на кресле лежит. Подать тебе её?
— Не требуется. Я. Сам. Возьму. — Робот подполз к креслу, выпустил из боков две извивающиеся, как шланги от душа, руки, подобрал рубашку и уполз с ней в ванную комнату, предупредив напоследок:
— Если. Что-то. Потребуется. Позовите. Меня. Зовут. Макс. Если. Вы. Не. Забыли. Ека. Попросила. Присматривать. За вами.
Ека... Кто такая Ека? Ах, Ека!
Ека — это Катя. Уродливо сокращённое имя «Екатерина» — то же, что и «Алекс».
Ека попросила Макса присматривать за мной. А Чёрный Кардинал попросила Еку.
Чёрный Кардинал — это Анжела Заниаровна.
Она знает всё... А «всё» — это сколько?
Мои чувства стали мелкими, совсем поверхностными, — как всё в Городе. И под ними скрывалась тайна, — как пряталась и ждала своего часа собиравшаяся под Городом сила. Сила огромного ядерного реактора, или сила чёрной формы Анжелы Заниаровны, — один Главный Теоретик разберёт. Что-то здесь точно было, и оно не хотело, чтобы я его увидел. Оно пыталось ослепить меня огнями «Ада», оглушить музыкой «модема», отупить белым алкоголем, зелёными чертенятами и коротенькими мыслями Лены. Но я не сдамся. Лёша правильно сделал, что стукнул меня по черепу, — молодец Лёша. Благодаря удару со дна мозга всплыло то, что я услышал однажды от гениального Учителя, но забыл, как наркотический сон на Зоне.
Есть такое страдание, о котором никто не догадывается. Его, не сделав интеллектуального усилия, невозможно почувствовать физически, — но человек, в чьём теле поселилась такое страдание, начинает вести себя как раненный зверь. Он сломя голову бежит от самого себя — и попадает прямо в Преисподнюю. Он делает всё, чтобы на корню разрушить свою жизнь и убить все ростки духовной свободы, дарованные ему от рождения. Неуловимое страдание рождает в человеке самый страшный на свете грех — равнодушие. Из-за равнодушия приходят в упадок великие цивилизации: создателям становится на них наплевать. Из-за равнодушия люди убивают и предают: им наплевать, что чувствуют убиваемые и предаваемые. В конце концов, из-за равнодушия люди сами гибнут. Говоришь человеку: «Ты погибнешь», — а он: «Мне наплевать!». Люди без идеи всегда говорят: «Наплевать...».
А мы говорим: «Нет!».
Все думали, что через сто лет мир будет примерно таким, как Город механистов.
Но мир не такой. Город — это островок старой эпохи в океане эпохи новой. А почему старая эпоха ушла? — Потому что несла в себе критическую ошибку. Она произвела на свет таких людей, которым на неё наплевать, — и их равнодушие обернулось для неё гибелью.
Мне срочно требовалось протрезветь и выяснить, с какой стороны городских стен антиутопия: с внешней или со внутренней. И хорошо бы, чтоб в процессе решения этого вопроса мне самому не стало наплевать.
***Двери чмокнули.
Пришла Катя и принесла небольшую пластиковую коробку.
— Нашёл квартиру? Молодец.
Она была страшно довольна.
— По-твоему, я не могу четыре цифры запомнить?
— Как знать, как знать... — Катя поставила коробку у диван, согнала меня с кресла перед компьютером и положила рядом с системным блоком латунный цилиндрик, похожий на напёрсток. — Какой я девайс нарыла, а? Сейчас в сети скины найду, запущу, и Ник Борисович в унитазе утопится от зависти, а Чёрный Кардинал... тоже будет завидовать.
— Чёрный Кардинал — это Анжела Заниаровна?
— Ага. Только не говори о ней много, а то... она этого не любит. Если хочешь — открой синтезатор, я там как раз на ноль часов «Cheese pies» поставила. И кофе. Тебе обязательно надо выпить кофе, чтобы нейтрализовать химию из «Plastic heart», — а иначе завтра голова взорвётся.
— Неполадок в физических устройствах не обнаружено. — Успокаивающе заскрипел компьютер. — Ошибок в драйверах не обнаружено. Система готова. Подтвердите включение. Включение подтверждено. Вас приветствует operation system «Treedimensional».
— Быстро запустилась, — похвалил я компьютер и поставил перед Катей её тарелку с пирожками и кружку.
— С быстротой этой версии «Treedimensional» может сравниться только её безотказность...
— Ошибка при connection, — сообщил компьютер. — Отказ в вызове приложения. Хотеть ли вы restart Интернет-проводник?
— ...Безотказность и качество русификации... Ага, а вот и скины. Пятнадцать гигабайт... отличненько.
— Что ты купила? Бомбу?
— Не твоё дело.
— Лучше бы своему роботу оперативной памяти принесла.
— О-о-о, — удивилась Катя, — у вас тут с Максом левый чёс за моей спиной? Он кому попало о своих проблемах не рассказывает... Как думаешь, где здесь лучше окну находиться?
— Не знаю. А куда ты окно прорубать собралась?
Катя не ответила, подошла к дивану и, прищурив правый глаз, долго рассматривала стену напротив. Наконец выбрала подходящее место, прилепила туда латунный цилиндрик и произнесла:
— Активация.
Цилиндрик оказался мини-проектором. Вокруг него зажглось большое окно с белой рамой без створок и форточек. За окном на фоне облачного заката цвета гранатовых зёрен шевелилось море, справа торчал плавный чернильно-чёрный утёс. Солнце светило нам прямо в глаза, но не слепило и не отбрасывало в комнату ни единого блика, словно смотрело на нас с экрана телевизора. Да так оно, по сути, и было. При ближайшем рассмотрении стало видно, что облака, море и все остальные объекты состояли из квадратиков — пикселей, — а утёс был прорисован с излишней претенциозностью и выглядел на картинке инородным предметом. Но Катя восхищённо смотрела на новое украшение квартиры, бывшей с этого момента не такой стандартной, как остальные, и ставшей чуточку престижней. Она села на диван, невзначай привалилась ко мне и опомнилась, лишь когда пролила кофе мне на штаны. Она была очень взволнована, и я решил, что она никогда не видела моря.
