Юлий Буркин - Всё будет хорошо
— Чтоб тебя! — заорал Виктор и в сердцах кинул очки ей вдогонку. Помолчал, глядя на пятнышко неверного света где-то в стороне, и сказал спокойно: — Идиот.
Сколько прошло времени, Виктор не знал. Он почти вывернул плечо, пытаясь дотянуться до проклятого переключателя. Во время недолгих передышек пересказал Нине почти все самые значимые события своей жизни. А Нина всё никак не приходила в себя, только постанывала иногда жалобно и тихо. Но хоть жива, и то хорошо.
— Ничего, Ниночка, вот выберемся отсюда, пойдём ко мне, — Виктор уже говорил, лишь бы не молчать. — Посажу тебя на лоджии, налью горячего чая — ты ведь любишь чай? — закутаю тебя в плед. У меня с лоджии замечательный вид — на парк и на озеро, на фонтан, правда, он не работает, но ведь достаточно иногда и просто фантазии. Я его часто рисую. У меня там планшет. Замечательный старый планшет… — Виктор аж поперхнулся, хлопнул себя сначала по лбу, а потом по нагрудному карману. — Идиот номер два!
В нагрудном кармане лежало стило — обычное, старое и БОЛЬШОЕ стило для планшета. Нет, Виктор не носил его всегда с собой, но сегодня как раз заходил в мастерскую, поменять наконечник — старый истёрся совсем, а новый только в спецмастерской можно поставить, в обычном магазине такой антиквариат не продают.
Воздух с лёгким хлопком покинул цилиндры пневмозамков, и дверь под Виктором как бы расслабилась, но не раскрылась. Пришлось ещё приложить усилия, чтобы развести створки на достаточное расстояние, пока Виктор вывалился из вагона. Падать, к счастью, было не высоко, но зато он получил по макушке своей же продуктовой коробкой и был засыпан разноцветными пакетиками.
Нина оказалась на удивление тяжёлой. С остановками, медленно, изнемогая от усталости и боли, Виктор тащил её к выходу из тоннеля. Затем по остановившимся эскалаторам — на улицу.
Низкое небо сыпало серым пеплом. Виктор сидел прямо на тротуаре и осматривал разрушенный город. Нина лежала головой на его коленях.
— Дядьвить, — прошептала очнувшаяся девочка, — что это?
— Что?
— Сыпется.
— Сыплется, — машинально поправил Виктор и ответил: — Пепел.
— Ааа, — протянула Нина понимающе и прикрыла глаза ладонью.
Тишина давила на уши. Виктор подвигал челюстью, сглотнул, но не помогло — ощущение пробок в ушах осталось. Мимо прошёл мужчина — грязный, оборванный с диким взглядом, — оставляя в толстом слое пепла быстро оплывающие борозды.
— Эй! Что случилось?! — окликнул мужчину Виктор, но тот не обратил на окрик внимания.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Виктор и погладил Нину по слипшимся от крови волосам.
— У меня ничего не болит, — ответила.
— Всё будет хорошо, — прошептал он, — всё будет хорошо. — Помолчал немного, пытаясь разглядеть сквозь серое месиво в воздухе холмы, где стоял его дом, где был парк и пруд с неработающим фонтаном. — А знаешь… Нинель, у меня есть для тебя подарок на день рождения.
Он достал из нагрудного кармана стило и вложил его в холодную ладошку девочки.
— А что это? — спросила она.
— Это стило. Хорошее старое стило, им я рисовал фонтан на хорошем старом планшете.
— А что оно ещё может делать?
Виктор с удивлением посмотрел на Нину. Подумал.
— Открывает двери.
— Полезная штука. Спасибо. Пошли домой, — тихо сказала Нина и улыбнулась. Виктор оглянулся на вход в метро и прошептал: «Пошли».
НА СТО ПЕРВОМ ЭТАЖЕ
Яна Дубинянская
— Ксю, — прошептал он в полумраке.
— Грабли забери, ты! Я тебе не Ксюха твоя!
— Мишка, блин, — он откатился на свою половину дивана, еще более тесную, чем в детстве, и еще более скрипучую. — Ты чего не в школе?
— Того же, чего ты не в ПТУ. Каникулы. А ты спать не даешь, Гришка, блин. Отлезь.
— Некуда уже, — огрызнулся он, все-таки подвинувшись на самый край.
И вспомнил.
И взвился так, что диван взвизгнул, истошно напрягая, словно голосовые связки, последние пружины. Мишка, брательник, заорал в унисон:
— Ты чего?!
— Бли-и-ин, — он прыгал на одной ноге, натягивая джинсы, — мы ж сегодня малого… который час, Мишка?.. Ксюха меня убьет. Мы же Славку… в поликлинику!
Отыскал почему-то под столом — вот гад Мишка, им и раньше-то с трудом удавалось поделить общую комнату, а уж тем более теперь, когда он, Гришка, вернулся приживалом и захватчиком на уже единолично братову территорию, — старый растянутый реглан, оделся, подобрал по комнате носки (возможно, и Мишкины, плевать), и, не заглядывая в ванную, влез в кроссовки и выскочил из квартиры. Хлопнула дверь, застучали, удаляясь по ступенькам, гулкие шаги.
— Псих, — резюмировал младший брат, раскидывая руки на всю ширь дивана.
* * *У них ничего еще не было готово.
Полуголая Ксюха металась по квартире, поминутно спрашивая, где то-то и то-то, положили уже то или другое, в кроватке орал Славик, а теща, естественно, не нашла ничего лучшего, чем повернуться к Гришке и бросить сквозь зубы, будто директор завода младшему помощнику уборщика цеха:
— Гриша, вас во сколько просили быть?
— В полвосьмого, — угрюмо отозвался он. — Я проспал, извините.
— И кто же вам теперь не дает спать?
— Мама! — крикнула Ксюха. — Ты бутылочку не видела? Не эту, а запасную, на двести грамм?
— В шкафчике посмотри. Не в этом, а в подвесном, на кухне. И давай побыстрее, уже, вон, даже Гриша соизволил прийти.
— Мама!..
Гришка подошел к детской кроватке, повозил ее туда-сюда на колесиках; одно слегка разболталось, надо подкрутить. Славик умолк и разглядывал его внимательно и серьезно, как большой. Один глаз у него слегка съехал к носу, но Ксюха говорила в прошлый раз, что оно так бывает у грудных детей, она прочитала в специальной книжке.
Ксюха подскочила, выхватила Славку из кроватки, положила на клеенку на столе и начала переодевать, малой задрыгал ножками и снова захныкал.
— Ой, памперсы кончились… Мама, где у нас новая пачка?
— Ксюша, а муж тебе ничем не может помочь?
Он огляделся по сторонам в поисках памперсов, ничего, понятно, не увидел, он вообще мгновенно переставал ориентироваться здесь, в Ксюхиной квартире; помнится, доходило до смешного, даже туалет не мог с первого раза найти, вечно путал с ванной. И все равно — если б не теща, не вечные ее придирки, не издевательское «вы» («в вашем возрасте, Гриша, не то что детей…») Короче, они бы нормально жили с Ксюхой, разве нет? И плевать, что Славка не хотел спать по ночам, как-нибудь привык бы. И даже что Ксюха вечно вскакивала к нему в самый момент. И вообще…
— Мама, а где у нас нарядный костюмчик лежит? Не этот, а синий, с корабликом…
* * *В поликлинике был тихий ужас.
Правда, тихий — оно, конечно, не то слово. Ор стоял невообразимый: вопили младенцы, ревели дети постарше, мамаши истошно выкрикивали имена и запреты, периодически вступая в перепалки, кто за кем стоит. У Гришки с первой же секунды пошла кругом голова, и замутило, как с бодуна. Ксюха смотрела огромными глазами. Раньше она ходила в поликлинику с мамой, то есть с тещей, но сегодня у той образовались какие-то неотложные дела на то же самое время. Когда Ксюха звонила, саундтреком на заднем плане звучало знакомое «а кому вы, собственно, заводили ребенка?!». И Ксюха чуть не плакала, — а так у него вообще-то тоже нашлись бы дела.
Славик, как ни странно, спал — чернющие ресницы и носик, торчащие из одеяла с многочисленными оборочками. Он казался неправдоподобно маленьким («парень здоровенный реально, четыре кило!» — хвастался Гришка в ПТУ три месяца назад), наверное, потому что вокруг крутились под ногами, притопывали и копошились на руках у мамаш куда более огромные бутузы. Ничего, вырастет, неуверенно подумал Гришка. В этом диком месте он вообще ни в чем не был уверен.
Внезапно Ксюха ткнула Славку ему в руки:
— Стой тут. Надо еще на прививку занять, — и мгновенно исчезла, растворилась в орущей толпе.
Гришка съежился над спящим свертком, оглядываясь по сторонам, как загнанный зверь, — блин, ну что ж они все так вопят, а если проснется?! — Ксюха вроде бы брала бутылочку, но он забыл спросить, куда положила. Нет, правда, что мне тогда делать?..
Месяц назад ему стукнуло восемнадцать лет. После той гулянки, когда Ксюха не спала полночи возле малого, а он, Гришка, приперся домой четко к пяти утра и снова всех разбудил, они и разругались вплоть до Ксюхиного «выметайся, откуда пришел!». Он и вымелся под сочувственную ухмылочку тещи: «вам, Гриша, надо повзрослеть, понять, наконец, что такое семья», блин. Потом они с Ксюхой, конечно, помирились, но возвращаться к ним в дом он уже не стал.
А ей восемнадцать вообще будет только в апреле. В ЗАГСе у них не хотели брать документы, пока она не принесла бумажку из женской консультации.
