Ольга Белоусова - Перекресток волков
— Ты говоришь об этом так спокойно…
Вновь и вновь рушились стены магазина, вновь и вновь я прикрывал собой беспомощное детское тельце. Стараясь отогнать эти видения, я зажмурился. Дьявол умер. А я никогда не убивал детей.
— Ненависть, настоящая ненависть, выедает все внутри. До последней капли, до последней мысли. Я слишком долго ненавидел. Я пуст. Я ничего не забыл, у меня просто нет сил для чувств.
— Пойдем обратно, — предложил Бэмби. — Холодает…
Я поднял голову. Солнце припекало как никогда.
— Все, больше никаких страшных историй, никаких откровений и легенд. Завтра, если тебе не станет вдруг хуже, мы отправимся к Северному озеру. Вот там-то тебе точно понравится…
Пока мы возвращались домой, Бэмби ни разу ни обо что не споткнулся.
— Ты возьмешь меня в город?
Мы сидели на берегу озера. Лиза болтала ногами в воде, разгоняя мелкую рыбешку и головастиков. Яркое июльское солнце высветило множество веснушек у нее на лице и плечах. Веснушки делали ее очень смешной.
— В город? — переспросил я.
— Не прикидывайся глухим! — порекомендовала сестренка, чувствительно ткнув меня кулачком в бок. — Ты обещал показать мне людей, — она довольно зажмурилась. — Люблю такое солнце… горячее, но не обжигающее… Вода теплая! Искупаемся, Ной?
Не дожидаясь моего ответа, Лиза скинула майку и шорты, разбежалась и нырнула. Я только и успел, что отвернуться раньше, чем она полностью обнажилась.
— Иди сюда, Ной! — крикнула она, выныривая уже на середине озера.
Помедлив пару секунд, я прямо в джинсах вошел в воду. Босые ступни увязли в иле. На плечо вдруг опустилась большущая стрекоза, передохнула и полетела дальше. Я улыбнулся ей и своим мыслям, оттолкнулся и поплыл, разгоняя суетящихся на водной глади жучков-плавунов. Плыть в джинсах, пусть и обрезанных до длины шортов, было очень неудобно, но и раздеваться в присутствии девушки не хотелось.
— Ну и чего ты? — ехидно поинтересовалась Лиза.
— А?
— Приятно тебе бултыхаться в штанах?
— М-м…
— Ной! — Лиза громко рассмеялась. Вода подхватила ее смех, унесла к берегу и дальше, в лес. — Ной! Ты меня стесняешься, что ли?
— Ты еще всему поселку об этом расскажи, — буркнул я и нырнул. Здесь было не глубоко, не больше четырех метров. В зеленой воде в такт течению медленно шевелились водоросли. Я сорвал красно-зеленую веточку, вынырнул и сунул ее в руки Лизе.
— Спасибо, — она воткнула веточку в волосы, перекувыркнулась через спину и вынырнула, отфыркиваясь.
— Ты похожа на русалку в веснушках, — заметил я.
— Это комплимент?
— Не-а…
Лиза обхватила меня за шею, потянула за собой вниз, в мутную зелень. Когда я, наконец, сумел вырваться из ее цепких объятий, она легла на спину и изрекла:
— Уверена, в городе ты был любимчиком всех девчонок…
— Не был, — почему-то с грустью возразил я и, снова нырнув, задержался у самого дна. Пальцы царапнули дно, зачерпывая податливый песок. По шее хлестнул рыбий хвост. Оглушающая тишина внезапно ворвалась в уши. Испугавшись, что она поглотит меня, я что было силы оттолкнулся от дна и рванулся вверх, к солнцу, ветру и моей смешливой кузине.
Лизы рядом не было. Я повертел головой, заставляя себя не поддаваться панике. И оказался прав. Лиза лежала на берегу, широко раскинув руки, и что-то мурлыкала себе под нос. Я выполз следом, упал на траву рядом с сестренкой, стараясь не смотреть в ее сторону, и сказал как можно спокойнее:
— Я тебя потерял.
— Угу, — пробормотала она довольно.
— Почему ты всегда так быстро меняешь решения?
— А почему ты всегда такой зануда?
Я не нашелся, что ответить. Никогда раньше меня не называли занудой.
— Бэмби еще спит, — сообщила Лиза, глядя в небо.
— Зря я его сюда потащил, тяжелый был переход.
— Тяжелый? — презрительно фыркнула Лиза. — С каких это пор семь часов ходьбы стали тяжелым переходом?
— С таких, когда в этом переходе участвует человек. К тому же человек, еще не окончательно оправившийся от волчьей лихорадки.
— Я не подумала об этом, — с раскаянием в голосе произнесла сестра. — Наверное, надо приготовить ему что-нибудь поесть, да?
— Надо, — согласился я. — И не только ему. Я тоже есть хочу. Займешься?
— Займусь. Только чуть позже, ладно? Солнце слишком уж соблазнительное..
Она перевернулась на живот, и я облегченно вздохнул, получив, наконец, возможность смотреть по сторонам.
— Лиза, ты не могла бы больше не купаться голышом?
— Почему? — спросила она.
— Потому что мы уже не дети…
Я почувствовал, что краснею. Хорошо хоть сестренка не смотрела на меня.
— Не буду, — сказала она, помолчав. — Твоему другу это, наверное, тоже не понравится?
Я подумал, что Бэмби-то уж точно это очень даже понравится. Но говорить ей этого не стал.
— У него девушки нет? — неожиданно спросила Лиза.
— Что? — разомлевший под горячим солнцем, я как-то выпустил нить разговора.
— Девушки у него нет? — терпеливо повторила сестра.
— У Бэмби, что ли? — догадался я. — Нет.
— Хорошо… — мечтательно пробормотала Лиза. — Хор-рошо-о…
— Эй-эй! Сестренка! Ты о чем? — насторожился я.
Лиза ничего не ответила. Да и не было нужды. Только слепой бы не увидел, что Бэмби ей нравится. И только дурак бы не понял, чем это все может закончиться. Бэмби я предупредил. А вот предупреждать Лизавету было пустой тратой времени. Потому как моя кузина всегда и на все имела собственное мнение.
— Так ты возьмешь меня в город? — спросила она через пару минут.
— Ну и кто из нас двоих после этого зануда?
— Не увиливай, братец! Ты обещал мне!
— Обещал, — согласился я. — А раз обещал, значит возьму.
— Хорошо… — она потянулась, переворачиваясь на спину. Я закрыл глаза и с угрозой в голосе сказал:
— Оденься! Если Бэмби сейчас проснется и увидит тебя в таком виде, ты не то что в город не пойдешь… ты у меня неделю сидеть не сможешь!
Зашуршала одежда.
— Ты — зануда. Диагноз окончательный и обжалованию не подлежит.
Я проигнорировал ее высказывания. А когда открыл глаза, на Лизе уже снова были шорты и майка.
— Доволен?
— На русалку ты больше не похожа, — ухмыльнулся я. — А вот на лесную ведьму очень даже. Правда, Бэмби?
— У тебя глаза на затылке, что ли? — поинтересовался за моей спиной человек.
Лиза засмеялась.
— Так он же волк! Он тебя по запаху чует… метров за двадцать…
Я тоже засмеялся.
— Ты громко ходишь, громко дышишь и не по-нашему пахнешь, Бэмби. Для того чтобы узнать тебя, глаза на затылке совсем не нужны.
— Угу.
— Не зацикливайся! Лучше иди, искупайся, вода отличная! А Лиза нам пока что-нибудь поесть сообразит.
— Из «чего-нибудь» только заяц и печеная картошка, — объявила Лиза. — Заяц на костре будет немного жестковат… На купание вам минут сорок. Э нет, Ной, ты сперва мне костер разожги! Что я, по-твоему, сама с ним возиться должна?
Бэмби послушно полез в воду, я так же послушно побрел в лес за дровами. В обществе Лизы мы вообще старались вести себя послушно…
Под моими ладонями плясали ласково веселые языки пламени. Лиза поворачивала на вертеле заячью тушку и мурлыкала под нос:
Я не жила в деревне, я — городская песня,В моем дворе асфальтом закатана сирень,Я вью гнездо из камня на оголенном месте,И головною болью я начинаю день…[5]
Ну и ну… Начинать день с головной боли… Врагу такого счастья не пожелаешь!
Бэмби развалился на траве, подставляя солнцу то правый, то левый бок. Я подбрасывал сушняк в костер, принюхиваясь к аппетитным запахам, и улыбался небу, лесу и своим мыслям.
— Все! — удовлетворенно заявила Лизавета часа через полтора. — Можно начинать жевать.
И мы начали. Картошка, хлеб и помидоры, запеченные на углях, таяли во рту. Заяц, естественно, оказался не просто «немного жестковат», а жестковат по полной программе. Впрочем, нас, оголодавших, это мало беспокоило. Мы рвали мясо зубами, глотали его ароматные куски, стараясь особенно их не разжевывать, и запивали холодной ключевой водой. Мы смеялись друг над другом, рассказывали дурацкие истории и старые легенды. Оказывается, у людей их очень много — гораздо больше, чем у нас.
Потом мы снова лежали на траве, сыто жмурились и мечтали каждый о своем…
— По небесному снегу стая алых волков — январские облака…[6] — мягко, нараспев произнесла Лиза. Она вообще часто говорила вот так, «вдруг» и невпопад.
— Что это? — переспросил я.
— Стихи.
Стихи были странными, о чем я ей тут же и заявил.
— Хоку называется… кажется, — неуверенно сказала сестренка. Предположительно, «хоку» должно было извинять их странность.
