Дмитрий Барчук - Новый старый год. Антиутопия
– И сколько тебе еще осталось? – сухо спросил девушку Дмитрий.
– В лучшем случае полгода, – обыденным тоном ответила она, как будто бы речь шла о времени отпуска или еще о чем-нибудь малозначительном. – Но я столько не протяну. Я уже падала однажды в обморок. А после этого долго не живут.
– Я тоже потерял всю свою семью, – признался Штайн. – Один ублюдок выстрелил из гранатомета по машине моей жены, когда она везла детей из школы. Так что мне терять тоже больше нечего.
– Так ты возьмешь меня с собой? – спросила напрямик Гульнара.
– Глупая девочка, ты еще не понимаешь, что два месяца и два дня – это ужасно большая разница. Каждый день жизни – это бесценный дар, полученный нами от Бога. Это мы, глупые, непонятным образом уверовавшие в собственное бессмертие, не ценим то, что имеем. Я не могу взять на себя право лишить тебя шестидесяти дней твоей бесценной жизни.
– Тогда я повешусь прямо здесь на твоих глазах, – отрезала девушка. – Ты этого хочешь?
– Я просто не позволю тебе этого сделать, – спокойно ответил ей мужчина.
Гуля сменила тактику, она снова превратилась в послушную, ласковую кошечку. Подкравшись сзади к своей жертве, она провела своими коготками по его спине и промурлыкала:
– Так нечестно, Димочка. Я как порядочная сволочь щедро поделилась с тобой своей смертью, а ты, жмот, разыгрываешь из себя благородного рыцаря и свою зажиливаешь.
И не дав ему открыть рта, она впилась в него своими страстными горячими губами.
Костины родители попросили Ольгу, когда она стала убирать со стола остатки новогоднего пиршества, чтобы подавать десерт, кофе и чай, оставить тарелочку с колбаской и едва начатую бутылку водки. Они уже перешли дозволенную приличиями грань опьянения и сейчас просто тупо напивались вдвоем.
Юрий Иванович водку не пил, а сидел в кресле, будто бы смотрел телевизор, и потягивал свой любимый коктейль из кока-колы и кубинского рома. Смит делал вид, что увлечен чтением журналов о российской действительности. После отъезда Татьяны и Кости в больницу они так и вели себя все время, как актеры в театре абсурда. На вид, вроде бы, все было чинно и благопристойно. Но на самом деле каждый безбожно фальшивил и врал самому себе. Даже Ольга, которая в перерывах между подачей блюд и уборкой грязной посуды со стола умудрялась заскочить в свою комнату и наспех отдаться новому неутомимому любовнику, чувствовала себя не в своей тарелке. Кости не было, никто ее не ревновал, и от этого ее похождения сразу стали какими-то пресными, лишенными изюминки. Усатый водитель тоже уже порядком пресытился любовными утехами, но по-прежнему продолжал изображать страсть. Неудобно же опростоволоситься перед женщиной.
Первым неестественности ситуации не выдержал Юрий Иванович.
– А как вы смотрите насчет шахмат, Георгий Константинович? – с неожиданным предложением обратился он к австралийцу. – Сдается мне, что вы должны неплохо играть?
Смит отложил журнал «Огонек», где он только что прочел душераздирающий очерк о борьбе с кулачеством на Кубани, и ответил:
– Отчего же не попробовать сыграть. Только я со студенческих времен не брал шахмат в руки.
– Ну, это поправимо. Вспомните. Главное – было бы что вспоминать, – потирая руки, произнес Селин. – Я где-то видел у Кости шикарные шахматы из слоновой кости. Есть и часы. Вы сколько минут предпочитаете отводить на игру?
– Традиционная пятиминутка вас устроит?
– О, да я вижу, вы профессионал, – сказал секретарь ЦК, ставя время на часах.
Георгий зажал в руках по пешке – белой и черной – и вытянул сжатые кулаки перед Селиным.
Юрий Иванович уверенно указал на правую руку. Здесь была белая пешка.
– Белые начинают и выигрывают, – удовлетворенно сказал он.
Товарищ Селин на этот раз ошибся. На ферзевый гамбит Смит ответил контргамбитом Альбина. Это когда черные отказываются принимать в жертву пешку белых на с4, а в свою очередь подставляют им беззащитную королевскую пешку. В принципе этот дебют профессиональными шахматистами давно уже исследован вдоль и поперек и признан проигрышным со стороны черных. Но Юрий Иванович этого не знал, он принял жертву австралийца, и что тут началось! Фигуры черных пришли в какое-то странное хаотическое оживление. Через два хода Смит пожертвовал еще и коня, а еще через пять ходов белые получили мат.
– Я вас явно недооценил, молодой человек, – расстроенным голосом произнес Селин и тут же предложил. – Давайте сыграем матч из пяти партий. Чтобы четко выявить победителя.
– Можно и матч, – согласился Георгий.
Сейчас он уже играл белыми и выбрал королевский гамбит. Партия вновь закончилась победой иностранца на семнадцатом ходу.
Секретарь ЦК побагровел, но проснувшийся в нем азарт звал его к реваншу. И чем дольше они играли, тем краснее становилось лицо столичного вельможи. Первый матч он продул 5:0. Но потребовал играть еще.
Георгий чувствовал, что перед ним серьезный соперник. Как пожилой мужчина думал, какие делал ходы, насколько цепко стремился удержать материальное преимущество – все это говорило о том, что играет не новичок. Но иностранец с самого начала партии обрушивал на него неожиданный шквал атак и выбивал его из привычной, наезженной колеи. Смит не давал логике соперника даже проявить себя, он подчинял ее своей воле.
Однако где-то в середине второго матча Селин изменил тактику и от энергичных обоюдоострых дебютов перешел к более степенному началу. При размеренном ритме, когда основной упор делается на долгую позиционную, рутинную борьбу, он оказался сильнее своего молодого соперника, и Смит проиграл.
В дальнейшем игра велась с переменным успехом. Удастся австралийцу энергией и настойчивостью первых атак сломать соперника – побеждает он. А если Юрий Иванович навяжет свой нудный и вязкий стиль игры, то записывает очко себе.
Так они и доиграли до самого утра. Пока глаза у обоих не стали слипаться.
– Все, финиш, – объявил Селин и встал из‑за стола.
Прощаясь, он пожал руку австралийцу и сказал:
– А ведь вы не по-русски играете, Георгий.
– Это почему же? – удивился Смит.
– Русских надо вначале побить как следует. Только тогда они просыпаются. И начинают давать сдачи. А вы сами лезете на рожон.
– Это плохо? – вновь спросил бизнесмен.
– Нет, отчего же? – произнес Селин. – Только народу нашему надо этому еще научиться. Тогда ему не будет равных.
Катя и Витя стояла на «черной» лестнице и курили. Девушка облокотилась о подоконник, а юноша стоял посередине лестничной площадки, как стойкий оловянный солдатик, на страже своей дамы сердца. О наказах Штайна он даже и не вспоминал. То, о чем говорил Дмитрий, было неприменимо к этому хрупкому божественному созданию. Витька лишь изредка осмеливался посмотреть ей в глаза и даже при разговоре отводил взгляд в сторону, словно на стенке было нарисовано что-то очень интересное.
– А я тебя помню, – сказала Катя. – Мы однажды с мамой и… – она на мгновение осеклась, а затем все-таки произнесла: – с ее знакомым приходили к вам в гости, к твоему папе на день рождения. Ты тогда был еще совсем маленьким мальчиком. Как бука, уткнулся в свою компьютерную приставку и даже не дал мне поиграть. Ты не произвел на меня тогда никакого впечатления.
Витька сразу надулся и посерьезнел. От Катерины не укрылась перемена в его настроении.
– Ты чего, обиделся, что ли? Так это было ужасно давно. Мы оба были тогда детьми, – принялась она успокаивать своего кавалера.
Парень извинительно улыбнулся и признался:
– Нет, что ты. Я просто о папке с мамкой вспомнил. Как им сейчас в лагере? Ведь уже два года прошло. Живы ли? Я от них, как сбежал из детского дома и примкнул к партизанам, никаких весточек не имею.
Катя тяжело вздохнула, как взрослая женщина, и сказала:
– Моя мама тоже в ссылке. В Нарыме. Только мы с ней переписываемся.
Витька удивленно взглянул на девушку и спросил:
– И что же этот ее друг ей не помог?
– Я тебе больше скажу, Витенька. Этот ее друг помог ей туда попасть, а меня в лагерь определил, в роту для утех. Видимо, из‑за большой отцовской любви.
– Вот же гад! – юноша сжал кулаки и в сердцах ударил правой рукой по подоконнику. – Эх, попался бы он мне на мушку! Я бы не промахнулся. Как только такую мерзость земля носит!
Катя докурила свою папиросу, затушила окурок и спросила юного мстителя:
– А мы что же, так и будем всю ночь здесь стоять?
Витькино лицо залилось краской, и он кое-как вымолвил, пряча глаза:
– Там все комнаты заняты.
Повисшую паузу первой нарушила девушка.
– Пойдем погуляем. Погода на улице чудесная. Тепло. Снег идет. Настоящая новогодняя ночь, – предложила она.
