Захар Оскотский - Последняя башня Трои
Основа жизни буржуазного общества – конкуренция. Непрерывное соперничество кипит во всех сферах деятельности. Юридические установления понуждают пробиваться к успеху только цивилизованными методами, а неудачнику дают возможность выбыть из игры, сохраняя жизнь и достоинство. Эти законы, эти правила борьбы вырабатывались и шлифовались веками. Они достигли пределов совершенства. Еще несколько десятилетий назад их действие казалось безупречным.
Но в том недавнем прошлом, до наступления эры генной медицины, никто почему-то не видел, что дело заключалось не столько в мудрых законах, сколько в биологии: все соперники с равной скоростью старели. И потерпевший поражение в конце концов отказывался от борьбы просто потому, что у него не оставалось ни сил, ни времени переиграть партию заново.
Генная же медицина привела к такому замедлению процессов старения, что в течение долгого (недопустимо долгого) периода в игре стали оставаться ВСЕ. Выброшенные смогли возвращаться в нее снова и снова. И они, конечно, стремились вернуться, ибо невозможно представить того, кто, сохраняя силы, смирится с поражением, с отсутствием перспектив на всю оставшуюся – новой длительности – жизнь. К «возвращенцам» непрерывно добавлялись молодые, только вступающие в борьбу за место под солнцем (рождаемость, хоть сильно сократившаяся, не исчезла полностью).
В результате, при том, что о перенаселении планеты и речи быть не могло, в каждой отдельной профессиональной нише возникла жестокая давка. Тем более жестокая, что раньше сознание общей краткости жизни хоть как-то примиряло неудачников с их победителями, а бессмертие, напротив, стало разжигать неугасимую зависть и ненависть.
Мои графики показывали: сонное спокойствие последних лет было всего лишь видимостью. Под гладкой дневной поверхностью, в темной глубине, нарастала смертельная борьба кланов. Свободная конкуренция неминуемо превращалась в междоусобную войну: победа над конкурентом оказывалась возможной только путем его физического уничтожения. Террор, казалось бы, устраненный вместе с питавшими его внешними факторами – национальной, религиозной, социальной рознью, – начал разгораться ВНУТРИ отвыкшего от него общества. Защитные механизмы, выстроенные против фанатиков, не срабатывали, потому что черту закона переступали уже не фанатики-террористы, а самые что ни на есть люди системы.
Пока террористические акты маскировались под несчастные случаи и катастрофы. Пока еще растворялись в массе по-настоящему случайных аварий, взрывов, пожаров, внезапных смертей, самоубийств. Можно было подивиться, с какой изощренностью действовали новые преступники. Но скрытность, конечно, не продержалась бы так долго, если б не была потребностью самого бессмертного общества.
Наша цивилизация только что пережила самый решительный и самый болезненный перелом в своей истории. На несколько десятилетий растянувшаяся Третья мировая война, исчезновение с лица Земли огромных, густонаселенных государств, пришествие генной медицины и разрушение извечного психологического строя, основанного на сознании каждым человеком краткости его бытия, – всё это явилось сильнейшим коллективным стрессом. Вслед за великими потрясениями неминуемо должна была прийти столь же великая разрядка. Или хотя бы ее иллюзия.
Стремление к покою стало всеобщим. Оно порождало милость к побежденным народам (содержание протекторатов и лагерей немалым бременем ложилось на мировую экономику). Оно породило и невиданный самообман. Заказные убийства и диверсии так легко списывались на случайное стечение обстоятельств не только благодаря искусству киллеров. Еще сильней искажала картину готовность полиции и прессы к наиболее безобидной для всех трактовке фактов. Наверное, здесь играли роль и подкуп, и злой умысел, но прежде всего так проявлялась именно всеобщая потребность в успокоительной лжи «конца истории».
Поразительно! Еще в минувшие, смертные, времена люди осознали, что благополучие общества зависит от степени открытости. То, что мы называем социальным прогрессом, и было прежде всего ее нарастанием. Последний логический шаг подсказывал: переход к бессмертию потребует уже не просто значительной, но абсолютной правдивости, в иных условиях цивилизация бессмертных людей просто не сможет существовать. А на деле в недрах преображенного общества с самого начала стала разрастаться ложь.
И эта ложь становилась всё более осознанной и целенаправленной для тех, кто в ней участвовал. Я вспомнил и по-новому оценил собственную службу в полиции. Когда-то при малейшем подозрении на убийство с помощью яда меня посылали с оперативниками на выезд, чтобы я на месте взял пробы. Потом мне приказали сидеть в лаборатории, а пробы стали отбирать – и самое главное, ре-
шать, стоит ли их отбирать вообще, – другие люди. Сколько смертей от умышленных отравлений списали с тех пор в одном Петрограде на несчастные случаи и болезни?
Беннет, командуя африканскими лагерями, отлично знал, что поступающая оттуда статистика сфальсифицирована, и мотался по континенту с инспекциями. А получив повышение, сам уже манипулировал прессой в масштабах планеты. Неудобную и тревожную информацию попросту скрывал, как это было с аэродромом в Пидьме.
Ложь нарастала, но под ее покровом еще быстрей нарастали хаос и преступность. Близилось время, когда никаким обманом уже не удастся поддерживать в обществе иллюзию спокойствия. Мир попросту взорвется открытой войной всех против всех. Мне казалось, будто я заглянул в кратер вулкана и увидел, как из глубины неумолимо поднимается к поверхности огненная лава…
Я прибег к своим собственным, испытанным успокоительным средствам: выпил стопку водки, выкурил сигарету. Подумал еще немного. Потом подключился к шифр-каналу и вызвал Беннета.
Его первая реакция на мой доклад была именно такой, какой я от него ожидал:
– Вит, ты сошел с ума! Зачем ты вообще полез во вселенские дебри? Я поручил тебе расследовать деятельность конкретных компаний – «ДИГО» и «РЭМИ», а ты превысил свою компетенцию!
– Да пойми же, Уолт, баталии между этими двумя фирмами – только эпизод всеобщей грызни. Вот о чем надо беспокоиться нашей Службе! О главной опасности, угрожающей человечеству!
Он притих и смотрел на меня исподлобья, с каким-то странным, напряженным видом. А я повторял, я настаивал, пробиваясь к его сознанию:
– Когда вводили генную профилактику, боялись перенаселения. Боялись напрасно. Бездетные народы Юга вымирают от старости в лагерях, а у западных наций, получивших бессмертие, установилась ничтожная рождаемость. На Земле сейчас гораздо меньше людей, чем полвека назад. Но как раз бессмертие сделало нашу планету в
МОРАЛЬНОМ отношении тесной, как никогда, породило небывалую ненависть друг к другу. Вся четырехсотлетняя буржуазная демократия была обречена в тот день, когда генная профилактика вышла из лабораторий и стала доступной хотя бы только для жителей развитых стран. Скоро наша цивилизация взорвется, как подожженный пороховой погреб!… Ты слышишь меня? Ты понимаешь, о чем я говорю?
Беннет нахмурился. И внезапно произнес:
– Черт возьми, надо же было, чтобы до этого докопался именно ты!
Я опешил. Потом вскипел:
– Что значит – «именно ты»? Что значит – «надо же»? Хочешь сказать, что не верил в мои мозги? Представлял меня типичным русским из ваших анекдотов, ленивым и туповатым?
Беннет замотал головой:
– Не цепляйся к словам! Сейчас не время для обид и твоих национальных комплексов!
– Ты веришь мне или нет?! Он прикрыл глаза. Вздохнул:
– Я готов тебе поверить, Вит. Да что там, я тебе верю… – И вдруг вскинулся и быстро заговорил, словно оправдываясь: – Я сам это чувствовал, чувствовал, к нам поступали сигналы! Просто никто не догадался процедить Интернет так ловко, как исхитрился ты. Что делать, нашу Службу создали специально для того, чтобы отслеживать и предупреждать всеобщие опасности, а эти главные дураки в штаб-квартире ООН не в состоянии понять, откуда настоящая угроза идет. Они всё еще борются с исламизмом, коммунизмом и прочими призраками былого, а на серьезную работу даже не дают настоящих денег, трясутся над каждым миллионом долларов… – Он запнулся: – Так сколько, по-твоему, нам остается времени?
– Точно предсказать не могу. Десять, пятнадцать, двадцать лет. Может быть, немного больше. Во всяком случае, когда всё у нас заполыхает, последние старики-подопечные в лагерях будут еще живы. И посмеются над нами. Вот только веселиться им придется недолго: в общем развале
они останутся без пищи, без медицинского ухода и вымрут в считаные дни.
– При чем здесь подопечные?! – изумился Беннет. – Что ты несешь?! Давай перекачивай мне свои материалы. Я пойду с ними на самый верх, я докажу нашим болванам…
– От тебя потребуют план конкретных действий, – охладил я его. – И что ты сможешь предложить? Запретить генную медицину?
