Аркадий и Борис Стругацкие - Полдень, XXII век
– Так что же здесь происходит, Поль, сыночек? – спросил Ломба, подходя вплотную.
Рудак печально ответил:
– Мы перехватили управление у КРИ… и согнали всех уродцев в одну кучу…
– Ах, уродцев? – вкрадчиво сказал Ломба. – Важная проблема! Откуда берется седьмая нога? Важная проблема, дети мои! Очень важная проблема!
Неожиданно он схватил Рудака за бороду и потащил его на середину поляны сквозь расступившуюся толпу.
– Посмотрите на него, дети! – вскричал он торжествующе. – Мы изумляемся! Мы ломаем голову! Мы впадаем в отчаяние! Мы воображаем, что КРИ перехитрил нас!
С каждым «мы» он дергал Рудака за бороду, словно звонил в колокол. Голова Рудака покорно раскачивалась.
– А что случилось, учитель? – робко спросила какая-то девушка. По ее лицу было видно, что ей очень жалко Рудака.
– Что случилось, деточка? – Ломба наконец отпустил Рудака. – Старый Ломба едет в Центр. Отрывает от работы лучших специалистов. И что он узнает? О стыд! Что он узнает, ты, рыжий паршивец? – Он снова схватил Рудака за бороду, и Женя торопливо застрекотал аппаратом. – Над старым Ломбой смеются! Старый Ломба стал посмешищем всех кибернетистов! О старом Ломбе уже рассказывают анекдоты! – Он отпустил бороду и постучал костлявым кулаком в широченную грудь Рудака. – Ну-ка ты, осадная башня! Сколько ног у обыкновенного австралийского мериноса? Или, может быть, ты забыл?
Женя вдруг заметил, что несколько молодых людей при этих словах принялись пятиться с явным намерением затеряться в толпе.
– Программистов не выпускать, – не поворачивая головы, приказал Ломба.
В толпе зашумели, и молодые люди были выпихнуты на середину круга.
– Что делают эти интеллектуальные пираты? – вопросил Ломба, круто поворачиваясь к ним. – Они показывают в программе семь ног у барана…
Толпа зашумела.
– Они лишают барана мозжечка…
В толпе начался хохот, как показалось Жене – одобрительный.
– Бедный, славный, добросовестный КРИ! – Ломба возвел руки к небесам. – Он громоздит нелепость на нелепость! Мог ли он предположить, что его рыжебородый хулиганствующий хозяин даст ему задачу о пятиугольном треугольнике?
Рудак уныло пробубнил:
– Больше не буду. Честное слово, не буду.
Толпа с хохотом лупила программистов в гулкие спины.
Женя ночевал у Рудака. Рудак постелил ему в кабинете, тщательно расчесал бороду и ушел обратно к акациям. В раскрытое окно заглядывала громадная оранжевая луна, расчерченная серыми квадратами Д-космодромов. Женя смотрел на нее и весело хихикал, с наслаждением перебирая в памяти события дня. Он очень любил такие дни, которые не пропадали даром, потому что удавалось познакомиться с новыми хорошими, веселыми или просто славными людьми. С такими, как вдумчивый Парнкала, или великолепный Рудак, или Ломба-громовержец…
«Об этом я обязательно напишу, – подумал он. – Обязательно! Как веселые, умные, молодые ребята на свой страх и риск вложили заведомо бессмысленную программу в необычайно сложную и умелую машину, чтобы посмотреть, как эта машина будет себя вести. И как она себя вела, тщетно тужась создать непротиворечивую модель барана с семью ногами и без мозжечка. И как шла через черную теплую саванну армия этих уродливых моделей, шла сдаваться рыжебородому интеллектуальному пирату. И как интеллектуального пирата таскали за бороду – наверное, не в первый и не в последний раз… Потому что его очень интересуют задачи о пятиугольных треугольниках и о квадратных шарах… которые ранят достоинство честной, добросовестной машины… Это может получиться хорошо – рассказ об интеллектуальном хулиганстве…»
Женя заснул и проснулся на рассвете. В столовой тихонько гремели посудой и рассуждали вполголоса:
– …Теперь все пойдет как по маслу. Папаша Ломба успокоился и заинтересовался.
– Еще бы, такой материалище по теории машинных ошибок!
– Ребята, а КРИ оказался все же довольно примитивен. Я ожидал от него большей выдумки.
Кто-то вдруг захохотал и сказал:
– Семиногий баран без малейших признаков органов равновесия! Бедный КРИ!
– Тише, корреспондента разбудишь!
После длинной паузы, когда Женя уже начал дремать, кто-то вдруг сказал с сожалением:
– А жалко, что все уже позади. Как было интересно! О семиногий баран! До чего грустно, что больше нет твоей загадки!
СВЕЧИ ПЕРЕД ПУЛЬТОМ
В полночь пошел дождь. На шоссе стало скользко, и Званцев сбавил скорость. Было непривычно темно и неуютно, зарево городских огней ушло за черные холмы, и Званцеву казалось, что машина идет через пустыню. Впереди на шероховатом мокром бетоне плясал белый свет фар. Встречных машин не было. Последнюю встречную машину Званцев видел перед тем, как свернул на шоссе к институту. В километре от поворота был поселок, и Званцева удивило, что, несмотря на поздний час, почти все окна освещены, а на веранде большого кафе у дороги полно людей. Званцеву показалось, что они молчат и чего-то ждут.
Акико оглянулась.
– Они все смотрят нам вслед, – сказала она.
Званцев не ответил.
– Наверное, они думают, что мы врачи.
– Наверное, – сказал Званцев.
Это был последний освещенный поселок, который они видели. За поворотом началась мокрая темнота.
– Где-то здесь должен быть завод бытовых приборов, – сказал Званцев. – Ты не заметила?
– Нет.
– Никогда ты ничего не замечаешь.
– За рулем – вы. Пустите меня за руль, я буду все замечать.
– Ну уж нет, – сказал Званцев.
Он резко затормозил, и машину занесло. Она боком проползла по взвизгнувшему бетону. Фары осветили столб с указателем. Сигнальных огней не было, надпись на указателе казалась выцветшей: «Новосибирский Институт Биологического Кодирования – 21 км». Под указателем был прибит перекошенный фанерный щит с корявой надписью: «Внимание! Включить все нейтрализаторы! Сбавить скорость! Впереди застава!» И то же самое на французском и английском. Буквы были большие, с черными потеками.
– Ого, – пробормотал Званцев, полез под руль и включил нейтрализаторы.
– Какая застава? – спросила Акико.
– Какая застава, я не знаю, – сказал Званцев, – но, видимо, тебе нужно было остаться в городе.
– Нет, – сказала Акико.
Когда машина тронулась, она осторожно спросила:
– Вы думаете, что нас не пропустят?
– Я думаю, что тебя не пропустят.
– Тогда я подожду, – спокойно сказала Акико.
Машина медленно и беззвучно катилась по шоссе. Званцев сказал, глядя перед собой:
– Мне бы все-таки хотелось, чтобы тебя пропустили.
– Мне тоже, – сказала Акико. – Я очень хочу проститься с ним…
Званцев молча глядел на дорогу.
– Мы редко виделись последнее время, – продолжала Акико. – Я очень люблю его. Я не знаю другого такого человека. Никогда я так не любила отца, как люблю его. Я даже плакала…
«Да, плакала, – подумал Званцев. – Океан был черно-синий, и небо было синее-синее, а лицо его было опухшим и синим, когда мы с Кондратьевым осторожно вели его к конвертоплану. Под ногами скрипел раскаленный коралловый песок, ему было трудно идти, он то и дело повисал у нас на руках, но ни за что не соглашался, чтобы мы несли его. Глаза его были закрыты, и он виновато бормотал: «Гокуро-сама, гокуро-сама…» Сзади и сбоку молча шли океанологи, а Акико шла рядом с Сергеем, держа обеими руками, как поднос, знаменитую на весь Океан потрепанную белую шляпу, и горько плакала. Это был первый, самый страшный приступ болезни – шесть лет назад, на безымянном островке в пятнадцати милях к западу от рифа Октопус…»
– …я двадцать лет знаю его. С самого детства. Мне очень хочется проститься с ним.
Из мокрой темноты выплыла и прошла над головами решетчатая арка микропогодной установки. На синоптической станции огней не было. «Установка не работает, – подумал Званцев. – Вот почему эта мерзость с неба». Он покосился на Акико. Она сидела, забравшись на сиденье с ногами, и глядела прямо перед собой. На ее лицо падали отсветы от циферблатов на пульте.
– Что здесь происходит? – сказал Званцев. – Какая-то мертвая зона.
– Не знаю, – сказала Акико. Она заворочалась, устраиваясь удобнее, толкнула его коленом в бок и вдруг замерла, уставившись на него блестящими в полумраке глазами.
– Что? – спросил он.
– Может быть, он уже…
– Вздор, – сказал Званцев.
– И все ушли к институту…
– Вздор, – решительно сказал Званцев. – Вздор.
Далеко впереди загорелся неровный красный огонек. Он был слаб и мерцал, как звездочка на неспокойном небе. На всякий случай Званцев снова сбавил скорость. Теперь машина катилась очень медленно, и стал слышен шорох дождя. В свете фар появились три фигуры в блестящих мокрых плащах. Они стояли прямо посередине шоссе; перед ними поперек шоссе лежало здоровенное бревно. Тот, что стоял справа, держал над головой большой коптящий факел. Он медленно размахивал факелом из стороны в сторону. Званцев подвел машину поближе и остановился. «Ну и застава», – подумал он. Человек с факелом что-то крикнул неразборчиво в шорохе дождя, и все трое быстро пошли к машине, неуклюже шагая в огромных мокрых плащах. Человек с факелом снова крикнул что-то, сердито перекосив рот. Званцев выключил дальний свет и открыл дверцу.
