Олег Маловичко - Исход
У вокзалов гудело. Толпы желавших выехать штурмовали поезда, а на площадях, у обугленных железных бочек стояли грузлы.
Платили им плохо, но быть близко к поездам значило быть близко к продуктам. Продовольственные карточки ввели, но ничем их не обеспечили. Полки еще работавших магазинов были пусты, еду доставали на черном рынке. Отвалились Краснодарский край и Урал с Поволжьем, и не было хлеба, а грузлы воровали домой сахар, консервы, муку.
Конкуренция была высока. Ожидая наряда, вчерашние учителя, менеджеры, консультанты и ночевали здесь, на площади, разводя костры в бочках. Местность у вокзала по ночам напоминала лагерь древней армии — огоньки, окруженные темными фигурами, гул разговоров, режущий ноздри запах мочи. Сюда съезжались проститутки. Окружали темную массу грузлов тонкой раскрашенной, пахнущей духами цепочкой, как ярким ремнем. Смеялись, перебрасывались пошлостями. Уходили во дворы или за ограду трамвайной линии, если совсем по-быстрому. Часто на работу добирались вместе — муж шел к грузлам, жена — к шлюхам.
Контролировал вокзалы всесильный СНЕ.
Сегодня паренек из Люберец надорвался на разгрузке мешков с крупой. Он выглядел старше своего возраста — плечистый, кровь с молоком. Его часто выбирали, и он хорошо работал, разделяя свойственное молодым заблуждение, что он вечен. Когда его стошнило кровью, смотрящий мог бы позвать станционного доктора, если б тот не сбежал неделей раньше, поняв, что всей его медицины — колоть снежкам морфий и героин и ставить капельницы от похмелья. Смотрящий мог бы отправить больного в город, но это замедлило бы разгрузку вагона, и ему бы досталось от смотрящего за вокзалом. Он мог хотя бы кликнуть врача из разномастной толпы грузчиков, запрудившей подходы к вокзалу. Но он велел оттащить мальчишку в сторону и укрыть мешковиной, пусть отлежится. К трем пополудни парнишка умер. Весть о его смерти разлетелась по привокзальной площади. По толпе грузчиков прошла рябь возмущения, как волна от брошенного в воду камня.
Люди, ревновавшие друг друга, старавшиеся оттолкнуть соседа локтем, когда раздавали работу; становившиеся приятелями, когда работы не было и приходилось ждать, грея ладони у огня из бочек; эти люди, объединенные общей обидой, когда смерть одного стала делом каждого, ринулись к путям, смяли жидкую охрану снежков и перекрыли подступы к поездам.
СНЕ вызвал регуляторов. Людей не хватало, и с Марией сегодня были всего девять человек, четверо — вчерашние менты, трусливые неповоротливые тюлени. Сейчас они стояли у стеклянной стены вокзала, глядя на бушующее перед ними возмущенное людское море. Грузлов было не меньше пятисот.
— Так и будем стоять? Выпускайте своих гавриков, живо!
Мария смерила любопытным взглядом невысокого шустрика лет сорока, заместителя смотрящего СНЕ. Он не был приспособлен к такой работе и сейчас нервничал. Скоро его сожрут, подумала Мария.
— Надо дать им успокоиться. И устать. Когда гнев не находит выхода на внешнего врага, он обращается на главарей. Толпа раскалывается. Случайные уходят. Их связывает ярость, а она не может длиться. И смотрите на небо, сейчас дождь пойдет. Пусть помокнут.
После дождя толпа уменьшилась вдвое.
Мария вышла. Бойцы за ней. Стачечники расступались. Их претензии были адресованы снежкам, и грузчики надеялись: регуляторы займутся тем, ради чего и созданы, устранят суть конфликта.
Перед выходом к поездам Мария забралась на высокий бетонный бордюр, державший электронное табло расписания. Головы стачечников оказались на уровне ее колен. Она поднесла ко рту портативный, размером с две скрепленных вместе сигаретных пачки, громкоговоритель.
— Меня зовут Мария Кирова, я антикризисный офицер. Готова выслушать ваши претензии.
Стачечники заговорили разом, и она помотала головой.
— Тихо… Тихо! Так ничего не добьемся. Нужна переговорная группа, человек пять-семь. Мы останемся здесь. Остальные подождут за пределами вокзала. Я обещаю, — ей пришлось повысить голос, чтобы перекрыть недовольный гул толпы, — пока не закончим переговоры, ни один состав не будет разгружен. Но пассажирские мы задерживать не будем. Люди ни при чем, правда? Прошу выходить организованно. Сначала — те, кто справа от меня.
Моровцы, образовав, насколько могли, коридор, помогали людям выйти. Грузчики перекрикивались, решая, кого оставить, и скоро Мария уже видела тех, кто был ей нужен. Зачинщиков.
— Делегаты, проходите сюда. Не больше семи.
Набралось шесть. Не подпитываясь энергией возбужденной толпы, они чувствовали себя неуверенно, но храбрились.
— Ну, давайте теперь спокойно поговорим, — сказала она.
Как же все похоже, думала Мария, глядя в искаженные обидой — и надеждой — лица. Все хотят одного и того же, но никто не получит ничего. На вас ездили и будут ездить, и, что обидно, не варяги или масоны, а те, кого вы выделяете из своей среды. И случись кому-то из вас завтра получить власть — он усядется на спины вчерашних товарищей и начнет хлестать их до крови, с оттягом, чтобы заслужить одобрение тех, кто его посадил, кого тоже везут несчастные рабочие скоты.
Мария, изобразив сочувствие, медленно кивала, а грузлы торопились, выплескивая все, раз нашелся человек, готовый слушать.
Был среди них парень лет тридцати в перевернутой козырьком назад бейсболке. Мария задерживала на нем взгляд чаще, чем на других. Он не был красив, но от него шел жар молодости и здоровья. Когда Мария попросила кого-то подытожить требования, слово взял он.
— Я тут недавно, но все эти движения Союза понял. Короче — Союз должен убрать из списков своих людей. Или пусть работают! Дальше, этот парень… — кто-то из делегатов подсказал ему имя, — Гриша, да… Он кормилец, у него мать осталась и сестра малая. Надо пенсию. И похороны за счет Союза. И чтобы хоронили нормально, а не в яму с известью, правильно, мужики?
Делегаты одобрительно гудели. Парня хлопали по плечам, жали руку, а он смотрел на Марию. В его взгляде смешались гнев, мольба, и, Мария могла поклясться, мужской интерес. Вдруг он подмигнул ей. Когда возбуждение улеглось, Мария ответила:
— По порядку. Гришу хоронят за счет Союза. Пенсии не будет, но его матери найдут работу с пайком. Замена равноценная, согласитесь. Что касается вас… Ничего не получите. Будете пахать и перестанете варежку разевать. Не нравится — уходите с вокзалов, желающих много.
Они осознали, что, выведя толпу за пределы вокзала, Мария разрезала тело бунта, оставив мозги без мускулов, а силу — без мозгов. Она продолжала:
— Сейчас бригадиры Союза набирают на площади новые бригады, под тем предлогом, что мы договорились. Возвращайтесь и скажите, что все в порядке.
Делегаты молчали. Они сдадутся, поняла Мария, глядя на парня в бейсболке, широко раскрывшего глаза. Он был похож на ребенка, которого обманули, подарив какашку в конфетной обертке. Он растерянно оглянулся на коллег, пожав плечами:
— Идем, мужики?
— Нет.
Мария с самого начала чувствовала опасность, исходившую от кряжистого мужичка лет пятидесяти. По ходу переговоров он молчал, уступив инициативу парню в бейсболке.
— Найдете сегодня грузчиков — завтра вокзал захватим. Повезете грузлов с других вокзалов — не пустим. Будем срывать работу, пока ваш сраный Союз нас слушать не начнет.
— Да! — подключился парень в бейсболке. — Ни хрена мы не пойдем! Мы, блин, умрем, с места не сдвинемся!
Мария достала пистолет и выстрелила в парня. Он дернулся, брызнув из головы кровью, и упал на спину, разбросав руки. Грузчики торопливо, по-бабьи, расступились от него, кто-то вскрикнул. Двое моровцев взяли парня за ноги и потащили к тележке носильщика. Труп оставлял за собой кровавый след, длинный и широкий. Кровь, смешиваясь с мокрой грязью на асфальте, становилась черной.
— Вернитесь к своим, скажите, что все нормально.
Уходя, грузчики не смотрели на тело. Кряжистый сделал шаг к тележке, к нелепо раскинувшему ноги парню в бейсболке.
— Эй, эй!.. — Мария подняла пистолет. — Отошел, быстро!
— Он вроде дышит.
— А тебе какое, на хер, дело? Доктор, что ли?
Кряжистый выпрямился и посмотрел на нее.
— Здесь нет доктора. На тысячу грузчиков — ни одного доктора.
— Пошел вон!
Тележку с трупом закатили в здание вокзала.
— Неплохо бы иметь доктора, — сказала Мария заму смотрящего, пока он расписывался в акте наряда. — Хотя бы для своих ребят. Передоз там, похмелье.
— Был тут один. Удрал.
— Найдите другого. Вставай, Стас, разыгрался…
Парень с тележки встал, потянулся, покрутил шеей и с улыбкой раскланялся. Моровцы не обратили внимания, а снежок дернулся. Стас пошел к нему, скосив глаза и выпятив вперед руки, как зомби.
— Есть у вас тут душ? — гаркнул на зама.
Вечером дали воду. Мария набрала ванну, бросив в нее сразу шесть ароматических шариков. Стас принес ей целый ящик. Шарики давали запах и примиряли с желтоватым цветом воды, которая теперь не бывала чистой.
