Колин Уилсон - Паразиты сознания
После того как Келлерман оказался у нас в руках, выудить из него правду уже не составляло труда. Он специально слегка расстроил терморегулировку корабля с тем, чтобы температура его оболочки в открытом космосе постепенно увеличивалась — так медленно, что мы бы этого не замечали. Однако это автоматически повлекло бы за собой функциональные изменения в электронном мозгу и сказалось на работе тормозного механизма, так что в момент сближения со спутником скорость оказалась бы чрезмерно велика и мы, со всей силой грянувшись о него, погубили бы и себя и корабль. Естественно, обыкновенная проверка схемы открыть ничего не могла; электронный мозг, в конце концов, включает в себя миллиарды микросхем. А «проверка» — это лишь попытка удостовериться, что основные приборы «имеют контакт».
Келлермана мы оставили на милость судьбы (его скорее всего отдали под трибунал и расстреляли), и пуск был в конце концов произведен в четыре тридцать. К шести мы уже неслись со скоростью шести с половиной тысяч километров в сторону Луны. Устройство гравитации корабля было старого типа: магнитный пол и специальная, льнущая к полу, одежда для пассажиров, отчего создавалась видимость нормальной гравитации. Как следствие, первые час-два мы все испытывали небольшое головокружение, типичное при выходе в космос.
Дав поначалу людям немного освоиться, мы затем собрали всю группу в кают-компании, где Райх провел вступительную беседу о том, что представляют из себя паразиты и как можно для борьбы с ними использовать метод Гуссерля. Дальнейшие лекции решено было отложить до завтра, так как все были слегка не в себе, так что было не до «уроков».
Поскольку мы находились со стороны спутника, обращенной к Земле, у нас была возможность ловить телепередачи. Мы включили новости, выходящие в эфир в девять тридцать. И первое, что предстало передо мной на экране, было лицо Феликса Хазарда, самозабвенно ораторствующего перед многотысячной толпой.
Восемь часов назад (в семь тридцать по берлинскому времени) Хазард выступил со своей первой мюнхенской речью о славе арийской расы и призвал к отставке правящей социал-демократической партии и ее главы, канцлера доктора Шредера. На речь приветственно откликнулась вся страна. Спустя два часа Новое Националистическое Движение заявило, что его лидер Людвиг Штер добровольно уступает свой пост Феликсу Хазарду. Приводились слова Штера о том, что Хазард возродит былое могущество арийских народов и приведет нацию к победе. Много было разглагольствований о «наглых угрозах со стороны расово неполноценных народов», густо сыпались цитаты из Гобино, Хаустона Стюарта Чемберлена, из «Мифа XX века» Розенберга.
Смысл случившегося был виден как на ладони. В Африке, возбудив центры агрессии в умах людей, паразиты свою работу уже сделали. Теперь свое внимание они переключили на Европу. До сих пор мир воспринимал бесчинства Гвамбе с нарочитой невозмутимостью. Теперь паразиты думали усилить реакцию, возродив в Европе дух расизма. Говорят, для ссоры непременно нужны двое ссорящихся. Паразиты взялись за дело с твердым убеждением, что в таковых недостатка не будет.
Должен признаться, никогда еще на протяжении предыдущих месяцев я не ощущал в себе такого упадка душевных сил. Наша затея казалась теперь неосуществимой. При таком развитии событий мир, не исключено, ввергнет себя в войну, а мы к этой поре даже не успеем возвратиться на Землю. Похоже, при подобном раскладе предпринять было нечего. Тут впору гадать, уцелеет ли вообще Земля к нашему прибытию. Как сложится дальнейший ход событий, предсказать было нетрудно. Паразиты приложат усилия к тому, чтобы завладеть ключевыми умами, задействованными в министерствах обороны всего мира, и лишить каждую страну возможности защищаться. После того как тайные враги намеренно выведут из строя системы ПВО Америки и Европы, последние также потеряют свою неуязвимость.
Поспав считанные часы, в четыре я поднялся просмотреть утренний девятичасовой блок теленовостей из Лондона (наши часы, естественно, показывали американское время). Новости были неутешительны. Убит немецкий канцлер; Хазард заявил, что социал-демократическое правительство объявлено им вне закона. Как подлинный представитель германского народа, канцлером он назначал себя. Новая их штаб-квартира будет теперь располагаться не во дворце Бонна, а в берлинском Рейхстаге. Всем членам общества дозволялось тотчас по опознании расстреливать членов «правительства ренегатов» (как выяснилось позже, в том не было необходимости: социал-демократы признали себя изложенными и заявили Хазарду о своей поддержке). Хазард теперь во всеуслышание заявлял о видах белой расы на господство. Когда «расово неполноценные народы» будут поставлены на колени, их en masse «в массе (франц.)· отошлют на Венеру (это миллиард-то негров!). Эта бредовая идея, совершенно определенно, встретила шумный одобрительный отклик во многих странах мира, включая Британию и Америку (никто и словом не обмолвился, что будь Венера даже на самом деле обитаема), то и тогда имеющихся в наличии денежных средств не хватило бы, чтоб переправить миллиард человек на расстояние в сорок восемь миллионов километров).
Половинную отметку пути нам предстояло одолеть в тот день к семи часам вечера. Телевизионный контакт с Землей к той поре будет уже прерван, но радиосвязь должна быть по-прежнему устойчивой. Вопрос теперь состоял в следующем: не развернуть ли нос корабля, остановившись на расстоянии однодневного перелета от Земли? В случае если разразится мировая война, лучше будет находиться на Земле, активно противоборствуя паразитам. Так, по крайней мере, мы сможем помочь системе обороны США от их проникновения. Чтобы удержать паразитов от вторжения, достаточно будет разместить по одному нашему человеку в каждом звене американской обороны, а кому-то из нас сесть в Пентагоне для гарантии, что измена не проникает «сверху».
Разумность такого решения казалась настолько очевидной, что все мы были удивлены, когда Холкрофт вдруг воспротивился. Объяснить вразумительно причину своего негативного отношения к этой идее он не смог, просто твердя, что у него «предчувствие». Поскольку «предчувствие» Холкрофта уже единожды спасло нам жизнь, мы все сошлись на том, что его доводу следует внять. Позже я переговорил с Холкрофтом и попросил углубиться в себя — выяснить, в чем конкретно он усматривает основания для своего предчувствия. Холкрофт пошел навстречу просьбе и спустя какое-то время сообщил, что чувство ему подсказывает: чем дальше мы уйдем от Земли, тем лучше. Признаться, такой ответ меня разочаровал. Однако решение было уже принято. Мы продолжали двигаться к Луне.
Что касается нас, то, будучи воробьями уже стреляными, мы могли отрешиться от мыслей о грозящей опасности и сосредоточиться на вопросах феноменологии. Заставить сделать то же самое других было не так-то просто. Многие оставили на Земле семьи и, естественно, о них беспокоились. В немалой степени играя на страхе своих учеников, мы заставляли их работать по десять часов в день, совершенствуясь в дисциплине овладения сознанием. Занятие это было не из легких, но по прошествии двух суток у нас уже стал появляться успех в этой особого рода борьбе. Само напряжение, неизбежно сопутствующее такой работе, оборачивалось нам на пользу: нам удавалось заставить их отвлечься от тревожных мыслей о Земле. Все это вынуждало учеников работать с постоянно высокой собранностью. Здесь не было уже таких фривольностей, какие допускали в свое время Меррил, Филипс, Лиф и Эбнер.
И вместе с тем удовлетворения я так и не чувствовал. Проведя в полете пятьдесят часов, мы находились от Луны на расстоянии шестидесяти четырех тысяч километров. А у меня было ощущение, что паразиты фактически находятся от нас близко как никогда.
Мыслями об этом мы поделились по окончании занятий с Райхом, Флейшманом и братьями Грау. Некоторые главные вопросы относительно паразитов так и оставались невыясненными. Теоретически разницы в том, находимся мы на Земле или в космосе, не было. Паразиты гнездятся у нас в уме, так что деваться от них некуда. Опять-таки, после той ночи, едва не обернувшейся для всех нас гибелью, они не атаковали нас напрямую. Им стало ясно, что покончить с нами можно опосредованно, вызвав мировую войну.
Но все же они каким-то образом находились в пространстве — вспомнить хотя бы, как я обнаружил их присутствие у себя в квартире на Перси-стрит, где они стерегли дневники Карела Вайсмана. Чем можно объяснить такой парадокс? Они находились одновременно и в пространстве, и вне его. Но на то пошло, и умы у нас тоже находятся и внутри, и за его пределами. Ум нельзя локализовать: он не занимает пространства, и вместе с тем движется в нем одновременно с телом.
У меня опять возникло ощущение, что здесь должен быть какой-то ключ, которого нам недостает. Мы сидели, медленно, шаг за шагом все это осмысливая.
