Константин Шеметов - Магазин потерянной любви

Стянув волосы в пучок, Хьюлет прилегла.

Жизнь пытливой лесбиянки многообразна, но в той же мере безысходна, что и жизнь гетеросексуала. «Точно павильон с временами года», — подумалось Хью. Павильон размером с футбольное поле работал круглосуточно и без выходных. Хьюлет сняла трусы и задрала юбку. Над нею болталась бечёвка от воздушного шара. Зацепившись за зонт, бечёвка в сущности истлевала на ветру и теперь как нельзя лучше дополняла картину. Павильон, как и естественный ход событий в умеренном поясе, был разделён на четыре части. «Ты можешь войти в любую из них», — писал Джони Тайке Нефёдовой, а та лишь смеялась. «То одеваясь, то раздеваясь, — отвечала она, — есть над чем подумать».

«Вот и думай», — вторила ей Хьюлет, занимаясь любовью с воображаемой Берковиц под своим навесом. Хью словно ходила в этом павильоне с временами года и раз за разом кончала. «Чаще всего, — прочла она как-то на сайте Sex Butik, — множественный оргазм можно получить при воздействии на точку G». А вскоре и точка нашлась. Это был павильон с осенью. С деревьев падали листья, то и дело моросил дождь, открывались зонты, в воздухе стоял запах шоколада, а из бутиков доносились Radiohead и Muse.

Ощущений добавлял и вид, открывавшийся за прозрачными перегородками павильона. Перед глазами стояли времена года, и этого хватало. В особенности волновала модель зимы. Зимний павильон располагался почти напротив, и как бы предсказывал Хьюлет будущее. В будущем у Хью кружился снег, фонарь раскачивался от ветра, а дворник чистил тротуар, то и дело бормоча туркменскую народную песню.

«Иными словами, — заключает Джони, — точка G у Хьюлет хоть и находилась, как и у Тайки, в передней части влагалища, в отличие от Нефёдовой имела скорей метафорическую подоплёку. Если Тайкино счастье было физиологическим, меркантильным и нуждалось в общественном мнении, то Хью было хорошо самой по себе: её вполне устраивала модель умеренного климата, дворник из зимнего павильона, да и модель будущего. Сперматозоиду, короче, рассчитывать здесь было не на что».

В это же время Наташа Рёнэ тынялась у Капельского переулка, выглядывая понапрасну троллейбус. Видимость была никудышней, да и троллейбус не ходил. Вроде бы шли дорожные работы, но никто не работал. Над землёю стелился коричневый дым. Горел не только русский лес — истлевала бечёвка от воздушного шара, а вместе с нею и последняя связь приличного человека с реальностью.

Павильон с временами года всё больше наполнялся русской речью. Казалось, G-точка у этой страны была, как и у Тайки, — на своём месте и безо всяких излишеств. Подавляющее большинство людей и слышать не хотело ни о какой свободе мысли и тем более о свободе творчества. «Удел простолюдина — практичность», — то и дело повторяла Вика Россохина. Вот они и строили павильоны из бетона и стали, не покладая рук, а затем жили там и радовались. Остальная же часть населения перебивалась мастурбацией, выглядывая понапрасну троллейбус в Капельском переулке.

«Наряду с клитором, — писал всё тот же Sex Butik, — G-точка (точка Грэфенберга — по имени немецкого гинеколога) является одной из самых чувствительных эрогенных зон». «И наиболее эффективным инструментом маркетолога на рынке товаров», — шутила Наташа Рёнэ спустя день после происшествия с морскими котиками. «Выгодное вложение капитала», — добавлял Джони Фарагут, словно прощаясь с нами до лучших времён.

VI

Поездка в Австралию пошла им на пользу. Митя с Тайкой и Vi будто переосмыслили что-то очень важное для них, не говоря уже о Гончаровой с Губановым и Рёнэ.

И дело даже не в «Виртуальном клоне». Теперь, когда они добились материальной состоятельности, наши герои всё больше задумывались о будущем. Старость — не подарок, тут и думать нечего. И всё же главным недостатком старости являются отнюдь не болезнь, немощность или сна — ни в одном глазу. Одиночество — вот страх, преследующий человека в конце его жизни. Никто не хочет остаться один на один с ликом Господа нашего — пусть бы тот и был лишь фантазией Голливуда. Совместная поездка сплотила их, и друзья почувствовали в какой-то степени облегчение: в будущем они могли рассчитывать друг на друга.

Наиболее впечатляющий подарок Россохиной ко дню рождения сделали Гончарова и Губанов. Они подарили ей миниатюрного андроида с внешностью Джони, изготовленного в лаборатории Хироси Исигуро (Hiroshi Ishiguro, профессор Осакского университета, Осака, Япония). В высшей степени забавный робот, внешне полностью совпадавший с молодым Джони времён начала двухтысячных. Робот поражал своей реалистичностью. Он был молод, в меру застенчив и к тому же влюблён. Безумно влюблён в Вику Россохину, продавщицу «Прекрасного мира компьютеров».

«Эти японцы — первоклассные специалисты», — призналась Алиса. Ещё один понт, подумал Митя, и не зря — андроид хоть и был реалистичным, но с точки зрения интеллекта сразу же чувствовалась его чудовищная ограниченность. Понт в русском языке означает преувеличенную гордыню, а по сути — хвастовство.

В этом смысле довольно показательным представляется фрагмент из нашумевшего к тому времени романа Джони Фарагута. Тайка разместила с десяток подобных фрагментов в Интернете и теперь радовалась — там началась настоящая истерия. Главный лейтмотив был всё тот же: «Что ещё за либерал такой осмелился надсмехаться над нашими ценностями!» «Писатель-экстремист, а чего вы хотели?» — отвечала им Нефёдова, но те не слушали и всё требовали Джонин адрес и вообще намеревались учинить расправу над ним.

В конце романа Джони вновь переносит нас в Крым. Полуостров явно полюбился ему. Да и как не полюбиться. Что ни год — он приезжал сюда. До бегства из России это было как раз то место, где он мог хотя бы отчасти отвлечься украинской речью и выдающимися пейзажами. На этот раз в главной роли предстаёт Лиза Берковиц. САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ, как мы помним.

«Так же как и морские котики с бегемотом, — пишет Джони, — Лиза Берковиц хорошо знала фонтан у Дарвиновского музея и не раз купалась там, воображая себя посреди Лансароте или пусть бы даже в Евпатории у соляных озёр». Этот украинский город был основан древними греками приблизительно две с половиной тысячи лет назад, но потом завоёван Россией и приведён в совершенный упадок. Глиняная амфора в краеведческом уголке — вот всё, что осталось от греческого мифа. Средняя зарплата в городе была чуть выше 100 евро, а продолжительность жизни едва дотягивала до 60 лет и неуклонно падала. Заметим, даже греческий пенсионер имеет сегодня 750 евро, не говоря уже о работающем греке. И хоть этот грек не очень-то доволен жизнью, он доживёт до глубокой старости. По данным сайта «Будь здоров» средняя продолжительность жизни в этой стране составляет для мужчин и женщин соответственно 76 и 82 года.

Лиза так и видела себя на приступке у церкви Святого Илии. Она сидела, скрестив ноги, и смирно поглядывала на водную гладь. Перед нею открывалась акватория морского порта, прохудившаяся лодка с жёлтым парусом, а в морской пучине — разбитый флот понтийского царя Митридата IV Евпатора. «Понт как Понт», — размышляла Берковиц.

Понт (лат. Pontos) — греко-персидское государство (302—64 до н. э.) на Южном берегу Чёрного моря. Связь между этим Понтом и нашим триколором казалась хоть и не явной, но существенной. По мнению Берковиц, украинская здравница как раз и была современным постсоветским Понтом. К тому же этот Понт и пиарили, мама не горюй.

Всё это время прохудившаяся лодка болталась у пирса, и казалось, её готовили к путешествию. Куда и зачем, Лиза не знала да и не хотела знать. На что мне? — думала она. У Берковиц было одно на уме — поскорей убраться из этого порта.

Из этого Понта, дразнила она саму себя.

Можно сказать, что у Лизы был сентиментальный клитор. Она получала удовольствие, не касаясь его, а лишь воображая, что касается. Рабочие стучали молотками, но вот о чём размышляла Берковиц, глядя на приготовления: эти рабочие — как художники импрессионисты. Стуча молотками, они словно водили кистями, крутясь у мольберта. Сегодня их картины продавались за бесценок, но уже при выходе из порта (из этого постсоветского Понта) они существенно подорожают.

Прирост выйдет из-за крайне низкой себестоимости эмигранта, покидающего Понт. У людей, продолжала Берковиц, то же, что и с потребительским товаром — продажная цена во многом определяется себестоимостью. При устойчивом спросе чем ниже себестоимость, тем выгоднее можно продать и молоток, и рабочего. Пересекая, таким образом, границу, рабочий и в самом деле становился художником и писал картину своего будущего.

Лиза не сомневалась, что лодка поплывёт, куда придётся. «Куда поплывёт ваша лодка?» — то и дело спрашивали на берегу. «Куда бог пошлёт», — отвечали рабочие. Разница между продажной ценой и себестоимостью, думалось Берковиц, есть не что иное, как коробка с гуашью. Применительно же к ней самой это был объём сентиментальности.