Сергей Лукьяненко - КВАZИ
– У твоей мамы была жуткая нелюбовь к интернету и социальным сетям, – усмехнулся я. – Она порой шутила, что ей надо работать шпионкой, её в интернете нет.
– А кто она была?
– Дизайнер одежды. То есть она училась на дизайнера. Очень мирная женская профессия, придумывала всякие красивые штуки.
– А… – без особого воодушевления сказал Найд.
– Она была очень спортивная, – сказал я. – Смелая. Умела стрелять, куда лучше, чем я в ту пору. У неё был какой-то высокий дан по карате.
– Да? – заинтересовался Найд.
– Ну а работа… вот, возьми…
Я достал из сумки и протянул Найду куртку. Обычную ветровку из ярко-оранжевой синтетической ткани.
– Мамина курсовая работа. Красиво, да?
Найд молча вертел в руках куртку.
– Она вообще-то женская, – извинился я. – Но, по-моему, твой размер. Ты можешь её надевать, если захочешь. Мама её иногда носила.
– Хочу, – сказал Найд.
А потом вдруг уткнулся лицом в куртку и его плечи затряслись от рыданий.
– Найд… – пробормотал я. Неловко потянулся, положил руку ему на плечо. – Найд…
Дурацкое «не плачь» исчезло само собой, не родившись.
– Я тоже порой плачу, – прошептал я.
– Что теперь? – спросил Найд, не отрывая лица от куртки.
– Не знаю, – сказал я.
– Па… Михаил говорит, что всё может быть ещё хуже, – сказал Найд. – Что могут умереть все взрослые, а детей станут воспитывать кваzи. Что вы ловите эту… Викторию…
– Да, – сказал я, мысленно обругав Михаила последними словами. Да, врать детям нехорошо, но и говорить им всё – тоже не обязательно. – Но тебе ничего не грозит.
– Я не хочу, чтобы ты умер, – сказал Найд.
– Постараюсь, – пообещал я.
– Найди её… – Он упорно старался обойтись без обращения. – Пусть она умрёт, а ты будешь жить.
– Всё очень сложно, сын… – сказал я и сам поразился тому, как легко это слово, которое я не произносил десять лет, которое только что упорно не давалось, вдруг слетело с моих губ. – Всё очень сложно. Но я сделаю, что могу. И ты не думай, её ведь все ловят. И Михаил… и госбезопасность… все-все…
– Её поймаешь ты, – сказал Найд. – Или ты, или никто.
– Почему? – удивился я.
Он наконец-то оторвал лицо от куртки. Скомкал её, прижал к животу. Посмотрел на меня.
– Потому что только ты сможешь. Михаил сказал, что ты лучший. Что ты ненавидишь кваzи, но ненавидят многие, а у тебя есть на это право. И только ты сможешь поймать сумасшедшую кваzи.
– Сумасшедшую… – Я подавил нервный смешок. А что, ведь это мысль. Сумасшествие. Отсюда все эти метания, все странности. Но разве можно сойти с ума, будучи мёртвым? Или пройдя через возвышение и обратившись в кваzи – остаться психом, как при жизни? Никогда о таком не слышал… – Не думаю, что она сумасшедшая. Мы просто чего-то не понимаем.
– Про неё? – спросил сын.
– Вообще про кваzи, – сказал я. – Мы, люди, были слишком заняты, когда случилась катастрофа. Вначале тем, что выживали. Потом налаживали отношения с кваzи. Затем устраивали новую жизнь, которая похожа на старую, но совсем другая. Мы никак не разберёмся в самом главном. Кто такие кваzи, кто такие восставшие.
– А кто такие люди? – спросил Найд. – Разве мы в этом разбираемся?
Я пожал плечами.
– Вот я – кто такой? – спросил Найд. – Человек или личинка кваzи?
– Ты мальчик, – сказал я. – Пока ты всего лишь мальчик.
Найд нахмурился:
– Между прочим, обидно!
– О, – сказал я. – Знаешь, как бы я хотел быть всего лишь мальчиком. Не забивать себе голову взрослыми глупостями…
Найд помолчал, потом кивнул. Спросил:
– Как меня зовут?
– Александр, – ответил я. – Саша.
Найд подумал.
– Обычное очень имя.
– Ну не знаю. Македонского и Пушкина устраивало.
Найд пожал плечами, посмотрел на фотографию на столе. Спросил:
– Можно мне её оставить?
– Она твоя, – сказал я.
Скрипнула дверь, и в комнату осторожно заглянул Михаил. Сказал:
– Я не помешаю?
– Смотри, это моя мама! – Найд вскочил и протянул ему глянцевый листок. – Правда, красивая?
Михаил вздрогнул. Совсем по-человечески вздрогнул и отвёл глаза. Потом уставился на фотографию. Медленно сказал:
– Да. Красивая.
Я понял, что у меня нет больше сил находиться здесь. Рядом с сыном и воспитавшим его чудовищем.
– Мне пора… Сашка, – сказал я и встал. – Тут, в сумке, ещё есть фото. И какие-то вещи… мамины и твои.
– Мои? – растерялся он.
– Ну… – Я пожал плечами. – Игрушки. Мишка плюшевый. Не знаю, я подумал…
Он кивнул, глядя на меня.
Я покосился на Михаила – тот всё ещё разглядывал фото.
– Приду завтра, – сказал я. – Если вы не против.
Найд энергично замотал головой, потом сообразил, что это может быть понято неправильно, и закивал.
– Пока, – сказал я. – Пока, сын. Михаил…
Он поднял взгляд на меня.
– Встретимся в участке, – сказал я. – Завтра утром.
– Ты что-то придумал? – спросил кваzи.
– Нет. Но придумаю. Завтра утром. Как обычно.
Я ещё раз кивнул сыну. На миг замешкался, борясь с желанием его обнять. Найд, кажется, тоже пытался разобраться со своими чувствами.
– Пока, – сказал я. – Зайду завтра.
По дуге миновав Михаила, я вышел в прихожую.
Всё странно. Всё так странно.
– Денис…
Михаил быстро и бесшумно догнал меня. Фотография по-прежнему была у него в руке, он протянул её мне – будто мне нужно было на неё смотреть, чтобы что-то вспомнить.
– Денис, это твоя жена?
Я кивнул.
– Она… она не красила волосы в рыжий цвет?
– С какой стати?
Михаил на миг прикрыл глаза. Потом тихо сказал:
– Я возвысился не за счёт матери Найда, Денис. Та женщина… она была рыжеволосой.
Меня будто обухом по голове ударили.
– Я не убивал твою жену, – сказал Михаил.
– Ты уверен? – спросил я. – Ты точно уверен?
Он повторил:
– Я не убивал твою жену. Я её не видел, во всяком случае, когда обрёл разум. С мальчиком… была другая женщина.
– А где Ольга? – глупо спросил я.
– Не знаю. Я монстр, мы все монстры. Но я не убивал твою жену.
Я постоял, пока в голове укладывалось услышанное.
Потом кивнул:
– Завтра в участке. Не проспи, мертвяк.
И пошёл к дороге – ловить такси.
Философы и гуманисты говорят нам, что каждая человеческая жизнь – равноценна. Что для мироздания одинаково важен и одинаково ничтожен каждый. И Бетховен, и Пастер, и Королёв не более и не менее ценны, чем китайский крестьянин, что проводит всю жизнь на рисовом поле, шотландский безработный, каждый день надувающийся «Гиннесом» в пабе, и латиноамериканский наркоторговец, продающий на улицах Нью-Йорка белую смерть.
И мы даже склонны с этим соглашаться, в душе морщась, но кивая и бормоча про то, что каждый человек – целая Вселенная, и каждая жизнь – бесценна, а каждая смерть – непоправима.
Ровно до тех пор, пока на чашах весов оказываются не абстрактные Авиценна и египетский каменотёс, а два совершенно обычных, незнаменитых человека, но один из которых – твой близкий, родной и любимый.
Вот в этот момент весь гуманизм и вся софистика спадают с нас будто шелуха.
Потому что смерть своего ты простить не можешь, а смерть чужого – запросто. Ну хорошо, не запросто. С некоторым усилием и лёгким дискомфортом.
Так уж устроена жизнь.
Наверное, это несправедливо.
Но в этой жизни даже Бог никому не обещал справедливости.
Глава девятая
Ученики и вирусы
Я проснулся под утро, ещё не было и шести. Вчера я вернулся поздно, а лёг вообще за полночь. Но сна уже не осталось ни в одном глазу.
Такое состояние я знал. Если сейчас сделать усилие, то можно и уснуть. Тогда едва проснёшься от будильника и будешь глотать кофе, чтобы мозги нормально заработали. Можно, наоборот, встать, будешь чувствовать себя бодрым и отдохнувшим, но после обеда потянет в сон.
А можно тихо лежать в дремоте, размышляя. И тогда организм сам доберёт нужный ему отдых.
Поэтому я лежал, слушал дыхание Насти, прижавшейся к моему плечу, и думал.
Что мы имеем?
Люди и кваzи. Восставшие не в счёт.
Люди не особенно любят кваzи, хотя многие и собираются ими стать. Кваzи не особенно любят людей (они вообще редко умеют любить), но люди им необходимы.
Среди людей есть спецслужбы и военные. Они не прочь уничтожить кваzи. Кто с радостью и без лишних причин, а кто по необходимости и в порядке самообороны.
Среди кваzи есть экстремисты. Они не прочь уничтожить людей, превратить в себе подобных. Но поскольку сами кваzи не размножаются, то они хотят уничтожить взрослых, а молодёжь воспитывать в почтении к кваzи и с целью размножения.
