Хольм Ван Зайчик - Дело лис-оборотней
Взорам вошедших за забором открылось обширное пространство: ото врат к дому пролегала вытоптанная в начинающей желтеть траве тропинка, по левую руку высился длинный, ветхий на вид сарай – в окнах виднелись линялые мятые занавесочки и, кое-где, худосочные цветочки, – а по правую, там, где в губу уходил причал, громоздились бочки и ящики, и рядом с ними возилось несколько фигур в однообразных серых одеяниях.
Подойдя поближе, Богдан с ужасом увидел, что это отнюдь не форменные или рабочие халаты, нет – серый цвет не был изначально присущ одеждам измождённых людей, сосредоточенно колдующих над изрядным уловом первосортной сельди: дотла выгоревшая на солнце, просвистанная сырыми солёными ветрами, перенёсшая, верно, много сотен стирок и сушек одежда попросту утратила всякий вид и цвет, там и сям видны были небрежные заплаты и свежие прорехи.
Завидев Богдана, высокий мужчина, трудившийся с краю, с отчётливым хрустом разогнулся и улыбнулся чистой, счастливой улыбкой; худое лицо его покрывала нездоровая бледность, лишь на скулах горели розовые, лихорадочные пятна. Отряхнул руки от чешуи и, сложив их церемонно перед грудью, поклонился.
– Добро пожаловать, драгоценный преждерожденный! – полным неподдельной радости голосом приветствовал он минфа. – Добро пожаловать в наш райский уголок! – И он весело засмеялся.
Прочие – такие же худые, если не сказать тощие, бледные, с лихорадочным румянцем мужчины – тоже оставили свою работу и наперебой стали приветствовать пришедших.
– Присоединяйтесь к нам, останьтесь в мире спокойного блаженства, – призывали они, кланяясь. – Будете с нами жить в роскоши и довольстве, – говорили они, показывая на полуразвалившийся сарай.
Богдан ошеломлённо отступил.
– Что это, еч? – шепнул он подошедшему Багу.
– Не знаю, – внимательно вглядываясь в радостных людей в лохмотьях, отвечал ланчжун. – Не знаю, но ничем хорошим тут и не пахнет. Помнишь пиявок?
Богдан машинально, не будучи в состоянии отвести взор от ловцов сельди, кивнул.
– Очень похоже. – Баг задумчиво полез в сумку за сигарами. – Будто их опиявили.
– Лисье омрачение, – глухо пояснил Вэймин Кэ-ци. – Они думают, что живут в райском месте. Что одеты в шёлковые одежды. Что едят жирную и вкусную пищу. А на самом деле… – Тангут, взглянув на сарай, сокрушённо покачал головой. – Велика сила нашей тётушки. Ох, велика…
– Вот оно что-о… – протянул Богдан. “А как он меня сюда зазывал-то… – вспомнил Баг. – Неужто хотел таким же сделать? Вон они у него какие все хилые – кожа да кости. И откуда силы берутся работать! Это он меня, значит, на подхват мыслил поставить… Ещё бы, такого здоровяка, как я, приспособить к сетям или к разделке – это вам не цзинь бананов. Аспид!”
– А ты ещё повеление писать робел! – в сердцах воскликнул он; Богдан покаянно сник. – Ну, где этот скорпион? – Баг оставил сигары в покое: потом! – Преждерожденный Арсений, что там с дверью? – крикнул он. Послушник Арсений развёл руками: дверь стояла мёртво.
– Вы сначала пройдите в хоромы, – простёр руку в сторону дома высокий мужчина. – Поклонитесь Дарующему счастье наставнику, равному Небу, и он в щедрой милости своей примет вас в наши райские кущи. Он добрый!
Баг ещё раз оглядел убогие райские кущи, ветшающие окрест, и решительным шагом пересёк двор. Богдан с тангутами поспешали следом. Борис остался у врат.
– Ну что, – с вполне мирским интересом посмотрел на него Арсений, – в окно полезем?
– Полезу только я, – решил Баг. Повернулся к Богдану: – Оформлять Бориса и Арсения во временные вэйбины как-то… гм… несообразно, еч. Послушники же… Так что полезу я. – Несколько потерявшийся Богдан только кивал. Необычайная слабость охватила его. Холодный пот застилал взор, струился по спине. – Отомкну дверь, а уж тогда зайдём все. – Баг молниеносным движением извлёк из-за пазухи тяжёлый боевой нож, крутанул его в воздухе и обрушил рукоять на ближайшее стекло. С жалобным звоном посыпались осколки. Локтем высадил щерящиеся в раме острия и ужом скользнул внутрь.
Открыл.
Вошли.
Всё.
Чего уж тут… Ещё Учитель говорил: “Коли я поступил неверно, то пусть, пусть Небо отринет меня!”[58].
Дом оказался обширен и сумрачен: свет не горел нигде. Многочисленные комнаты поражали показной, вычурной роскошью обстановки: казалось, некий человек с воображением попугая натаскал сюда самые разные предметы мебели, отбирая их только по одному признаку – чтобы было подороже. В углу одной из комнат, больше похожей на склад, среди нагромождений самого разнообразного добра, высились пирамидами нераспакованные коробки с “Керуленами” последней модели; рядом, в огромном сундуке обнаружился целый клад чохов в связках – Баг даже присвистнул. Он мысленно прикинул, сколько же должен весить этот сундук: немало, ох немало! Раньше ланчжуну никогда не доводилось видеть столько монет одновременно, да и к чему это – бумажные ляны куда удобнее, и ни один здравомыслящий человек не станет таскать с собой более двух связок мелочи: тяжело, а уж хранить их дома в таких количествах… Вообще ни на что не похоже.
Виссарион Неистовых нашёлся в громадном пахучем подвале, в особой комнатке, спрятавшейся за огромными, едва не до потолка, бочками с сельдью – те рядами уходили во мрак, и фонарик, который Баг запасливо вытащил наверху из ящика таких же, совершенно новых, высвечивал лишь ближайшие две-три. Хитроумный проход обнаружил Арсений: случайно натолкнулся на узкий лаз между бочками, почти у самой стены. Лаз, причудливо петляя, привёл к довольно хлипкой двери, из-за которой пробивался свет.
Дверь Баг высадил одним ударом и застыл на пороге.
В дальнем углу небольшой, почти квадратной комнаты с низким потолком, пол которой был застелен роскошными коврами, обнаружился и сам равный Небу наставник: Виссарион Неистовых, широко расставив руки в стороны, закрывал собой нечто, похожее на вделанный в стенную нишу домашний алтарь.
– Не пущу!!! – взвыл дарующий счастье, когда дверь с грохотом пала, – Прочь!!!
Баг шагнул к нему, освобождая проход остальным. В комнатке сделалось тесно.
– Управление внешней охраны, подданный Неистовых, – представился честный человекоохранитель. – Ланчжун Багатур Лобо. – Он надеялся, что спросить у него пайцзу Виссариону в голову не придёт: пайцзу Баг специально оставил в ящике стола своего кабинета, ведь расследование мыслилось исключительно частным. Но равному Небу наставнику, противному толстяку с заплывшими жиром глазами, было не до верительных грамот.
Эта жирная кошка в тёмной комнате сама знала, чьё сушёное мясо сожрала.
– Прочь!!! Вам не дано!!! – брызгал он слюною на Бага. – Изыдите!!! – Подхватил с ковра огромный разделочный нож и замахнулся. – Она моя!! Только моя!!!
Баг отступил на четверть шага в сторону и, когда чудовищное лезвие с шипением разрезало воздух в том месте, где он только что стоял, ткнул Неистовых пальцем в мягкий бок. Не сдержавший движения Виссарион, теряя тесак, растянулся на коврах прямо под ногами у Бориса, который тут же уселся на него сверху и деловито принялся вязать заранее припасённой верёвкой. Виссарион дёрнулся и затих.
И тут все увидели, что же прикрывал собою толстяк.
В просторной нише, в окружении разнообразных амулетов – свисающих с гвоздиков или попросту наклеенных на стену – покоилась большая, сплетённая из прутьев клетка, и в клетке той лежало на боку удивительное существо: по виду – совершенно лиса, заросшая длинной, ослепительно белой шерстью, кое-где свалявшейся в неопрятные сосульки; от шерсти исходило мягкое, но вполне заметное сияние.
– Почтенная тётушка… – с дрожью в голосе вымолвил старший тангут, опускаясь на колени перед клеткой; младший пал рядом с ним, по щекам его катились слёзы. – Зачем вы, почтенная тётушка… Мы так долго вас искали…
При звуке его голоса существо в клетке с трудом подняло голову и уставилось на тангутов. Богдан, не отрывавший от удивительной лисицы изумлённого взгляда, был готов поклясться, что огромные тёмные её очи тоже наполнились слезами, а мордочка сморщилась и губы дрогнули в… улыбке?! Богдан почувствовал, что всё плывёт перед глазами, и только огромное усилие воли помогло ему не упасть. А может, крепкие руки Бага поддержали; минфа не смог потом вспомнить.
Лисица между тем зашевелилась, с трудом поднялась на дрожащие лапы и просунула нос сквозь редкие прутья. Стало видно, что у неё не один хвост – несколько! Так сразу сосчитать их было затруднительно, но теперь Баг готов был поверить на слово, что их – и впрямь девять. Два нервно подёргивались, один стоял торчком – видимо, от радости; остальные бессильно обвисли. Слёзы текли по мордочке преждерожденного чуда природы и капали на распластанную по дну узилища шёлковую подушку, на ложе заточения.
