Яна Дубинянская - H2O

Как им объяснить, насколько серьезно и важно то, что сейчас происходит?

Стоит ли объяснять?

Краснова схватилась за голову, обнаружила хвостик и метнулась в коридор — пожалуй, все-таки ремонтировать прическу, а не демонстрировать гражданскую позицию. Правда, напоследок звучно хлопнула дверью.

Ну и пусть ее. Вернется.

Олег поднялся и вышел следом.

ГЛАВА V

— Да так и живу. Нормально. Двое детей, домик у моря и муж-иностранец.

— Олаф говорил, ты деловая женщина.

— Это он так шутит.

Под ногами скользили плиты небольшой приватной набережной, очищенной от снега и льда, но все равно опасно гладкой, словно покрытой ламинатной пленкой. По левую руку, сразу же за чугунной решеткой парапета, колыхалось и поблескивало море, похожее фактурой и цветом на жатую стальную фольгу. Пока Свенсен советовался с партнерами-совладельцами рыбзавода, вырабатывая нужное — нужное тебе — решение, его супруга вызвалась прогуляться с гостями. Похвально и отважно, Виктор оценил.

Ее рука в лайковой перчатке — на рукаве твоего пальто, все-таки слишком легкого для здешней весны. Свенсен предлагал что-нибудь из своего гардероба, но Виктор, естественно, отказался, отправив Женьку за вещами в машину, где дожидался Химик. Сам Женька, тоже в хлипковатом коротком пуховичке, тащился следом, шагах в десяти, отчаянно воюя со включенной и с тех пор не умолкающей мобилкой. Вроде бы пока справлялся без посторонней помощи.

Чего не очень-то скажешь о тебе самом. Не отследил, упустил из виду; ну что тебе стоило, начиная работать с этим двухметровым северянином, заказать на него Валевскому подробное досье?!

Анна Свенсен. Черт возьми.

Разумеется, и это может быть случайным совпадением. А может и не быть.

— Ты видишь кого-нибудь из наших? — закинул он первую удочку, пробную, без серьезной насадки.

— Из ваших? — она улыбнулась; за последние десять минут Виктор насчитал больше ее улыбок, чем за все прежнее время вместе взятое. — Я совсем не интересуюсь вашей политикой, извини. Да и здешней не особенно.

— Брось, Тань. Ты же меня прекрасно поняла.

— Так и ты, наверное, все понимаешь.

Она шла чуть быстрее, чем ты привык, и поэтому не оставляло ощущение, что это не женщина опирается на твою руку, а наоборот, ты цепляешься за нее, позволяешь вести за собой, как недавно позволял покойной Анциферовой, и тоже, будто нарочно, на скользком. Нет, Красновой — ни за что, ни в порядке военной хитрости, ни снисходительной уступки. Ускорил шаги.

Попробуй подсечь посерьезнее:

— Вот Женьку, например. Он ведь живет где-то поблизости, правда?

— Точно!

Едва успел удивиться такому необъяснимому отступлению с позиций, как она уже не просто улыбнулась — рассмеялась и оглянулась через плечо:

— А я все думаю: кого он мне напоминает, этот мальчик, твой секретарь? Так он пристроил к тебе сыночка по старой памяти?

Что ж, хотя бы так. Теперь немного правды:

— По старой памяти, да. Но не он пристроил, а я сам взял. Увидел случайно на одном мероприятии… А Женьку не встречал ни разу с тех самых пор. Да он теперь, кажется, и не Женька, — полувопросительный знак с крючком на конце.

— Я думаю! Евгений Батькович, все-таки за сорок уже.

Опять улыбнулась и даже подмигнула, на мгновение обнаружив в уголке ненакрашенного глаза сеточку морщин. Неплохо выглядит для своих лет, хоть и явно не злоупотребляет салонами красоты и прочей дамской дребеденью. И короткая стрижка ей идет, и белозубая улыбка, и раскрепощенная, без тени жеманства, но все же чисто светская коммуникабельность. Хозяйка развлекает гостя, нужного гостя, от настроения которого напрямую зависят дела ее мужа; гость — ее старый знакомый, и на этом тоже не в последнюю очередь строится расчет. Она все делает правильно, ни на мгновение не вышла из роли.

Возможно, это вовсе и не роль. Она же действительно черт-те сколько лет замужем за своим Свенсеном. И совершенно не обязана быть осведомленной о каждом жителе немалого региона, особенно если тот много лет живет под чужим именем. Все может оказаться правдой от начала до конца. Никому не интересной, скучной правдой.

Однако полагаться на это нельзя.

— А ты-то как? — спросила спокойно, без особого любопытства. — Что здесь делаешь? Олаф никогда мне ничего не рассказывает.

— Правильно. Я тоже ничего не рассказываю жене.

— Оксане? Напрасно, мог бы.

— Оксана умерла десять лет назад. Рак.

— Извини.

Неловкая пауза, и эту неловкость лучше загладить самому, подобный маневр всегда дает преимущество:

— А с твоим мужем у нас общий проект по линии гильдии рыбаков. Гоняем туда-сюда теневые капиталы, оно и в самом деле неинтересно. Ты лучше расскажи, откуда у тебя эти птеродактили?

Вздрогнула. Посмотрела с изумлением и боязнью, как будто ты взял да и угадал с ходу, какого цвета у нее белье. Неужели получилось, клюнуло? — случайно, на ровном месте, когда ты еще только соображал, с какой стороны зайти, какую наживку использовать. Теперь главное нащупать, угадать, что именно ее зацепило, не дать сорваться, закрепить нечаянный успех.

Надцатая улыбка. Искорки в глазах:

— Вылупились! Знаешь, у нас вешают под потолок такие маленькие игрушечные домики, на счастье. Соломенная крыша, сверху гнездышко, в нем яички. Годами висит, и ничего, даже счастья как следует не приносит. И вдруг такое чудо, представляешь?

Слишком длинная, по-птичьи щебечущая фраза, а что-то самое главное осталось недоговоренным, и нужно непременно определить, что. Восстановить намеренно выпущенное звено цепочки, которая, конечно, может никуда не привести — но может и закольцевать ряд чересчур участившихся последнее время несвоевременных случайностей. Переменных, чье число растет на глазах прямо сейчас, когда все должно быть прозрачно, ясно, разложено по полочкам и на атомы, как в образцовом хозяйстве Химика.

Однако. Здесь уже самопроизвольно вылупляются среди зимы птенцы из сувенирных яиц многолетней давности. Правда, даже такое воспринимается тут вполне нормально: обыкновенное чудо, и не более того.

— И что ты с ними собираешься делать?

— Буду выкармливать, как же иначе? Сейчас дойдем вон до той скалы, там набережная кончается, и сразу назад, их надо часто кормить.

Краснова, выкармливающая птенцов. Подобный перфоманс в любом случае стоит посмотреть. Но она расслабилась, а значит, то, что казалось ей опасным, ты благополучно пропустил и упустил.

Пускай не надеется, не навсегда.

— Ты к нам надолго?

— Хотелось бы, но не с моим ритмом. Порешаю некоторые вопросы — и назад, сегодня же.

— Никогда не понимала, как можно так жить.

— Ну не скажи. Сама где-то пропадаешь по делам с утра в субботу…

Внимание. Оно?

— Ездила в санаторий, — вроде бы ровный, спокойный голос. — Я немножко занимаюсь благотворительностью, а они периодически жертвуют на это дело. У нас тут элитный санаторий с очень состоятельной клиентурой.

— Санаторий? — глухо переспросил Виктор.

Она развернулась и показала вытянутой рукой:

— Там.

Виктор проследил глазами за ее жестом, похожим на взмах крыла планирующей чайки. За черным литьем парапета — скомканная стальная фольга колышется до самого горизонта, ограниченного грандиозным выступом свенсеновской веранды, и ничего больше. Все остальное где-то там, за недоступным взгляду изгибом береговой линии. Но направление, в общем, правильное. Да и не может быть в этих краях другого элитного санатория.

Еще и это. Так не бывает. Вернее, так не бывает случайно.

Ветер пробивал насквозь короткими ледяными порывами, не обращая внимания на элегантное пальто родом из другого, южного региона. Ты начал свою игру на чужом поле, на чужой земле, с чужим морем. Будь готов к тому, что все это выступит единым фронтом, и не на твоей стороне. Вот он уже стягивается вокруг тебя, единый узел, в который завязано твое прошлое и будущее, твои нынешние враги и бывшие близкие, твоя давно забытая слабость и вина, и даже твоя самая уязвимая точка, о которой не должен догадываться никто.

Ее вообще не должно быть. И, собственно, скоро не будет.

— Что с тобой, Витя? Замерз?

— Немного.

— Пойдем назад. В этом году у нас поздняя весна.

Они развернулись на сто восемьдесят градусов: Краснова скользнула изящным пируэтом, а Виктор потерял равновесие, взмахнул руками и в последний момент схватился — к счастью, не за руку спутницы, а за массивный парапет. Затормозил лицом к морю и потому увидел это на мгновение раньше, чем она.

Мгновение прошло. Заметила, вцепилась в его локоть ощутимыми даже сквозь пальто сильными пальцами:

— Что это?!

Оно катилось по морю, которое разглаживалось, стелилось перед ним, словно ковровая дорожка; катилось стремительно, набирая скорость и все выше вздымая белый пенный гребень. Виктор прищурился, он все еще не мог разглядеть детали и дать мало-мальски внятное определение — этому. Больше всего похожему на гигантский мяч, запущенный по водной поверхности с огромным ускорением и точно в цель…