На острие ножа - Мэлори Блэкмен
Кара умерла утром в больнице.
Глава 37 × Сеффи
Ну и выходные выдались! Вчерашний вечер не сулил ничего хорошего, но сегодня днем Джексон позвонил и сказал, что нас пригласили выступить в другой клуб — «Расселс» — в воскресенье через две недели.
— Но ведь «Расселс» — клуб для Нулей, — сказала я.
— Деньги у них такие же, — ледяным тоном ответил Джексон.
— Я не это имею в виду, и ты это знаешь, — терпеливо отозвалась я. — В клубе для Нулей не захотят иметь дела со мной.
— Как только ты запоешь, всем будет наплевать, — сказал Джексон.
— Круто! Типа это должно меня успокоить, да?
— Не волнуйся из-за ерунды. — Джексон легкомысленно хмыкнул.
После этого я поняла, что спорить с ним бесполезно. «Расселс» был очень популярный клуб, Нули ходили туда постоянно. И это был один из немногих клубов в городе, у которого и владелица — Нуль. Вот и все, что я о нем знала.
— Между прочим, нас пригласили туда уже почти месяц назад, — продолжал Джексон. — Получается, то, что было в «Росинке», нам не навредило.
— А что, там об этом знают?! — Я ужаснулась.
— Шутишь? — Джексон расхохотался. — Слухами земля полнится.
— Они что, знают, кто я такая? — Меня охватила паника.
— Нет, конечно. Все считают, что ты Ридан, наша вокалистка. Просто «Расселс» — главный в округе конкурент «Росинке», и Элис любит лишний раз дернуть их за нос.
— Элис — это кто?
— Хозяйка «Расселс», — сообщил мне Джексон.
В голове тут же завыли сирены.
— Кроме того, ты уже не можешь отказаться. Нам нужны деньги, — добавил Джексон.
Не поспоришь. Денег из «Росинки» вряд ли хватит надолго. Но я не могла заглушить эти тревожные сирены. Мы с Джексоном обсудили даты репетиций, так что со следующим выступлением было решено. Теперь надо было что-то решать со всей остальной жизнью.
Я поняла, что придется отлучить Роуз от груди. Я кормила ее уже несколько недель. По-моему, достаточно.
— Я думала, ты будешь кормить Калли до года, а не пару недель, — возмутилась Мэгги, когда я ей сказала.
— Чем быстрее она перейдет на смесь, тем лучше, — возразила я. — Тогда вы сможете кормить ее, пока я работаю.
— Сеффи, я ей не мать, — сказала Мэгги.
— То есть?
— То есть кормить ее и ухаживать за ней — твоя работа, а не моя, — пояснила Мэгги. — Я предложила помочь, а не заменить тебя полностью.
— Роуз — ваша внучка! — ледяным тоном напомнила я. — Драгоценное дитя Каллума. Но если вы не хотите с ней сидеть, так и скажите.
— Я такого никогда не говорила. И она твое драгоценное дитя тоже, разве нет? — язвительно добавила Мэгги.
— В каком смысле? — нахмурилась я.
— В таком, что Калли совсем крошка и ей нужна мать.
— Но я же здесь! — закричала я. — Раза два уходила репетировать и один раз, в субботу, выступать — а все остальное время я с ней!
Мэгги помолчала.
— Сеффи, тебе явно нужно с кем-то поругаться, но это буду не я.
— Я бы не стала ссориться с вами, Мэгги. В конце концов, тогда у вас появится повод выставить меня вон — как у Каллума.
Мэгги вручила мне Роуз и холодно процедила:
— Мне надо в магазин.
Наша первая крупная ссора.
Мэгги не было несколько часов, а когда она наконец вернулась, то разложила покупки и снова ушла. Я весь день была одна с Роуз. Я положила ее в обшарпанную коляску, которую купила на барахолке, и пошла гулять. На этот раз я внимательно присматривалась к окружению. В детстве я сто раз была в гостях у Каллума в Медоувью, но тогда мир был прекрасен, как и всё и вся в нем. Тогда я видела только плакатно-синее небо, солнечных зайчиков на зеленой листве и улыбку на каждом лице.
Но теперь я стала старше.
А Медоувью перестал быть прекрасным. Плитки на тротуаре были битые, неровные, растрескавшиеся. Везти по ним коляску с Роуз было словно маневрировать по полосе препятствий. Я вышла гулять в туфлях на четырехсантиметровых каблуках. Все Нули в нашем районе носили кроссовки. Теперь я понимала почему. Тротуар был сплошь усеян высохшей жвачкой, местами такой древней, что она была совсем втоптана в мостовую. Пяти минут не проходило, чтобы мимо не мелькали с мигалками то полиция, то скорая помощь. Деревья попадались редко, и вокруг корней у них были не земля или трава, а бетон или стальные решетки. Вид у всех прохожих был смертельно усталый.
И никто не улыбался.
Я катила Роуз в ее коляске и невольно замечала, какие взгляды на нас бросают. Некоторые Нули при виде нас оборачивались. Одна высокая женщина-Нуль лет, наверное, тридцати пяти, с черными волосами и темными глазами, даже повернулась и пошла за мной. Я нутром чуяла, что она у меня за спиной. Какое-то шестое чувство, вроде внутреннего радара, било меня по нервам. Когда я сосредоточилась на том, что происходит снаружи, а не внутри, меня окружил пузырь неподвижности. Словно весь мир замедлился, чтобы дать мне возможность все подробно рассмотреть. За две-три машины от меня раздался гудок. Кто-то перебежал дорогу, едва увернулся от машины, потом остановился и пропустил еще одну, прежде чем попытать удачи и добраться до противоположной стороны улицы. Где-то вдали неумолчно жужжала пневматическая дрель.
А та женщина все преследовала меня. И приближалась. Я глубоко вздохнула и повернулась лицом к ней, встала между ней и своим ребенком, сжимая одной рукой ручку коляски, и спросила воинственно:
— Чем могу быть полезна?
— Извините, вы… вы случайно не Персефона Хэндли?
Хэдли, угрюмо поправила я про себя, но мне хватило ума промолчать.
— Это ведь вы, да? — Она пристально смотрела на меня. Шагнула ближе. Я попятилась.
Опять начинается, подумала я, похолодев.
Почему, ну почему все думают, что, раз про меня написали в газетах, они имеют право останавливать меня на улице и оскорблять? Когда я была беременна, одна женщина даже влепила мне пощечину, назвала изменницей и заявила, что я «все это заслужила» — что бы это ни значило. Но эта незнакомка широко улыбнулась, решив, будто молчание — знак согласия.
— Можно вам кое-что сказать?
— Ну если иначе никак… — Я приготовилась к худшему.
— Я просто хотела сказать: вы молодчина!
— Что, простите?
— Вы молодчина, — повторила она.
И тут все ее лицо залилось краской. Она повернулась и едва не упала — от смущения ей не
