Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
Сейчас это был совсем другой человек. Это был не простой главарь банды, а мыслящий человек. И от этого становилось еще страшнее. Собственно говоря, это была гиперболизированная копия меня самого, моего короткого, но неизгладимого прошлого. Сгладится ли когда-нибудь оно в памяти? В моей и тех людей, которые были тому свидетелями?
— Сейчас мы с вами перекусим. И еще раз хочу вам напомнить: не удивляйтесь и не выделяйтесь. Будьте как все. Берите пример с меня. Иначе мы с вами быстро окажемся здесь инородным телом! И вот что! Мы с вами культурные люди среди этого сброда. Но свою культуру надо прятать подальше. Вы меня извините, но при всех я буду говорить вам — ты!
— Да, конечно, я понимаю!
— И это еще не все! Вам может быть будет трудно преодолеть себя, но прошу вас это сделать, иначе я не гарантирую вам безопасность. Вы не только не должны вмешиваться, если увидите что-то такое, что вам может не понравиться, но и сами вести себя так же! Это обязательно! Вы меня поняли? Я еще раз вас предупреждаю! Иначе вас могут принять за шпиона и тихо прирезать!
Он мне давал советы, но в них видна была попытка самооправдания. Ему, видимо, доставляло удовольствие снова почувствовать себя на какое-то мгновение «культурным» человеком, он хотел, чтобы именно так я его и воспринимал: как человека, который ради высшей цели вынужден маскироваться, приспосабливаться к окружающим. Может быть это была игра, а может быть, в какой-то мере и правда. Я не смог этого понять. Но в то же время он дал мне ценный совет, не последовав которому, я был бы мгновенно «засвечен».
Степан Можиевский был великолепным артистом. Он умел мгновенно преображаться. Когда я впервые его увидел, передо мной был обыкновенный бандюга, и вдруг эта маска слетела, и на меня смотрели умные, проницательные глаза. Так что до сих пор я не знаю, который из двух Можиевских был настоящим. Мы еще не раз с ним встречались наедине, и я ловил себя на мысли, что говорю с другим человеком.
Мне приходилось участвовать в пьяных оргиях, которые сопровождались самым гнусным развратом и насилием. Вокруг Можиевского сформировалась элита из двенадцати человек.
— Мои двенадцать апостолов, — говорил он, — ты будешь тринадцатым.
Можиевский не отставал от своих приближенных ни в пьянстве, ни в разврате. Я заметил, что он зорко следит за мной во время таких оргий и постарался не «засвечиваться». Это только Штирлиц мог хранить верность своей советской супруге, не вызывая подозрения у коллег. Я не Штирлиц. Честно говоря, мне до омерзения противно вспоминать свое поведение. Но что делать? Единственное, что доставляло облегчение — это сознание того, что осталось недолго и что этот вертеп насилия и разврата будет скоро уничтожен.
Мне еще не удавалось выбраться в лес, где я спрятал рацию. По-видимому, бандиты не совсем мне доверяли, так как не оставляли одного. Один раз мне удалось посетить крепостное хозяйство или жилище рабов. Обычно там, в самом селе, жил десяток бандитов, которые утром выгоняли людей на работу, охраняли стадо и работающих в поле людей от собак. О том, чтобы уничтожить собачьи городища здесь не додумались. Поэтому каждый день в поле и на лугах слышны были автоматные очереди.
Скота было много: около четырехсот коров, большая свиноферма, в каждом дворе бродили куры. Зерновые уже были убраны и люди теперь выгонялись на сбор картофеля.
При первом посещении мне так и не удалось избавиться от сопровождающих меня бандитов и переброситься хотя бы несколькими словами с работающими в поле людьми. Я обратил внимание, что в поле было сравнительно много мужчин.
— Сколько у вас этих? — поинтересовался я у своих спутников.
— Где-то около шестисот.
— А мужиков?
— Двести наберется.
— Это все?
— Нет, еще в усадьбе. Ну,там больше баб.
— У вас большое хозяйство! — сказал я Можиевскому вечером, когда мы остались одни.
— Я думаю его расширить! К сожалению, все труднее и труднее добывать людей. Километрах в двухстах мы уже всех подобрали.
— И в Польше тоже?
— Да, но там очень мало кто остался. Больше — в Белоруссии. Здесь в лесах много глухих сел.
— А вы не пытались поискать среди них людей с техническим образованием или, по крайней мере, знающих технику? Ведь в селах должны были быть механизаторы.
— Вы представляете как мы их брали? Вы думаете, что они согласятся нам помочь? Лопатой копать — можно заставить, сено косить, пахать. Но попробуй заставить его показать свои знания и умение. Да он в жизни не признается!
— Но полевые работы не легче. Я думаю, что если бы по-хорошему, то многие согласятся работать по специальности.
— Полевые работы… Знаете, как их заставили работать? Не вышел один раз — порка, второй раз не вышел — повесят на площади. Вот и все методы убеждения. Хочешь не хочешь, а на работу пойдешь. После этого как с ними «по-хорошему»? Какая тут может быть ласка? Да если бы они могли, то всех нас живьем бы зажарили. Впрочем, это даже к лучшему.
— Почему? — не понял я его.
— Не понимаете? Если бы не эта ненависть, то мне бы не удавалось поддерживать среди моей шпаны дисциплину. А так, что бы ни происходило здесь, а караульные трезвы как стеклышко и ночью никто не заснет. Понимают, мерзавцы, чем это грозит. Вы смотрели грузовики? — резко переменил он тему беседы.
В усадьбе стояло около десятка грузовиков. Как я и предполагал, аккумуляторы их давно рассыпались. Можно было найти более-менее пригодные пластины и и собрать хотя бы один. Я объяснил Можиевскому ситуацию.
— Мне нужны помощники, которые хотя бы немного смыслили в технике.
— Где же я их возьму среди этих воров?
— Все же надо попробовать найти среди наших крепостных или как вы их называете?
Он внезапно расхохотался:
— Колхозниками! Колхозниками! У них даже председатель свой есть!
— Так вот, не может быть, чтобы среди двухсот взрослых мужчин не нашлось ни одного механизатора.
— Кто говорит, что нет? Есть, конечно! Но попробуй его выявить!
— Надо попробовать!
— Ну и попробуйте. Я скажу двоим своим ребятам, пусть поищут.
— Мне хотелось бы самому поговорить.
Он подозрительно взглянул на меня.
— Вместе, конечно, с двумя, а то и с тремя ребятами, — быстро добавил я, — иначе меня могут там просто придушить!
— Вряд ли посмеют, — успокоил он, — но чем черт не шутит! Ладно, я дам команду.
Меня всерьез начинало беспокоить то, что, находясь третью неделю в банде, я не продвинулся ни на йоту к намеченной цели. Где-то в подсознании Можиевского еще гнездилось недоверие, и меня не оставляли одного. Надо было как-то выходить из положения. Скоро пойдут дожди и дороги придут в полную непригодность. Правда, это не препятствие для танков и бронетранспортеров, но все-таки…
Можиевский открыл сейф и вытащил переданный мною при первой встрече перстень с бриллиантом. Он покрутил его и подошел ко мне.
— Красивая вещь! Как ты думаешь, — он снова перешел на «ты», — будет ли это когда-нибудь что-то стоить?
— Скорее всего да!
— Я вот тоже так думаю. Сейчас время накопить таких вещей побольше да поценней. Может быть наши дети ими смогут воспользоваться.
— Дети у вас есть?
— Были… два сына…
— Простите!
— Да что там! — он махнул рукой.
— А сейчас?
— Три девки! Есть и четвертая, да я не уверен, моя она или нет.
— Это от разных, конечно?
— А то как же! Вон, — он кивнул наверх, где были комнаты второго этажа, — живут там! Да что толку. Мне бы парня.
— А у кого-нибудь родился парень?
— В том-то и дело, что нет. А что?
Я разъяснил ему ситуацию. Он помрачнел.
— Честно говоря — не знаю.
— Так что же это? Навсегда?
— Вот оно что! А я-то думаю, что это у всех только девки родятся? Тогда выходит, что это все ни к чему…
И моя затея тоже…
— Ну, не так уж категорично. Должно пройти время.
— Время! Мне уже шестой десяток. Когда мне теперь сына ждать? Что я смогу лет через десять — если жив, конечно, буду?
— Останутся дочери.
— Дочери! Дочери! Какой от них толк? Что их ждет? Стать подстилкой, не больше. Ведь если девок будет так много, то и цена им как говорится, рупь за пучок в базарный день! Да-а! Обрадовал ты меня! — он грязно выругался.
— А что тут думать-гадать! — он встал, в глазах у него появился какой то дикий блеск. — Будем жить, пока живется! Хоть поживем напоследок всласть! А? — он толкнул меня кулаком в бок, — как ты думаешь?
— А что тут думать? Раз уж мы остались живы, почему и не пожить всласть?
— Вот это верно. Слушай, а ну, пойдем. У меня тут для тебя подарочек! — он спрятал перстень в сейф.
Мы прошли по длинному коридору, затем спустились по лестнице и еще раз поднялись во второе крыло здания. Здесь я никогда не был. Бросалось в глаза роскошное убранство. Ноги тонули в толстых коврах. На подставках стояли фарфоровые и хрустальные вазы. На стенах висели картины. Двери, выходящие в коридор, были занавешены толстыми шторами. Мне показалось, что за ними слышатся приглушенные голоса.
