Хольм Ван Зайчик - Дело лис-оборотней
— Добро пожаловать, драгоценный преждерожденный! — полным неподдельной радости голосом приветствовал он минфа. — Добро пожаловать в наш райский уголок! — И он весело засмеялся.
Прочие – такие же худые, если не сказать тощие, бледные, с лихорадочным румянцем мужчины – тоже оставили свою работу и наперебой стали приветствовать пришедших.
— Присоединяйтесь к нам, останьтесь в мире спокойного блаженства, — призывали они, кланяясь. — Будете с нами жить в роскоши и довольстве, — говорили они, показывая на полуразвалившийся сарай.
Богдан ошеломленно отступил.
— Что это, еч? — шепнул он подошедшему Багу.
— Не знаю, — внимательно вглядываясь в радостных людей в лохмотьях, отвечал ланчжун. — Не знаю, но ничем хорошим тут и не пахнет. Помнишь пиявок?
Богдан машинально, не будучи в состоянии отвести взор от ловцов сельди, кивнул.
— Очень похоже, — Баг задумчиво полез в сумку за сигарами. — Будто их опиявили.
— Лисье омрачение, — глухо пояснил Вэймин Кэ-ци. — Они думают, что живут в райском месте. Что одеты в шелковые одежды. Что едят жирную и вкусную пищу. А на самом деле… — Тангут, взглянув на сарай, сокрушенно покачал головой. — Велика сила нашей тетушки. Ох, велика…
— Вот оно что-о… — протянул Богдан. «А как он меня сюда зазывал-то… — вспомнил Баг. — Неужто хотел таким же сделать? Вон они у него какие все хилые – кожа да кости. И откуда силы берутся работать! Это он меня, значит, на подхват мыслил поставить… Еще бы, такого здоровяка, как я, приспособить к сетям или к разделке – это вам не цзинь бананов. Аспид!»
— А ты еще повеление писать робел! — в сердцах воскликнул он; Богдан покаянно сник. — Ну, где этот скорпион? — Баг оставил сигары в покое: потом! — Преждерожденный Арсений, что там с дверью? — крикнул он. Послушник Арсений развел руками: дверь стояла мертво.
— Вы сначала пройдите в хоромы, — простер руку в сторону дома высокий мужчина. — Поклонитесь Дарующему счастье наставнику, равному Небу, и он в щедрой милости своей примет вас в наши райские кущи. Он добрый!
Баг еще раз оглядел убогие райские кущи, ветшающие окрест, и решительным шагом пересек двор. Богдан с тангутами поспешали следом. Борис остался у врат.
— Ну что, — со вполне мирским интересом посмотрел на него Арсений, — в окно полезем?
— Полезу только я, — решил Баг. Повернулся к Богдану: — Оформлять Бориса и Арсения во временные вэйбины как-то… гм… несообразно, еч. Послушники же… Так что полезу я, — несколько потерявшийся Богдан только кивал. Необычайная слабость охватила его. Холодный пот застилал взор, струился по спине. — Отомкну дверь, а уж тогда зайдем все, — Баг молниеносным движением извлек из-за пазухи тяжелый боевой нож, крутанул его в воздухе и обрушил рукоять на ближайшее стекло. С жалобным звоном посыпались осколки. Локтем высадил щерящиеся в раме острия и ужом скользнул внутрь.
Открыл.
Вошли.
Все.
Чего уж тут… Еще Учитель говорил: «Коли я поступил неверно, то пусть, пусть Небо отринет меня!»[58].
Дом оказался обширен и сумрачен: свет не горел нигде. Многочисленные комнаты поражали показной, вычурной роскошью обстановки: казалось, некий человек с воображением попугая натаскал сюда самые разные предметы мебели, отбирая их только по одному признаку – чтобы было подороже. В углу одной из комнат, больше похожей на склад, среди нагромождений самого разнообразного добра, высились пирамидами нераспакованные коробки с «Керуленами» последней модели; рядом, в огромном сундуке обнаружился целый клад чохов в связках – Баг даже присвистнул. Он мысленно прикинул, сколько же должен весить этот сундук: немало, ох немало! Раньше ланчжуну никогда не доводилось видеть столько монет одновременно, да и к чему это – бумажные ляны куда удобнее, и ни один здравомыслящий человек не станет таскать с собой более двух связок мелочи: тяжело, а уж хранить их дома в таких количествах… Вообще ни на что не похоже.
Виссарион Неистовых нашелся в громадном пахучем подвале, в особой комнатке, спрятавшейся за огромными, едва не до потолка, бочками с сельдью – те рядами уходили во мрак, и фонарик, который Баг запасливо вытащил наверху из ящика таких же, совершенно новых, высвечивал лишь ближайшие две-три. Хитроумный проход обнаружил Арсений: случайно натолкнулся на узкий лаз между бочками, почти у самой стены. Лаз, причудливо петляя, привел к довольно хлипкой двери, из-за которой пробивался свет.
Дверь Баг высадил одним ударом и застыл на пороге.
В дальнем углу небольшой, почти квадратной комнаты с низким потолком, пол которой был застелен роскошными коврами, обнаружился и сам равный Небу наставник: Виссарион Неистовых, широко расставив руки в стороны, закрывал собой нечто, похожее на вделанный в стенную нишу домашний алтарь.
— Не пущу!!! — взвыл дарующий счастье, когда дверь с грохотом пала. — Прочь!!!
Баг шагнул к нему, освобождая проход остальным. В комнатке сделалось тесно.
— Управление внешней охраны, подданный Неистовых, — представился честный человекоохранитель. — Ланчжун Багатур Лобо, — он надеялся, что спросить у него пайцзу Виссариону в голову не придет: пайцзу Баг специально оставил в ящике стола своего кабинета, ведь расследование мыслилось исключительно частным. Но равному Небу наставнику, противному толстяку с заплывшими жиром глазами, было не до верительных грамот.
Эта жирная кошка в темной комнате сама знала, чье сушеное мясо сожрала.
— Прочь!!! Вам не дано!!! — брызгал он слюною на Бага. — Изыдите!!! — подхватил с ковра огромный разделочный нож и замахнулся. — Она моя!! Только моя!!!
Баг отступил на четверть шага в сторонуи, когда чудовищное лезвие с шипением разрезало воздух в том месте, где он только что стоял, ткнул Неистовых пальцем в мягкий бок. Не сдержавший движения Виссарион, теряя тесак, растянулся на коврах прямо под ногами у Бориса, который тут же уселся на него сверху и деловито принялся вязать заранее припасенной веревкой. Виссарион дернулся и затих.
И тут все увидели, что же прикрывал собою толстяк.
В просторной нише, в окружении разнообразных амулетов – свисающих с гвоздиков или попросту наклеенных на стену – покоилась большая, сплетенная из прутьев клетка, и в клетке той лежало на боку удивительное существо: по виду – совершенно лиса, заросшая длинной, ослепительно белой шерстью, кое-где свалявшейся в неопрятные сосульки; от шерсти исходило мягкое, но вполне заметное сияние.
— Почтенная тетушка… — с дрожью в голосе вымолвил старший тангут, опускаясь на колени перед клеткой; младший пал рядом с ним, по щекам его катились слезы. — Зачем вы, почтенная тетушка… Мы так долго вас искали…
При звуке его голоса существо в клетке с трудом подняло голову и уставилось на тангутов. Богдан, не отрывавший от удивительной лисицы изумленного взгляда, был готов поклясться, что огромные темные ее очи тоже наполнились слезами, а мордочка сморщилась и губы дрогнули в… улыбке?! Богдан почувствовал, что все плывет перед глазами, и только огромное усилие воли помогло ему не упасть. А может, крепкие руки Бага поддержали; минфа не смог потом вспомнить.
Лисица между тем зашевелилась, с трудом поднялась на дрожащие лапы и просунула нос сквозь редкие прутья. Стало видно, что у нее не один хвост – несколько! Так сразу сосчитать их было затруднительно, но теперь Баг готов был поверить на слово, что их – и впрямь девять. Два нервно подергивались, один стоял торчком – видимо, от радости; остальные бессильно обвисли. Слезы текли по мордочке преждерожденного чуда природы и капали на распластанную по дну узилища шелковую подушку, на ложе заточения.
«Какая же она старая», — содрогаясь от жалости, подумал Богдан.
— Теперь мы вместе, почтенная тетушка, — бормотал Вэймин Кэ-ци, — теперь мы снова вместе…
Вдруг будто кто-то невидимый подрубил передние лапы лисе, и она, чуть не ободрав нежный нос о жесткие прутья, склонилась… в поклоне!
Тангуты, стоя на коленях, дружно поклонились в ответ, а когда подняли головы – лиса без сил свалилась на бок, еле заметно шевеля многочисленными хвостами.
— Мы поможем тебе, почтенная тетушка, мы освободим тебя. — Старший тангут живо вскочил на ноги и принялся обрывать со стены амулеты; Вэймин Чжу-дэ сгребал бумажки и мешочки в кучу, и когда с этим было покончено, принялся ожесточенно их рвать в мелкие клочки; очень быстро в комнате не осталось ни одного целого амулета.
Лисица – должно быть в последнем усилии – вновь подняла голову и по комнате понеслось еле слышное, почти воздушное:
— Спасибо-о-о-о-о…
Вслед за этим исходящее от шерсти лисы сияние стало понемногу меркнуть и сама она начала таять, растворяться в воздухе, — несколько мгновений, и клетка опустела. Лиса исчезла.
